Слишком чужая, слишком своя

— Да, — он берет фотографии. — Ты была неправдоподобно красивой. Нет, ты и сейчас красивая, но тогда... И ты найдешь их, я знаю, что найдешь. Я ведь много повидал людей, знаю их повадки. Ты сильная, и ты достанешь их. А потом уже поплачешь. Эй, кто там! Заберите снимки и покажите этому куску дерьма.

Мы едим десерт. Я так хочу спать, что просто сил нет.

— У тебя есть место, где бы ты могла на некоторое время спрятаться? В случае надобности?

— Да. Кажется, есть.

— Вот, возьми несколько адресов. Прочитай и запомни. И еще возьми это кольцо — только не потеряй! Это твой пропуск. Понимаешь, о чем я? Все наши знают этот знак. Обратишься к любому — помогут, чем смогут. И пальцем никто не тронет.

— Спасибо.

Заходит официант, несет мои фотографии.

— Он никого не опознал. Тут нет того, кто заказал ему женщину, но он видел когда-то вот этого типа, что в центре, — видите, молодой блондин? Пять лет назад он приезжал и останавливался в одной из гостиниц. Именно Омар подбирал для него девочек и видел, кто к нему приходил тогда. А приходил к нему нынешний заместитель Зарецкого — полковник Бойченко.

— Кто такой Зарецкий?

— Тогдашний и теперешний начальник ФСБ области. А у нас большая область. Так значит, Бойченко? Он не напутал ничего? Да нет, все сходится. Именно в пятом году он получил свою теперешнюю должность. А знает ли Зарецкий о талантах своего заместителя? Я уверен, что за той старой историей с девками стоял именно Бойченко.

— А почему не сам Зарецкий?

— Невозможно.

Нет, Способ, не бывает такого — «невозможно».

— Способ прав, — Гура внимательно смотрит мне в глаза. — Бывают менты-суки. Все мы их знаем. Мы пользуемся их услугами, но не уважаем. Такой у нас бизнес, они нужны нам. Только Зарецкий — не такой, он не продается. Это знаю я, это знает последний бомж. Поверь, он — честный мент, принципиальный, доставучий, но это его работа. Я его знавал когда-то, он тогда был еще лейтенантом, вел мое дело, мы оба были еще молоды. Давно это было. Теперь он генерал, но я знаю: он и сейчас такой же. Живет на зарплату, которой хватает не на многое, но не продается. И не прикрывает никого, даже своих — если кто попадется. Особенно своих. Не дай бог, что-то узнает!

— Тогда надо спросить Бойченко. Я займусь этим.

— Нет, мы им сами займемся. У нас есть на него кое-что, он расколется, я уверен.

А у меня нет такой уверенности.

— Как вы смогли так быстро найти Омара?

— А, вот ты о чем! Так Способ же еще днем позвонил. А только что было просто... официальное увольнение их смотрящего. Омар в это время уже все рассказал — в моем подвале все всё рассказывают... Процедура простая, но формальности должны быть соблюдены — такой закон. Чтобы никто не сказал, что мы свели счеты. Теперь все в порядке. Ну, чего тебе? — повернулся он к официанту.

— Наши позвонили, Бойченко только что застрелен. Снайпер снял его прямо перед домом.

— Расспросить успели?

— Нет, только собирались. Ждали в квартире.

— Пусть немедленно убираются оттуда.

— Уже сделано.

— Суки! Знать бы, кто орудует... Ничего, попробуем по-другому. Я твой должник

— Ничего ты мне не должен. Я так и предвидела. Полечу во Францию и там закончу работу.

— Тебе нужны деньги?

— У меня есть, в сейфе. И несколько кредитных карточек

Вряд ли я могу здесь воспользоваться всем этим. Меня будут «вести».

— Ты можешь не добраться туда.

Он снова зовет официанта. Это, наверное, такой же официант, как я — мать Тереза.

— Принеси мне из кассы тридцать... нет, сорок штук Быстро.

— Гура, мне столько не надо.

— Откуда ты знаешь? Бери, сколько надо. Скажешь, на какое число тебе нужен билет — тебе доставят. Кольцо не потеряй. Там тоже есть кому его показать. Ну, что так смотришь? Могу я раз в жизни сделать что-то хорошее? Только не смейся слишком громко.

— Я напишу расписку и верну деньги. Или давай сделаем так: я тебе выпишу чек, позвоню управляющему банком... — его ладонь накрывает мою. — Ну, что?

— Не надо. Это мелочи. Кстати, это деньги из кассы Ахмета, так что бери. Не забудь, что я тебе говорил, и не дай себя убить.

— Постараюсь. У меня здесь много дел.

Эрик.. Не знаю, любовь моя, нужна ли я тебе такая? Я же не знаю, какой была с тобой.

Я встаю с дивана, Способ тоже. А пуля уже летела. Летела ко мне, чтобы я приласкала ее собственным сердцем, но поймал ее Способ. Снайпер не сделал поправку на толстое стекло окна, потому Способ еще жив.

Мы мчимся темными улицами. Я держу его голову на своих коленях, из нее ручейком течет кровь. Вот больница, знакомый коридор. Удивленное лицо Виталия и побледневшее личико Светы. Очень жаль, дорогая, прерывать ваши занятия, но...

— Скорее, док! Тут тяжелораненый.

Он выбегает из кабинета. Способ лежит на каталке, Гypa и Вольдек беспомощно стоят рядом. Это из-за меня он умирает. Это мою пулю поймал.

— Виталий, спаси его, только спаси! Так, как спас меня.

Он отстраняет меня и склоняется над раненым. Что он скажет? Что уже поздно? Нет. Нет! Это же из-за меня! Господи, ну почему так? Что я такое сделала, за что меня так наказывать?

Темная вода сомкнулась над моей головой.

12

— Керстин, дорогая, не трогай револьвер, он заряжен.

Мамино лицо немного встревоженное. Не понимаю, почему. Ведь мне уже девять лет, и я все понимаю в оружии. Конечно, револьвер заряжен, иначе зачем бы я его брала? Может, папа подарит мне собственный — в день рождения.

— Мам, я пойду в тир.

— Так скажи Питеру, пусть даст тебе один из своих стволов.

Нет, мама не понимает! Если бы тут был папа, но его нет! У него задание. Он теперь редко бывает на заданиях, разве что случается что-то слишком ужасное и почти непоправимое. А вдвоем с мамой они и подавно не работают — кто-то должен позаботиться обо мне, если... Я даже думать не хочу ни о каком «если». Это не может случиться, папа и мама будут жить вечно. Они убьют всех врагов и предателей и будут со мной всегда.

— Ну, ма, тот ствол, что у Питера, надо сначала пристрелять, а этот я вчера уже пристреляла. Ну, когда ты была у дока.

Черт, я все-таки проболталась! Не зря Стен говорил, что злейший враг женщины — это ее язык А женщина-агент должна вдвое больше следить за собой.

— Хорошо, можешь взять. Ты — ужасный ребенок Но я хотела бы поговорить с тобой.

Опять начинается, нет! Та же сказочка о, том, что я должна ходить в школу вместе с обычными детьми.

— Ма, ну, может, потом? Я спешу в тир.

— Нет. туда ты всегда успеешь. Питер торчит там круглосуточно, — она берет меня за руку и усаживает рядом с собой. — Керстин, я беспокоюсь. Пойми, здесь не место для девочки твоего возраста. Тебе нужны подруги, ты должна общаться с детьми, а не носиться туда-сюда по базе, перенимая все подряд от наших инструкторов. Это не очень хорошо.

— Мам, я уже была в школе. Целых два дня. Я больше не хочу туда, они там все какие-то чокнутые, мне там скучно, и на уроках скучно, я давно уже знаю то, что они учат. Я не хочу. Я лучше пойду в тир.

Я поспешно срываюсь с места и мчусь к Питеру в тир. Только бы не видеть ее красивого опечаленного лица, потому что это из-за меня она расстроилась. Но что я могу сделать, если в школе Линкольна, в Сан-Диего, я чувствовала себя как на Марсе?! Они все там чокнутые. Особенно эта дура мисс Олтон. Она так отвратительна, что меня просто передергивает при одной мысли о том, что бывают на свете такие мерзкие женщины. А ее возглас: «Ты такая хорошенькая куколка!» Видели вы такое? Куколка! Мне захотелось пнуть ее хорошенько, но Стен говорил об эмоциях, так что пришлось мило улыбнуться. Но когда на другой день на перемене какой-то ублюдок лет тринадцати, белый, рост пять футов десять дюймов, решил немного поразвлечься тем, что подставил мне ногу, а потом полез в мои карманы, я не сдержалась. Зубы, наверное, ему уже вставили, а вот перестал ли он хромать — так это вряд ли. Не сойти мне с этого места! Я-то сломала ему ногу в двух местах. Ну и орал же он! А меня таскали к психологу, и этот болван на полном серьезе пытался внушить мне, что я должна была позволить почистить свои карманы, а насилие недопустимо, даже если бы меня убивали. Я-де должна в этом случае дождаться полицию. И все такое прочее. Я поняла, что не смогу сосуществовать с этими дикарями, и больше не захотела вернуться в школу. Да меня и не заставляли. Меня защитил дядя Макс. Все остальные называли его «босс». Или шеф. Как кому нравилось. Он тогда поговорил с мамой и папой, ну а я все слыхала, потому как прицепила к маминому кармашку «жучок». Дядя Макс сказал такую штуку: