Поцелуй небес

Он сильно опоздал и застав спящую девушку в остывшей ван– не, среди потемневших цветов и обгорелых свечек, сильно удивился.

– Вот хез хепинд ту ю, Катюша? – присел у ванны и озабоченно схватил за руку.

– Купаюсь просто. Ничего не случилось. У нас всегда так моются. Раз в неделю, – села она, прогоняя сон. -А сам-то где был? – Болшой! "Ля-ля, ля ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля" – напел, прижимая ладони к груди.

– А! "Онегин я скрывать не стану, безумно я люблю сметану", подхватила Светлана и проявила эрудицию. – "Евгений Онегин" – – опера Чайковского на слова Пушкина.

– Ес, ес! Вери бьютифул мьюзик! – они завопили в два голоса, а потом Хосейн извлек ее из ванны, и, не жалея парадного черного костюма с атласными отворотами, закинул мокрую нимфу под одеяло.

Что и говорить – удивительные это были дни! Хосейн провел гостью на экскурсию по всему дому, особенно поразив огромным залом, отделанным темными деревянными панелями с портретами каких-то знаменитых, явно советских маршалов, сплошь увешанных орденами, а также зимний сад, где росли и даже плодоносили настоящие банановые пальмы.

Однажды Хосейн щелкнул сидящую на ковре у камина Лану специальным фотоаппаратом, из которого тут же вылезла, прояв– ляясь на глазах толстенькая цветная карточка. Она пришла в восторг, рассматривая себя – вот только глаза как у черта – огненные, отразившие красные блики камина. Потом была еще целя серия фото – в постели и в ванне, в балахоне и без. В основном, без. Ланка хотела заснять на память Хосейна, облачавшегося в длинные белые одежды, но он отстранил объектив, сделав отрицательный жест и покачав головой. "Нельзя, так нельзя! А что если его во сне сфотографировать? – подумала Светлана, рассматривая уже ставшее привычным смуглое лицо. – Такого и девчонкам показать не стыдно – прямо Омар Шариф. Только ростом поменьше. Благородные, четко вычерченные линии – высокие скулы, плотно обтянутые бронзовой кожей, крупный с горбинкой нос и тонкие, начинавшие трепетать от волнения ноздри. А губы и для девушки бы сгодились – яркие, красиво вогнутые, капризные…"

Рассматривая Хосейна в эту последнюю их совместную ночь, Светлана поняла, что влюбилась. То есть испытывает к этому чуждому человеку не только вполне определенное, обусловленное его мужскими качествами, влечение, но и нежность. Привыкла, выходит. Расставаться не хотелось – хоть плачь! Ему тоже, видимо, было не легко отпускать Катюшу. Утром перед тем, как проводить ее к машине, Хосейн повесил на шею девушке, долго копаясь сзади с замочком, толстую золотую цепочку с медальоном.

– Фор ю. Ай лав ю. Ай шел би ин Москау афта файф манс, – и перечислил – дженюари, фебруари, мач.

– Поняла, поняла! Ай андестенд – приедешь летом. В июле? – радостно кивнула Светлана. И вернулась к себе, чтобы ждать.

Ждать вообще-то очень приятно. Ожидание – это робкая на– дежда, распухающая на дрожжах самогипноза, в уверенную, нагло лгущую иллюзию. Покидая загородную резиденцию, Ланка точно знала лишь одно – пришел конец ее бутафорским киношно-открыточным грезам. Жизнь оказалась красивее и щедрее, только надо суметь половчей к ней пристроиться. Но поначалу не очень-то надеялась, что когда-нибудь увидит еще раз Хосейна, а став расписывать девчонкам свое приключение как прелюдию предстоящего сватовства – и сама в это поверила. Да и доказательств было полно – бирюза, золотой амулет, фотографии – все в магазине шептались и завистливо поглядывали на Светлану. Однажды Заведующая позвала ее в свой кабинет и притворив дверь, сурово посоветовала:

– Ты бы, Кончухина, не очень распространялась о своих сомнительных приключениях. Вокруг уже пальцем тычут, мол с иностранцами крутишь… И не возражай: пока одни разговоры у тебя. Пока штамп в паспорте не стоит – одно блядство оста– ется. Мне объяснения с начальством не нужны, я член партии.

– Так и он, то есть мой Хосейн – коммунист! – вступилась Светлана. "Друг советского народа!"

– Знаем мы этих черно… коммунистов. Они там себе на уме. Все только помощь от нас тянут. Как же – "слаборазвитые!"

– Ничего не слаборазвитые, – обиделась Светлана, уже подчерпнувшая кой-какие сведения об арабском Востоке. – У них древнейшая цивилизация… Приобрела даже Светлана атлас мира и как-то вечером подкатила к Амиру и попросила показать ей свою родину. Тот ткнул пальцем куда-то пониже Средиземного моря и поближе к Экватору. Лана присмотрелась, с трудом читая:

– Омдурман, что ли?

– Нет, Омдуриан – это большой город. У нас другая страна, ря– дом, явно темнил Амир.

– Ой, конспиратор фигов! Родину скрывает. Ты думаешь, я прямо с чемоданом к тебе двину? Или Хосейна начну разыскивать? Не дождешься! Я девушка гордая. – Лана посмотрела на Амира с таким видом, будто только что отклонила его настойчивое приглашение.

Однако всех своих ухажеров Светлана отшила – невеста, так невеста! Но равнодушие Амира ее слегка озадачило – он даже на скамейке во время беседы незаметно отодвигался от нее – так, сантиметров на десять. Или показалось? Лана придвинулась теснее, разворачивая перед ним карту, налегла бюстом. Амир встал и сказал строго, будто выругал:

– Хосейн очень большой человек. Я должен вначале девушку пробовать чтобы хорошая была, здоровая была. Потом Хозяину отдавать. Я к тебе не любовь, я к тебе дело имел… "Ага вон как все теперь повернул! Может он, конечно, из каких-то там патриотических соображений ее начальнику и уступил, но зачем уж на себя наговаривать? Светлану не проведешь – вон аж дрожит весь, когда ее видит, только сильно сдерживается. А раньше… раньше и вообще голову терял, не зря же Светлана о замужестве размечталась. Только теперь совсем другая история вышла.

Через месяц после своего приключения с шахом, Ланка поняла, что беременна. Подсчитала все аккуратно – больше неоткуда, абсолютно точно хосейнов живот. Врачиха Лидия Степановна, подтвердила срок и категорически покачала головой:

– Все, Светлана, отгулялась. Больше абортов делать не буду и никому не повзолю. Напишу: строго противопоказано. Ты что, бесплодной хочешь остаться? И так чудо, что забеременела, видать мужик серьезный попался. Не дури, остепенись – пора свою жизнь устраивать.

Пора-то, пора, тридцатник с хвостиком, как под девчонку ни шарь все же – возраст. А вот как устраивать? Повесить себе дитя на шею – и прости-прощай женишки иностранные. То есть – никаких шансов, да и полгода до яслей с ним намаешься. Еще на 110 р. и мать не помощница, только обуза. Призадумаешься… А вдруг Хосейн, действительно, вернется, а она – с пузом! Может обрадуется – восточные мужики к этому делу очень серьезно относятся. Особенно, если мальчик родится, жениться может, даже если не жениться, обеспечивать сына должен. Не бедный…

Светлана колебалась и решила прощупать ситуацию. Вызвав амира прогуляться, сообщила ему с мечтательным взглядом:

– Вот ребеночка от твоего Хосейна жду. Тот чуть не подпрыгнул, разнервничался и говорит:

– Деньги давать буду – рожать нельзя! Надо что-то быстро делать. – А я ничего делать не буду, – с вызовом заявила Лана. – Хочу сына родить. Шах-то, наверно, богатенький – пусть о нас позаботится.

После этого разговора тщетно пыталась Светлана найти Ами– ру – он все время отлынивал, явно избегая ее. Срок шел, а Светлана все колебалась, впадая в уныние.

… Дело двигалось к декрету, Светлана за прилавком стоя– ла сонная, еле-еле с пузом переваливалась. Ноги отекли, пояосницу ломило, губы растрескались – это только в книжках пишут, что ма– теринство украшает женщину. Тут – к зубному набегаешься, сплошные пломбы, волосы лезут, да и нервы ни к черту. А еще радость изображай, всем про отца младенца рассказывай, что он у них там Генсек и одновременно шейх, что имеет уже две жены, старые, а ее на главную ставку теперь берет. Легко ли?

И покупательница попалась въедливая, прямо загоняла. Ночнушку выбирает, словно корову на ярмарке, и все выпытывает: "Вискоза или нейлон?" "Блин, мне бы ее заботы", – ру– галась в душе Светлана с трудом нагибаясь за "той, голубенькой", на нижнюю полку. Поднимает голову – а перед ней "гру– зинчик" – слуга Хосейновский.