Чужое счастье

Когда объявили перерыв на ланч, все дружно вздохнули с облегчением. Общение в группе оказалось гораздо сложнее, чем любая работа, которую они до этого делали. В кафетерии Анна взяла себе салат и маленькую тарелку фруктов с прессованным творогом, тогда как Лиз, которая могла есть все что угодно и не набирать ни унции, наполнила свою тарелку лазаньей. Погода была хорошей, поэтому они вынесли свои подносы на улицу и сели за один из столиков для пикника, стоявших в уединенном патио, которое выходило на поляну. Удивительно, но страхи, которые Анна испытывала по дороге сюда, вдруг незаметно стали слабее. Возможно, это было как-то связано с Марком, который в придачу к тому, что был лидером их группы, являлся еще и главным невропатологом Моники. Ее сестра может получить каждого второго мужчину во вселенной, лишь поманив его маленьким пальчиком, но Анна не могла себе представить, чтобы Марк пал жертвой чар ее сестры. А это означало, что была надежда на то, что, когда через две недели Монику отправят домой, она будет значительно скромнее и, возможно, даже добрее.

Наверное, Анна задумалась, потому что следующее, что она увидела, была Лиз, машущая рукой у нее перед лицом и кричащая:

— Э-гей! Проснись!

Анна моргнула, и лицо ее сестры стало более четким.

— Извини. Что ты говорила?

— Это конечно же не то, что я ожидала увидеть. — Лиз окинула взглядом лужайку, где люди сидели и общались, разговаривая вполголоса, или же просто грелись на солнышке. — Я думала, это будет касаться только Моники, но это не так, не правда ли? Мы все вместе этим занимаемся.

Анна кивнула.

— Все мы яблоки с одного дерева.

— А между ними затесались несколько гнилых, — с печальной улыбкой ответила Лиз.

— Прости, я забыла о высоком стуле, — Анна посмотрела на Лиз виноватым взглядом.

— Это не твоя вина. Тебя там даже не было. — Казалось, Лиз почему-то была сильно раздражена.

— Я знаю, но…

Лиз внезапно переменила свое отношение к Анне.

— Перестань, пожалуйста! Ты всегда такая хорошая, черт побери, что в конце концов я чувствую себя полным дерьмом.

— Почему?

— Потому что ты приняла удар на себя.

— Ты имеешь в виду маму?

— И ее в том числе.

Лиз отвела взгляд.

Неожиданно для себя Анна сказала:

— Если ты действительно так думаешь, может, тебе тоже пора поучаствовать в общем деле?

Казалось, Лиз уже готова была защищаться, но вместо этого у нее получилась только глупая застенчивая усмешка.

— Это — другое дело.

Затем она нахмурилась и пробормотала:

— Я не такая плохая, как Моника, и давай не будем забывать, что у меня есть ребенок.

— Хотела бы я сказать то же самое о себе, — вздохнула Анна.

Теперь была очередь Лиз извиняться.

— Прости. Я знаю, что не должна жаловаться.

— Все в порядке, — сказала Анна.

— Помнишь тот день с отцом? Я помню его так, словно он был вчера. — Лиз уставилась вдаль. Еда постепенно остывала у нее на тарелке. — Ты должна была присматривать за мной, а когда я не успокоилась, он сорвал злость на тебе. Ты знаешь, как я себя после этого чувствовала? — Лиз повернулась к ней, и Анна с удивлением обнаружила, что ее глаза наполнились слезами. — По дороге домой меня вырвало прямо на заднее сиденье.

Анна забыла об этом эпизоде.

— Забавно, мы все выросли под одной крышей, но у меня такое ощущение, словно детство мы провели отдельно.

Их внимание привлекли мужчина и мальчик, сидевшие рядышком на лужайке. Мальчик плакал навзрыд, а мужчина обнимал его за плечи, пытаясь успокоить. Лиз быстро отвела взгляд. Очевидно, ей уже с головой хватило семейных тревог за один день.

— Так что ты думаешь о Марке? — спросила она.

Анна подумала о лучиках смеха, затаившихся в уголках его глаз — глаз, которые, казалось, видели ее такой, какой другие ее не знали. Для всех она была старая добрая Анна, словно верный пес у чужих ног. Она уклонилась от ответа, в свою очередь спросив:

— А что ты думаешь о нем?

— Высокий, темноволосый и красивый, — Лиз изогнула губы в озорной улыбке.

Анна залилась румянцем.

— Я не это имела в виду.

— Ничего не могу поделать с тем, что он сексуален. Только не говори мне, что ты этого не заметила!

Румянец на лице Анны стал еще ярче.

— Он и правда красивый.

Отрицать этот факт было сложно.

— Возможно, он свободен.

— Несвободен. — Анна сказала это более резко, чем собиралась, чувствуя в себе странную вспышку зависти при мысли о том, что Лиз думает, как бы очаровать Марка. В то же время ее внутренний голос глумился над ней: «Признайся себе, что он не заинтересовался бы тобой, даже если бы был свободен».

— Почему ты так в этом уверена?

— Кольцо на пальце. Кроме того, — отважилась Анна, — я думала, что ты с кем-то встречаешься.

— При чем здесь это?

— Ты хочешь сказать…

— Я о тебе говорила.

— Обо мне? — воскликнула Анна. О’кей, та же мысль приходила в голову и ей, но она также мечтала о том, чтобы выиграть в лотерею и проснуться однажды утром невероятно стройной.

— Ты этого не видишь, не так ли?

— Не вижу чего?

— Какая ты красивая. Ты всегда была красивой, но сейчас, когда ты похудела, это еще более… — Лиз подыскивала слово, — заметно.

— Думаю, в Голливуде снималась не та сестра. — Анна сухо рассмеялась, но в глубине души она была довольна. Особенно учитывая тот факт, что Лиз никогда не грешила неискренними комплиментами.

— Шути об этом сколько хочешь. Однажды ты вскружишь кому-нибудь голову, а я скажу: «Я ведь говорила».

Анна съела немного салата, думая: «Вряд ли этот день когда-нибудь настанет».

— А как там у тебя? У вас серьезно с тем парнем?

Лиз пожала плечами, отламывая кусочки корочки от своего хлеба и подбрасывая их воробьям.

— Кто тебе сказал, что я с кем-то встречаюсь?

Что-то в выражении лица Лиз дрогнуло. Или, может, дело было в этих разговорах о Марке.

— Только не говори мне, что он женат, — простонала Анна.

Щеки Лиз виновато зарделись, и Анна подумала: «Бедняжка».

— Это не то, что ты думаешь, — тут же начала защищаться Лиз.

— Я ничего не думаю. Я только не хочу, чтобы тебе сделали больно.

— Я взрослая девочка.

— А Дилан знает?

— Господи, нет, конечно, — Лиз охватил ужас при этой мысли. — Мы встречаемся только в те ночи, когда он у отца.

— А как насчет его жены?

— Их брак распался. Он остался только из-за… — Лиз запнулась, нахмурившись. — Это все так запутано. — Она выглядела такой несчастной, а Анна и подумать не могла, что это нечто большее, чем обыкновенная интрижка — тайные встречи, ложь, обещания, которые никогда не исполняются. Достаточно посмотреть шоу Опры, чтобы понять, что все закончится слезами.

Что заставило Лиз думать, будто ее ситуация уникальна? Неужели она вообразила, что сильно отличается от бесчисленного количества женщин, ступивших на этот путь? Неужели ее так легко обмануть?

Анна воздержалась от советов. В этот момент у нее были более важные заботы. Такие, как Моника. Какой она станет после двух недель в этом месте? Смиренной или рвущейся в бой? Марк поручил им приготовить список противоречий, которые они смогут озвучить в течение недели. Список Анны будет длиной в целую милю, но сможет ли она преодолеть страх перед гневом Моники? Уничтожить результат тридцати шести лет общения с сестрой за четыре коротких дня? Еще вчера она бы не поверила, что это возможно, но сейчас поняла, что думает о том, как бы сбросить не только вес.

— Отлично, кто хочет быть первым? — Марк окинул взглядом пациентов и членов их семей, и понимающая улыбка коснулась его губ. Это был последний день семейной недели, и миг, которого они все так боялись, настал. Марк мог с таким же успехом спросить, кто хочет лицом к лицу встретиться с командой, назначенной для произведения расстрела.

Никто не поднял руку. Для того чтобы приблизиться к этому моменту, у них ушло четыре дня и несколько коробок салфеток, их рабочие тетради были испачканы, а души обнажены. Теперь они знали друг о друге намного больше, чем многие из их друзей. Анна слышала истории, от которых даже волосы Опры могли встать дыбом, и плакала о тех невинных детях, которыми когда-то были эти мужчины и женщины. Софи, которую в детстве растлил ее дядя. Скотт, с темными кругами под глазами, чьи родители отреклись от него, когда узнали, что он гей. Неудивительно, что миссис Готроки, чье настоящее имя было Линдсей, оказалась классической бедной богатой девочкой, воспитанной целой армией нянек, которых увольняли, как только она привязывалась к ним.