Ханаанский блюз (СИ)

Я смотрел на него и неловко молчал, не зная, что делать.

Я не мог представить в этом мире ни одного человека, которого не смог бы обнять в такой ситуации — даже, наверное, Гая смог бы. Кроме Дори. Намертво вбитая им во время службы субординация не позволяла мне даже поднять руку, чтобы похлопать его по плечу. Меня будто парализовало — я стоял возле него и чувствовал, как мое сердце обливается кровью (наконец-то понял смысл этого выражения), и не мог ничего поделать.

Постепенно он успокоился.

Повернул голову, все ещё не глядя на меня.

— Я в порядке. Можешь идти домой.

— Наверное, останусь — сказал я, готовый к отказу.

К моему удивлению, он промолчал. Значит, ему было совсем невмоготу.

Дори пошел в спальню, я посмотрел на жуткие кожаные кресла в гостиной, и понял, что даже соединив их, не смогу на таком заснуть, и пошел за ним.

Он лег на свою кровать прямо в одежде, оставив мне достаточно места, и я лег рядом, как можно дальше от него.

Я долго не мог заснуть, но потом усталость взяла свое и я задремал, а проснулся уже под утро. Было ещё темно, на часах было без двадцати пять.

Я повернул голову к Дори, увидел, что он спит, а потом совсем некстати вспомнил, что сегодня мой день рождения. С днём рождения меня, ура.

========== Глава 10 ==========

Глава 10

Похороны отца Гая и Дори прошли в пятницу утром.

Дори спровадил меня ещё в шесть утра, и потом я увидел его только на кладбище. Там были почти все из офиса, многие из нашего взвода, ещё уйма приятелей Гая, друзей родителей…

Я поехал на шиву, посидел там минут пятнадцать и отправился домой.

Всю следующую неделю оба Зелига провели в родительском доме. Я подъехал к ним один раз, но там были только они втроём с матерью, и я поспешил уйти — Гай прожигал меня взглядом все время, пока я сидел и пытался придумать хоть какую-то тему для разговора.

В субботу, когда я возвращался после пробежки по Яркону, мне пришло сообщение от Зелига-старшего.

«Можешь говорить?»

Я решил не обращать на СМС внимания, занялся своими обычными делами, а позже уселся напротив компьютера посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы отвлечься от невеселых мыслей.

Вечером Гай позвонил мне сам. Отвечать очень не хотелось, но я подумал, что в воскресенье он вернётся на работу, так что в конечном счёте не было никакой разницы, когда он меня подловит — сегодня или завтра.

— Привет — сказал Гай.

— Привет — ответил я как можно нейтральнее.

— Как дела на работе? — спросил он будничным голосом.

— Как обычно. Завтра сам придёшь и увидишь.

— Спасибо, что был на похоронах.

— Не за что.

— Ты не против встретиться сегодня вечером? — спросил он — я уже дома, хотелось бы просто поговорить.

Меня аж передёрнуло от такого предложения. Лезть в логово ко льву? Да, а то как же.

— Извини, думаю, что не смогу — отозвался я.

Он помолчал несколько секунд.

— Что у тебя с Дори? Вы опять вместе? — спросил он внезапно.

Черт его бы подрал.

— Нет.

— Когда я вас видел в больнице, вы чувствовали себя весьма комфортно друг с другом. Скажешь, нет?

Я подумал, что Гай хорош в чтении людей, только когда ревность не ослепляет его. Комфортно? Самое последнее определение, которое могло мне прийти в голову.

— Нет, мы с ним просто… — хотел сказать «друзья» и запнулся. Мы не были друзьями. Командир и его солдат? Тоже нет, и уже давно. То, как это называлось, можно было назвать только одним словом: «пособники».

Гай понял мою заминку, именно так, как и ожидалось.

— Ладно — невесело усмехнулся он в трубку — ясно все.

— Как твоя мать себя чувствует? — спросил я, чтобы оставить наконец опасную тему.

— Нормально — видимо, о здоровье матери ему говорить не хотелось.

— Скорейшего ей выздоровления. Надеюсь увидеть тебя завтра, сейчас мне пора идти — быстро свернул я разговор.

— Да. Увидимся — помолчав, ответил он и отключился.

Я кинул телефон на кровать и лег, закрыл глаза.

Гай был и прав и неправ.

Я вспомнил то серое, безмолвное утро моего дня рождения, когда я проснулся возле Дори, и мучался дилеммой: уйти прямо сейчас или все же дождаться его пробуждения, попрощаться и уйти?

Вспоминал то, что было потом, и чем дальше, тем больше казалось, что все происшедшее мне привиделось. Как могло такое вообще случиться на самом деле?

Неужели его губы и правда касались моих? Неужели было все то — что было? Его горячая кожа под моими руками, его уверенные объятья? В ту секунду я понимал, что чувствовал Маджид, сказав, что готов на любую роль. В первый раз в жизни понимал.

Дори все же сохранил тогда холодный рассудок — мы смогли остановиться, прежде чем успели сделать что-то существенное. Переходить определенную границу в день смерти его отца казалось чем-то кощунственным, хоть мы оба не соблюдали никаких религиозных законов.

Так что я просто оказался за дверью его квартиры — сам не помню, как. И с тех пор не мог заставить себя с ним поговорить.

****

Восьмого мая я сидел на работе до последнего. В моей семье (я имею в виду не родителей, а именно себя и деда) этот день был слишком заряжен разногласиями, чтобы пройти гладко. В этот день, как и в день Катастрофы, мы прятались друг от друга, я не хотел видеть его, а он — меня.

Дед в эти дни говорил о прошлом — а я не хотел слушать и слышать. В этот день старики вспоминали своих погибших близких, друзей, ужасы гетто и концлагеря. Некоторые об этом говорили, другие — молчали, и их молчание тоже было понятным.

Мой дед вспоминал, как смог сбежать из Германии. Как заставил какого-то моэля сделать свою работу под дулом пистолета (что потом произошло с тем несчастным, история умалчивала) как накладывал самому себе порядковый номер, как терпел, когда нельзя было показать даже тень боли или неудобства.

Но для меня в этом не было и капли геройства. Он выжил — но не так, как другие. Он был частью этого дня — но ее темной, постыдной, жуткой частью. Если в другие дни я мог бы забыть, то атмосфера этих нескольких майских дней словно сдирала повязку с моих глаз, и я опять видел Курта Нитшке, а не своего деда.

Поэтому я просидел до девяти вечера в офисе, а затем ещё до полуночи — в каком-то баре. Потом гулял по улицам, чтобы убить время.

Пришел домой к двум часам ночи. Слава Богу, он уже спал.

Следующий день был не менее тяжёлым. Во-первых, это было Девятое мая. Во-вторых, в этом году на него выпал день поминовения погибших солдат. Дед утром встал раньше меня, и поехал на церемонию поминовения, туда, где был похоронен весь его взвод. В этом году он был один — тот однополчанин, которого он тогда спас, умер в прошлом ноябре.

Я поехал на могилу Томера, увидел там ещё нескольких наших товарищей. Другие поехали туда, где был похоронен Арон. Я не хотел к ним подходить, но Двир, один из близких друзей Томера, сам подошёл ко мне.

— Миха — тихо произнес он — перестань нас избегать. Ты тогда уничтожил его убийцу. А то, что… — он запнулся. Потом продолжил — тот ублюдок мертв — может, его родителям от этого хоть немного легче.

— Им не легче — так же тихо ответил я — и мне не легче.

— Ты не виноват — сказал он.

Я покачал головой. Пусть для них я не виноват. Но Маджид от этого не воскреснет.