Шепчущий мрак

— Но я думала, что ей невыносим сам вид этого платья, — заметила я.

Ирена повесила платье в шкаф и медленно повернулась:

— Не знаю, что случилось с ней сегодня утром. Она не просто взволнована предстоящим путешествием в горы. Она как будто стала моложе. Ее не узнать, она выглядит другой женщиной.

— Но это прекрасно, не так ли?

— Мне это не нравится.

— Почему? Почему перемена к лучшему вас беспокоит? Худое замкнутое лицо Ирены приняло озабоченное выражение.

— Она говорит какие-то безрассудные вещи. Толкует о возвращении в Голливуд.

— О нет! — непроизвольно вскрикнула я и, завязав шнурки на ботинке, откинулась на спинку дивана.

— Мисс Уорт говорит, что вы ее убедили, будто она снова может стать звездой. Она вам верит. Утверждает, что ничто не сможет ее остановить. — В голосе Ирены прозвучало скрытое осуждение.

— Но ведь вчера она сама заявила, что стара и что ее время ушло, — запротестовала я. — Что же заставило ее изменить свое мнение?

— У нее полный сумбур в мыслях. Она подменила факты мечтами и убедила себя, что вся Америка ее ждет. Это просто сумасшествие.

Я мысленно согласилась с Иреной. Меня бросило одновременно и в жар и в холод от одной мысли, что я натворила.

— У нее этот порыв пройдет, — пробормотала я. Раздираемая противоречивыми чувствами, я не знала, радоваться мне или огорчаться услышанному.

— Если это вы ее обнадежили, вам и следует исправлять положение, — сурово заявила Ирена.

— А что, если это чистая правда, что публика ждет ее? — из духа противоречия возразила я.

— Мисс Холлинз, если ее и ждут в Америке, то как легенду, которую они знают. Они хотят видеть молодую и красивую Лору, какой она была когда-то. Мисс Холлинз, как дочь, вы должны убедить ее отказаться от этой дурацкой затеи.

В дверь дома позвонили, и она пошла открывать, а я осталась наедине со своими растревоженными мыслями.

С другого конца комнаты с изуродованного портрета на меня смотрела черноокая красавица. Взгляд ее был полон томления, губы полуоткрыты в зазывной улыбке. Это было лицо женщины, жаждущей любви. Ее очарование меня лишь ожесточило. Может, она и жаждала любви, но сама от нее отказалась. Свежевырезанный нолик, казалось, горел на холсте картины.

Я услышала голос Гуннара в холле, быстро надела теплую шерстяную куртку, повязала вокруг головы яркий шарф и вышла в коридор.

Лора как раз спустилась по лестнице, очень эффектно одетая в черное с белым. Ее повседневная одежда, возможно, и вышла из моды, но спортивный наряд был явно элегантным и модным. Даже кепи из белой кожи выглядело так, словно было куплено в самом модном магазине.

Она подошла поздороваться с Гуннаром, который был великолепен в серых лыжных брюках и красном свитере. Потом также тепло обняла меня.

— Ты выглядишь замечательно, Лора, — сказал ей Гуннар. — Как Мэгги Торнтон.

Лучшего комплимента он не мог и придумать, и мне захотелось чем-то досадить ему, скорчить гримасу — словом, сделать что-нибудь такое, чтобы он перестал ею восхищаться и всячески ее ободрять.

— Это все благодаря моей дочери, — весело отозвалась Лора. — Ли заставила меня поверить, что я не должна больше растрачивать свою жизнь впустую. Меня в Америке ждут зрители. Они меня помнят и будут рады моему возвращению.

В кои-то веки Гуннар опешил. Лора восприняла его молчаливый, пристальный взгляд как одобрение и кивнула с той подкупающей уверенностью, которая была мне знакома по ее фильмам.

Гуннар окинул меня долгим ледяным взглядом и вновь обрел свое обычное хладнокровие.

— Мне это не нравится, Лора. Я не думаю, что буду в восторге, увидев Лору Уорт в роли бабушек, а то и неряшливо одетых старух. Ты подарила миру образы очаровательных женщин и они живут и поныне. Вряд ли стоит разрушать их очарование.

Его слова совершенно ее не убедили.

— Чепуха! Гуннар, дорогой, ты же не знаешь киноискусство так, как я. Существует множество замечательных ролей для зрелой женщины. Конечно, я не приму первое попавшееся предложение. Мне должен нравиться сценарий и моя роль, актеры, с которыми мне предстоит играть.

Майлз, спускаясь по лестнице вместе с Дони, услышал последние слова Лоры.

— Не обманывай себя! — резко сказал он. — Ты думаешь, у тебя будет выбор? Конечно, тебе предоставят один раз шанс. Узнав о твоем возвращении, тебя будут превозносить до небес и осыпать льстивыми похвалами. Даже снимут в одной картине, чтобы удовлетворить любопытство публики. И после этого — пшик, ничего! Чем скорее ты выкинешь эту идею из головы, тем лучше.

На какое-то мгновение ее уверенность поколебалась, но ответ ее был полон достоинства:

— Если уж на то пошло, я готова поехать даже одна. Но я надеялась, что ты составишь мне компанию.

Майлз в ответ промолчал, но его мрачный взгляд говорил яснее всяких слов.

В первый раз я была полностью с ним согласна. Но было ясно, что Лора закусила удила и никакими словами переубедить ее было невозможно.

Дони, чье тщедушное тельце было облачено в мешковатую клетчатую куртку, словно с чужого плеча, и желтые брюки, пузырившиеся на коленях, сбежала вприпрыжку по лестнице вслед за братом. Она оглядела нас настороженным, взглядом интриганки, которая обожает делать гадости, и, к всеобщему изумлению заявила своим скрипучим голосом:

— Не слушай их, Лора. Конечно, ты, как всегда, будешь изумительна на экране. Не позволяй никому отговаривать тебя.

На Лору это неожиданное заступничество не произвело никакого впечатления. Весь ее вид свидетельствовал о том, что она не намерена слушать ни тех, кто одобряет ее намерение, ни тех, кто ему противится. Лора выбрала свой путь, и никто не свернет ее с него. Я наблюдала за ней, и у меня тошно становилось на душе. Я вспомнила мерзкую записку, которую нашла прошлым вечером в шкатулке из сандалового дерева. Сейчас записка была в кармане моей куртки. Мне стало еще противнее, когда я задумалась, кто же из них написал мне ее.

Ирена собрала нам для ленча в горах корзину с провизией, которую подхватил Гуннар, и мы выступили в поход.

Вскоре, немного отстав от других, он поравнялся со мной и угрюмо проговорил:

— Итак, ты добилась своего.

Я не посмела поднять на него глаз от смущения и стыда и ненавидела себя за это.

— Я не ожидала, что на нее так подействуют мои слова. Поначалу она не восприняла их всерьез.

— Тогда ты должна исправить то, что натворила, не так ли? Сейчас она выглядит замечательно. Но что с ней будет, когда ее постигнет крах и горькое разочарование?

Я отвернулась от него и спустилась по ступеням на улицу. То же самое мне сказала Ирена — я должна исправить то, что натворила.

"Мерседес" Гуннара ждал нас у подножия лестницы. Лора, Майлз и Гуннар сели впереди, а я, Дони и корзинка с ленчем оказались сзади. Едва машина тронулась, Дони незаметно ткнула меня в бок.

— У тебя неплохо получается, — прошептала она. — Ты хочешь, чтобы она сама себя погубила, да? Что ж, это самый лучший выход из всех!

Проклиная ее про себя, я промолчала и все внимание устремила на виды Бергена, мелькавшие передо мной. Если здраво рассуждать, я уже и не знала, чего на самом деле хочу.

Поставив машину на стоянке, Гуннар снял с багажника на крыше Лорины и свои лыжи и понес их к станции канатной дороги. Нужды везти с собой тяжелые неуклюжие ботинки, которые требуются для горных лыж, не было, поскольку для лыжных прогулок достаточно надеть удобную спортивную обувь.

Мы стояли в очереди на платформе, ожидая, когда спустится кабина. Позади станции по черным скалам струился водопад и уносился прочь шумным потоком.

Наконец маленькая желтая кабина фуникулера с лязгом подошла к станции, и все собравшиеся на платформе втиснулись в нее.

Гуннару удалось освободить для меня и Лоры место у окна, и мы прижались лицом к стеклу. Впереди среди снежных просторов грозно высился черный острый пик Ульрикена.

В кабине вместе с нами была в основном молодежь, отличавшаяся той здоровой красотой, которая присуща норвежцам: длинноволосые девушки с непокрытыми головами и юноши с бородами разной длины и формы. Лора стояла рядом со мной, радуясь подъему, как юная девушка, которая, возможно, прежде не бывала в горах, и я видела, как молодые люди смотрят на нее и улыбаются, а она охотно улыбается им в ответ…