It Sleeps More Than Often (СИ)

***

Так хорошо, как утром Светлой среды, отец Кристоф не чувствовал себя давно. Всё тело его будто наполнено было одной лишь лёгкостью, сердце радостно пело, и ничто не было способно омрачить его благостного настроения. Да, они с Паулем проспали, и, наскоро умывшись и не позавтракав, запрыгнули в родной фольксваген и поспешили в приходы. Выбежав из автомобиля и махнув Паулю на прощанье рукой, Кристоф напрямую устремился в свою церковь — до начала службы всего двадцать минут, а ему ещё нужно облачиться и приготовить помещение. Уже ожидавшая у закрытых дверей фрау Мюллер надумала было сердиться, но завидев тёплое и смиренное выражение на его лице, сразу же оттаяла. Служба началась вовремя, отец настоятель воодушевлённо прочёл Евангелие от Иоанна, отдельно останавливаясь на всех непонятных обывателю местах и доходчиво разъяснив доктрину о Христе как Агнце Божьем, послушал в исполнении паствы шубертовскую “Аве Мария” под аккомпанемент фрау Мюллер и закончил службу традиционной евхаристией. Лишь позже, собирая с пристенных подсвечников потухшие огарки, он вспомнил вчерашнюю просьбу Пауля и тихонько, в тишине, помолился за него.

Разоблачившись, отец Кристоф торопится запереть двери вычищенного до блеска помещения — очень хочется домой: помыться, переодеться, отдохнуть, но в первую очередь — позавтракать. Выскакивая из дверей, уже готовый повернуть ключ в тяжёлом тугом замкé, надёжнее которого не найти, он внезапно сталкивается с людьми. Пожилая чета Вебер ожидает его во дворе. Он не припомнит, чтобы видел их сегодня на службе: это странно, ведь и герр, и фрау — военные пенсионеры и уже не работают, а вот церковные службы посещают исправно. Но ещё сильнее удивлён Шнайдер тем, что Веберы не одни: с ними мальчик, на вид лет десяти, хотя вполне возможно, что он старше — измождённость и даже истощённость ребёнка бросается в глаза.

— Отец Кристоф, простите, что отвлекаем Вас вне службы, но дело деликатное, — обычно бойкая фрау мнётся на месте, не решаясь сделать и шагу в сторону священника.

— Говорите, фрау Вебер, — отвечает Шнайдер, не сводя глаз с незнакомого ребёнка.

Проследив за его взглядом, фрау спешит пояснить:

— Это Клемен, вчера вечером мы наконец привезли его из Словении. Сирота, воспитывался у дальних родственников…

— Конечно, процесс занял долгие месяцы! Мы не решались Вам сказать — а вдруг не сложится? — подхватывает герр Вебер. — Усыновление оформлено по закону, Вы ничего такого не подумайте! Отец Кристоф, поймите, наши дети давно выросли и разъехались по большим городам, внуков мы почти не видим. Мы ведь молоды ещё, энергию девать некуда. Вот и решили приютить сироту. Клемена нам агентство подыскало…

— Вы не обязаны передо мной оправдываться, герр Вебер. Просто это так неожиданно и… — Шнайдер неприятно удивлён, что Веберы говорят о ребёнке в третьем лице, так, будто бы его самого и вовсе здесь нет.

— А Вы не переживайте, отец, — угадывая его мысли, вступается фрау, — Клемен по-немецки пока ещё плохо понимает. Сегодня вот оформим его в школу… Собственно, за этим мы к Вам и пришли. Вы же знаете, отец Кристоф — мы люди воцерковлённые, и дитя хотим воспитать в лоне Церкви нашей. В агентстве сообщили, что в младенчестве мальчик был крещён, даже документ сохранился. Да вот не растил его никто в приобщении к вере католической. Мы бы хотели, чтобы Вы провели для Клемена Первое Причастие, а при первой же возможности направили его на конфирмацию.

Заявление это сваливается на Шнайдера так неожиданно — он даже и про завтрак свой позабыл.

— Но ведь вы знаете, что первому причастию предшествует серьёзная подготовка, а ребёнок даже по-немецки толком пока не говорит…

— Мы всё знаем, отец, мы подготовим дитя. Язык он быстро освоит — мальчик способный, просто с непривычки стесняется. Да и хотелось бы, чтоб поскорее его миропомазали: так ему проще будет забыть свой старый дом и прижиться в нашей общине. Так Вы нам поможете? — с настойчивой надеждой в голосе спрашивает фрау.

— Конечно, фрау Вебер, конечно, не переживайте. Устраивайте ребёнка в школу, пусть обвыкнется с новой обстановкой, а причастить мы его успеем. Что же до конфирмации — вопрос я этот уточню.

Тепло попрощавшись с неожиданными визитёрами, Шнайдер направляется прямиком в заведение Гюнтера. Время ещё раннее, а завтраки там подают отменные. Шагает он не торопясь, на ходу обдумывая недавнюю беседу. Желание молодых пенсионеров взять под опеку обездоленного сироту ему понятно, но почему было не усыновить ребёнка здесь, в Германии? Зачем ехать за ним аж в Словению, где и язык, и нравы другие? Хотя Шнайдеру доводилось слышать, что за немецкими сиротами надзор органов опеки слишком уж суров, и возможно, Веберам не одобрили бы просьбу об усыновлении внутри страны хотя бы ввиду их далеко не юного возраста…

Уже сидя на гладкой деревянной скамье, постукивая костяшками пальцев по дубовой поверхности видавшего вида стола, Шнайдер размышляет о просьбе Веберов насчёт конфирмации. Он знает, что ритуал проводится епископом, и потому ждать его придётся долго. Обычно глава епархии выкраивает под эти цели один день в году, но Шнайдеру не известно, когда кто-то из Рюккерсдорфских детей проходил конфирмацию в последний раз. В любом случае, было это, должно быть, ещё до его появления в приходе. Знания его по этому вопросу недостаточны, и в таком серьёзном деле ему, несомненно, потребуются консультации. Самого епископа беспокоить, конечно, он не осмелится — несмотря на личное знакомство с Лоренцем, Шнайдер ни за что не решился бы тревожить такого уважаемого человека своими мелкими приходскими проблемами. Но вот сестра… Звонить ей он тоже не хочет: она такая умная, важная, занятая — наверняка не обрадуется его звонку. Но всё же она имеет доступ к информации, да и в дела епископата посвящена… Скорее всего, она могла бы подсказать черёд проведения конфирмаций в Баварии в ближайшее время. Всё же придётся позвонить. Но позже.

— Ваш омлет, сардельки и кофе, отец, — младшая дочка Гюнтера ставит поднос с горячим завтраком перед Шнайдером; с лица её не сходит улыбка. — Я положила Вам два соуса, — она указывает на две маленькие пиалочки в углу тарелки, — чесночный и базиликовый. Не знаю, какой Вы больше любите.

***

Университетская Клиника Аугсбурга огромна, и не зная, куда точно идти, наобум отыскать в ней нужного человека почти невозможно. Получив талончик на парковку, Катарина выскакивает из машины и, уже почти нажав на кнопку ключа, снова открывает дверцу, чтобы забрать чёрный пакет с переднего сидения. Она знает, куда идти — пару раз ей всё же доводилось навещать Штеффи на работе. Кардиохирургическое отделение находится в самом дальнем углу центрального корпуса, и сестра спешит туда, на ходу набирая смс-сообщение.

На площадке четырнадцатого этажа служебной лестницы тихо, холодно и пахнет хлоркой. Яркий свет бьёт из многочисленных ламп, в то время как сквозь пыльное маленькое окошко свет солнечный на лестницу почти не проникает. Наконец дверь, ведущая из коридора, натужно поскрипывает.

— Ты с ума сошла сюда приходить! Хорошо ещё, что у меня перерыв — а то хрен бы отпросилась! — Штеффи как всегда на взводе; достав пачку дешёвых сигарет из широкого накладного кармана своей санитарской униформы, бледно-голубая плотная материя которой усеяна старыми застиранными бурыми пятнами, она возбуждённо затягивается, стоя прямо под наклейкой, изображающей перечёркнутую сигарету. — Надеюсь, что-то важное. Накопала чего? Ну, говори, время не резиновое.

Катарина наслаждается моментом: пускай эта стерва проживёт последние моменты своего мнимого доминирования в счастливом неведении. Кури сигарету — твоя песня спета.

— Смени тон, подруга. И слушай меня внимательно. С этого момента, вот прямо с этого самого момента, ты больше никогда мне не позвонишь, не пришлёшь ни одного своего чёртова смс и вообще — сегодня ты исчезнешь из моей жизни навсегда. Я понятно выражаюсь?

Сестра очарована сменой выражения лица санитарки: конечно, сейчас она взбесится, но эта секунда, когда вместо привычного гнева на неопрятном лице отпечаталась маска обескураженности — она дорогого стоит. А вот и ожидаемая ярость — чуть не проглотив сигарету, Штеффи с силой швыряет её на пол и затаптывает грязно-белым кроссовком.