Поцелуй небес

– Катьюшаа?! Открыв глаза, она увидев стоящего рядом Шефа, абсолютно голого, в хорошей эротически-спортивной форме и со шкатулкой в руках. Он присел на мраморный бортик ванны, открыл сандаловую резную крышечку, показывая лежащие в пахучих недрах бирюзовые украшения – ожерелье, браслет, кольцо. Лана глянула вопросительно, изумленно тараща глаза:

– Это чо – все мое?

– Ес, ес! – хозяин достал ожерелье и надел на ее мокрую шею, затем защелкнул на запястье браслет и примерил огромный перстень, оказавшийся слишком больного размера.

– Ой, папашка, поистратился! – страстно улыбнулась Лана и притянула кавалера за шею к себе, в теплую, ароматную пену. "Ну, блин горелый, сейчас я тебе покажу "Катю– шу," – подумала Ланка, с детства уяснившая, что при любых обстоятельствах должна суметь защитить честь своей Родины. В сущности, она была патриоткой и честной девушкой, не любившей оставаться в долгу. Если кто-нибудь из "выездных" советских граждан думает, что стоит потратиться на секс в Амстердаме и что, нырнув в порочные объятия профессионалок, он познает нечто особенное, пусть побережет валюту на подарки жене или купит себе японский двухкассетник.

Дочка Чеканухи-Раи, прошедшая безрадостную сексуальную школу в подворотнях и кустах подмосковного города Солнечно– горска могла бы дать тамошним профессионалам фору, хотя и не находилась под защитой профсоюза, а наоборот – скрывалась от патрулей и ментов, к тому же о существовании контроцептивов знала не многое. Знала, конечно, про "резинку", но почти ей не пользовалась – одна морока и – все одно, если не повезет, на аборт ложиться. А последнее время вроде и вовсе залетать перестала. так что иноземный гость словил большой кайф, и не мог оторваться от Ланки-"Катюши" всю ночь, только плескал себе что-то темное из золотого графина на донышко бокала – может средство какое-то специальное ихнее? Не может же мужик, в са– мом деле, до утра почти без перерыва просто так пахать?

А утром поставил у изголовья "Катюши" телефонный аппарат и показал на пальцах "5"

– Файв дей. "Ага, – смекнула Лана, – снял, значит меня на всю рабочую неделю… Надо в магазин звонить, отбрехиваться". Хосейн сам набрал номер коммутатора, а дальше Светлана со слезой в голосе сообщила своей завихе, что сидит в Туле, у постели больной тетки, которую в субботу тряхнул инсульт и пока врачи ее не обследуют, домой выбраться не сможет. Потом позвонила Женьке, попросила сбегать к Раисе, сказать, что застряла ее дочь на складе в Подольске, где попутно идет торговый межобластной семинар.

– А маманину шубу, скажи, в чистку сдала. Ну не смогу я, Жень, никак раньше субботы выбраться!… Уф… – Светлана поставила на ковер телефон и откинулась на подушках.

– Ну, порядок, теперь я вся твоя, голубок мой чернокрыленький, припала к смоляным завиткам на смуглой груди. – Семинар так семинар! Тем более у коммунистки.

…А может стоит все же наведаться любопытному в далекий Амстердамский квартал, миновав близлежащий Солнечногорск. Сомнительно только, что найдется там еще хоть одна такая умелица, как Светлана Кончухина. Плескался, видимо, у нее огромный талантище к житейскому актерству, потому так легко и подстраивалась она и к партнерам и к обстоятельствам. Через три дня "Катюша" уже вполне сносно объяснялась с Хосейном по-английски – к месту произнося "сори", "джаст момент", "ай вонт ту слип" или "ту ит". Шептала томно "ай лав ю", не путая с "ай фак ю" произносимым порочно-страстно, обучила Хосейна кой-каким русским выражениям, отсутствующим в словарях, исполняла под барабанный аккомпанемент вполне восточный танец живота, окутавшись прозрачным покрывалом, а по хозяйству – ни гу-гу. И пальцем не пошевелила. Возлежала в шелках, на коврах у камина или в пенистой ванне нежилась, требовала, капризничала, ублажала: рабыня и госпожа. Позволяла Хосейну облизывать липкие от щербета пальчики и придумывала такие дурацкие шалости, которые могли прийти в голову только воспитаннице детсада, родись она нимфоманкой.

Хосейн был первым, кому Ланка нравилась без макияжа. В на– чале ее испугало пристрастие партнера к водным процедурам – это и тушь потечет и вся укладка к черту. Но, слава Богу, све– жая химия и без бигуди стояла дыбом, образуя светлый, одуван– чиковый нимб, а застав ее с карандашом в руках, Хосейн косме– тичку отобрал.

– Ноу, ноу! Вери бьютифул герл! – и поставил ее рядом с собой у зеркальной стены. Зефирно пышное бело-розовое после ванны девичье тело в соседстве со смуглым, поджарым торсом смотрелось особенно лакомо. И она поняла, что загорелых красоток с метровыми ресницами у него дома пруд-пруди, а вот такой – курносой, белесенькой, мягкой – днем с огнем не отыщешь. И забросила свои макияжные причиндалы, только прыскалась от души "Диориссимо" и томно слонялась по комнате в белом длинном расшитом верблюдами балахоне пока Хосейн находился в отлучке. Или почитывала валявшийся на столе лангло-русский разговорник, где английский текст был написан и русскими буквами, что позволяло Ланке удивлять дружка все новыми и новыми фразами.

Хосейн уходил днем, прощаясь с дремавшей среди смятых пуховиков "Катюшей" уже при полном параде и показывая на пальцах, сколько часов его надо ждать. Да Ланка уже и так без пальцев уяснила: Ван,ту, фри, фо, фай… А когда в дверь стучал хосейновский слуга, приносивший роскошный обед, говорила "Джест ве момент", натягивая стыдливо одеяло. Однажды "грузинчик", как она прозвала телохранителя Хосейна, притащил огромную корзину с круглыми, как снежки, белыми хризантемами: "Фор Катюша". Ланка обнаружила в цветах карточку: "Дорогому другу советского народа Его Превосходительству Хосейну аль Дали Шаху". – Ни фига себе, Шаху! – присвистнула она и кинулась к зеркалу, рассматривая себя заново. "Фу, черте че! Разве такое может нравиться шаху? Блеклая, невыразительная – не лицо, а блин. Брови почти не видно, вот губы, правда, ничего – без помады совсем детские, припухшие," провела Светлана тщательную инвентаризацию своих прелестей. Глянув на часы, решила подготовить торжественную встречу господину. В ее воображении, несмотря на пренебрежительный отзыв, засела рассказанная Евгенией история с хвойной ванной, устроенной Лешей, кольнув непонятной завистью. "Сейчас мы устроим "супрайз" "дорогому другу советского народа" на высшем идейном уровне!". Лана дернула за кисточку – "вызов прислуги" и заявила возникшему в дверях грузинчику:

– Ай вонт свечи!

– Све-чы?" – не понял парень, и посмотрев на указанный гостьей камин, протянул зажигалку.

– Да нет, балда! Литл камин. А! – она взяла со стола ручку и нарисовала свечу.

– Джаст э момент! – обрадовался парень и вскоре доставил короб– ку с изображением еловой лапы, унизанной шарами свечками. Свечи оказались маленькие, зато красные и каждая со своей тарелочкой на прищепке, – чтобы к ветке крепить. -Хорошо, хорошо, гуляй! – выпроводив "грузинчика" Лана принялась за дело. До возвращения шефа оставалось пол часа, но этого было вполне достаточно. Она устроила частокол из свечек вокруг бассейна, положила ря– дом зажигалку, надела полное бирюзовое облачение – бусы, серьги, браслеты, надушилась и, напустив горячей воды, взбила высокую пену. Подтащив корзину с цветами к ванной, она отстригла половине цветов головки маникюрными ножницами, выключила свет и нырнула в воду. Успела. Светлана зажгла пару свечей и стала ждать, прислушиваясь. Вот сейчас Хосейн появиться, а она томно и страстно, прямо из своего пруда заявит:

– Ай эм вери глед ту си ю!

Свечи догорели. "Часы забыла взять! – огорчилась Лана, зажигая еще несколько свечей и, заметив, что пена осела, побросала в воду хризантемы. Вот красотища – цветы плавали, как лилии в озере, прибиваясь к бортикам, к ее груди и шее! Светлана погрузилась по самые уши, склонилась щекой к горько запахшей в теплой воде хризантеме и стала мечтать, как вот-вот появиться и крепко обнимет ее страстный, иноземный лю– бовник. Не кто-нибудь – шах!