Слишком чужая, слишком своя

— Это невозможно!

Голос Виталия глухой и охрипший. Что он там откопал, в джунглях моего мозга? Темные глубины души?

— Это невозможно! Но я это вижу собственными глазaми. Вы должны знать. Вы — не Юлия Ясинская. Вы — ее факсимиле. Понимаете?

-- Виталик, что ты несешь? Я знаю ее четыре года! Как это — она не она?

— Света, здесь нет ошибки. На пленку ее мозга кто-то очень умелый записал новую личность. Она стала Юлией не так давно, как раз где-то около четырех лет назад.. Она и сама не знает, что является только копией. А после травмы в системе случился сбой, и запись стерлась, стала проступать ее собственная личность. Вот почему она так изменилась в глазах тех, кто ее знал, вот почему так мало людей, которые знали бы ее теперешнюю дольше четырех лет. Ты мне рассказывала о Париже. Так вот: очевидно, что туда поехала настоящая Юлия Ясинская, а вернулась — эта.

— Виталик, ты же врач. Ты понимаешь, что это невозможно? Твой аппарат... извини, дорогой, но он еще не полностью прошел тестирование...

— Я доверяю этому аппарату. И если бы я не знал, что увиденное мной невозможно, то... Нет. Был один ученый, Карл Хольт. Он проводил исследования именно в этой области. Работал на ЦРУ, потом исчез, сразу после скандала в две тысячи третьем. Но ходили слухи, что он добился успеха. Теперь я вижу результат его работы.

— Вы говорите так, словно меня больше нет.

Они смущенно уставились на меня. Так, приехали. Конечно, сказанное невозможно с точки зрения здравого смысла, но ведь все это с самого начала казалось сумасшествием. Я склонна поверить, потому что в свете этого все становится на свои места, мозаика складывается. Значит... Керстин?

— Юль, ты прости, но я просто не знаю, что и думать.

Света помогает мне подняться. Немного кружится голова.

— Виталий Петрович, вы можете что-нибудь добавить?

— Юль, да ты что! Это же ерунда! Виталий, я больше не желаю слышать эту... отвратительную клевету!

— Нет, — я много думала, он подтвердил то, что я чувствовала. — Он прав. Так что теперь?

— Насколько я понимаю, вы — жертва обстоятельств. Но тут есть одна сложность. Вы не будете Юлией, но и собой стать никогда не сможете. Исходная личность утрачена навсегда. Вернее, получилось среднее арифметическое.

— И что?

— Ничего. Попробуйте жить дальше.

Ему интересно будет понаблюдать, провести пару-тройку опытов. Ему хочется вкатить мне дозу скополамина и покопаться в моих мозгах. Но нет, я не позволю. Я еще должна найти того сукина сына, который со мной это сделал. А когда я его найду, то заставлю вернуть все на место. Я хочу вспомнить. Саму себя вспомнить.

— Виталий, ты просто сукин сын. Как я могла этого не понимать? Просто безразличный ко всему сукин сын. Идем, Юлька! Мне все равно, что там и как, я люблю тебя такой, какая ты сейчас, а он пускай проводит опыты на лягушках. Господи, где были мои глаза? Как я могла влюбиться в тебя? Езжай обратно в свою Америку, там тебе самое место. Идем отсюда, Юлька!

Она тянет меня к выходу. Он стоит, как громом пораженный. Так вот как, парень, значит, она тебе небезразлична? Да, с хорошей стороны ты себя показал, ничего не скажешь. Проси у нее прощения, дурачина, потому что другой такой ты днем с огнем не сыщешь!

— Подождите! Светик, подожди! Ты меня неправильно поняла! Пожалуйста, девочки, дайте мне сказать!.. Вот так уже лучше, док! Это по-нашему!

10

 — Так что будем делать?

Света еще сердится на своего милого и не смотрит в его сторону. А я не сержусь на него. Его реакция — это обычная реакция на опасность среднего гражданина: отмежеваться, убежать и хоть немного забыть — и я не и, и лошадь не моя. Это слишком обычная вещь, чтобы удивляться или обижаться. Девяносто девять людей из ста сделали бы то же самое.

— Я считаю, вы должны держаться от этого в стороне. Все, что могли, вы для меня уже сделали. — Мне еще нужна их помощь, но это опасно даже для меня, а для них — тем более.

— Юлька, ты что? Тебя опять черти оседлали? — Светкины глазенки сердито блестят. — Не знаю, как Виталий, а я не могу бросить тебя в такую минуту. Я буду чувствовать себя не человеком, а пресмыкающимся. Особенно теперь, когда нашлось объяснение многому.

— Знать бы еще, зачем с тобой проделали это, — правильно, дорогой, именно это я и собираюсь выяснить. — Кто ты такая на самом деле? Или кем была та Юля. Тут два варианта: либо тем людям была нужна она, либо на ее место запихнули тебя... зачем-то. И они уверены, что ты никогда и не вспомнишь себя настоящую. Не понимаю только, как это было сделано. Виталий, ты как думаешь?

Виталий сидит молча, за все время не проронил ни слова. После сцены в лаборатории он, кажется, утратил иллюзии насчет себя самого. Иногда нам кажется, что мы чем-то лучше, умнее, благороднее других, и спокойное течение нашей жизни помогает жить нашим иллюзиям. Но когда мы оказываемся в обстоятельствах, нарушающих привычное течение жизни, может оказаться, что не так уж мы и благородны. Кто-то мудро пропускает это новое знание мимо себя и живет дальше, а кто-то страшно переживает, вот как Виталий. И это вселяет надежду, что он еще станет мужчиной. Настоящим мужчиной, а не червяком, как большинство из измельчавшего племени покупателей антидепрессантов. Возможно, я ошибаюсь. Ведь не во мне в конечном итоге дело. Я-то могу обойтись и своими силами. И они оба, и Светлана, и Виталий, это понимают. Дело в них самих.

— Такое могло быть. Но это, естественно, было сделано не на скорую руку. Это длительный процесс, и двойника подыскивали долго. Тут мало найти двоих похожих людей, двух максимально тождественных в физическом плане женщин. Нужно, чтобы они имели похожие темпераменты, склонности и прочие психологические реакции, пристрастия. Это для того, чтобы сопротивление мозга было минимальным в процессе «записи» новой личности. А для успеха процесса нужно «стереть» вашу личность, пытками физическими и психологическими. Это антигуманные, нечеловеческие опыты, мне страшно даже представить, что они делали с вами тогда. Отсюда и ваши ночные кошмары. Помнишь, дорогая, ты говорила, что мотивы ее кошмаров — пытки. Так во сне прорывалась наружу ее память.

— Господи... Как же это? Как можно такое делать?

Бедная Светка, не плачь, дорогая, не надо! Мне уже не больно. Только страшная злость на гадов, которые сделали это. И чисто академический интерес: зачем?

— Да, в это сложно поверить. Но технология процесса именно такова. Правда, в этом они и просчитались,не учли, с какой сильной личностью столкнулись. Если даже сейчас, после всего, эта женщина — самое упрямое существо из всех виденных мною. Ослепленная амнезией, она все равно умная, опасная и чрезвычайно жизнеспособная, можете мне поверить. Ее кто-то длительное время обучал самым необычным вещам — например,создавать ситуации, в которых людям ничего не остается, как только раскрывать свои скрытые мотивы. Я долго думал над этим. Скажите, ведь тогда, в магазине, вы нарочно создали конфликт?

— Да. Ну и что?

— А то, что вашим мучителям не удалось полностью уничтожить вашу личность. Зачем вообще это было нужно, мы еще узнаем. Теперь наверняка узнаем! У меня есть соображения насчет того, кем вы могли быть в той жизни. Я считаю, что вы могли работать в одной из секретных служб, возможно, в Интерполе. Здесь немалую роль играют ваши природные склонности. Вы способны выполнять такую работу. Жаль, что ничего больше мы пока не знаем.

— Игорь, ты нашел что-нибудь?

Он сидит за компьютером постоянно, даже похудел, бедняжка. Зачем ему это надо?

— Пока нет, здесь нужна осторожность. Наше вторжение не должны заметить. Я обещаю: скоро будут результаты, здесь миллионы комбинаций.

— Хорошо. Теперь нужно достать документы, которые находятся у Олега. Если они еще там.

— Хватит сейчас об этом. — Виталий, видимо, что-то уже решил для себя. — Юля, скажите, когда вы начали осознавать свое отличие от того человека, каким считали вас окружающие?