Репортаж перед смертью (СИ)

В любом случае, что бы не думали по поводу совершаемого сексуального действа и хозяин спальни, и его гостья, это доставило удовольствие им обоим. Чуть отдышавшись, мужчина ушёл в другую комнату, но через пару минут вернулся, держа в руках два снифтера* и бутылку своего любимого «Tesseron». Девушка едва сдержала недовольную гримасу. Во время занятий любовью Локи всегда предпочитал пить именно этот напиток – дорогой французский коньяк, почти в два раза старше** своего дегустатора. Ей, привыкшей к лёгким, почти воздушным винам, он казался слишком крепким и вычурным. За время их романа со Стейнлизом она честно пыталась понять вкусы и пристрастия своего любовника, но так и не смогла разделить его симпатию к этой насыщенного орехового цвета жидкости, оставляющей на языке пряный, чуть горьковатый вкус.

Люси привстала и, опираясь спиной на спинку кровати, молча наблюдала за адвокатом. Тот священнодействовал у стола: отвинтил крышку, плеснул напиток в бокалы и, подхватив один из них, поднёс к носу. Сделав вдох, на секунду замер, наслаждаясь ароматом, и лишь затем аккуратно пригубил. Девушка слегка улыбнулась, вспомнив однажды пришедшие ей в голову почти бредовые мысли: занятия сексом нужны Локи только для того, чтобы после позволить себе несколько глотков «Tesseron». Когда она сказала это вслух, он как-то странно посмотрел на неё, но ничего не ответил. Люси потом ещё долго корила себя за эту несдержанность, замечая на губах Стейнлиза, разливающего по фужерам коньяк, беглую усмешку, говорящую о том, что он прекрасно помнит её высказывание. Это злило да вдобавок вызывало чувство стыда и почему-то обиды, раня сильнее, чем это делали потом признания других её партнёров в истинной цели их романов.

Как ни странно, сегодня Локи был абсолютно серьёзен. Он протянул ей один из бокалов и отошёл к окну, совершенно не стесняясь своей наготы, в то время как девушка закуталась в одеяло почти по самую шею. Она почему-то всегда стеснялась своего обнажённого тела и после близости старалась как можно быстрее прикрыть его, чем часто вызывала недоумение у мужчин, несколько минут назад спокойно созерцавших её вполне аппетитные формы. Стейнлиз, в отличие от неё, никогда не прятался и даже, наоборот, словно специально выставлял себя на показ. Впрочем, ему действительно не из-за чего было смущаться. И дело было не только во внешнем виде. Локи, как никто другой, оправдывал свою фамилию***, являясь во всех смыслах её живым воплощением: безупречный мужчина, безупречный адвокат, безупречный любовник. Очевидно, в будущем он стал бы таким же идеальным мужем и отцом, но Люси не суждено было стать свидетельницей появления в его жизни новых ролей. Вернее, она сама не захотела этого дожидаться.

Первое время после их знакомства или, лучше сказать, их романа, потому что они начались встречаться едва ли не на следующий день, девушка просто отдавалась новым чувствам, почти не обращая внимания на некоторые особенности характера своего возлюбленного. Незначительные, едва уловимые мелочи, словно крошки в постели, сначала просто ощущались сознанием, и она старательно смахивала их, не заостряя на этом внимания. Но постепенно дискомфорт становился всё сильнее, и настало время, когда уже невозможно было не замечать этого. Люси пыталась найти оправдания, объяснение происходящему, уговаривала себя быть проще и не столь остро реагировать на реплики и действия Стейнлиза, в глубине души виня себя за то, что требует от него слишком многого. Но всё было напрасно: идеальный образ дал трещину, становившуюся с каждым днём уродливее и глубже, грозя в один прекрасный день разрушить не только чувства к находящемуся рядом человеку, но и, как ей на тот момент казалось, саму её жизнь.

Уже намного позже, пытаясь хотя бы для себя объяснить, что тогда случилось, она старательно покопалась в себе и, кажется, нашла ответ. Почти всю жизнь, до «побега» из дома, девушка находилась под строгим контролем матери, регулирующей каждый шаг своих детей. Локи, в силу своего характера и жизненных потребностей, был чем-то похож на миссис Хартфилию, но, в отличие от Лейлы, показал её дочери способ противостоять внешнему давлению. Люси училась быть жёсткой, сдержано-холодной, уверенной и настойчивой, что совершенно не соответствовало ни её характеру, ни душевным качествам, которые приходилось прятать глубоко внутри. Постоянное напряжение от необходимости ежеминутно ожидать и отражать «атаки» своего «учителя», будь то обычная усмешка или более обидное колкое замечание, в конце концов, достигло наивысшей «точки кипения» и выплеснулось наружу безобразной истерикой.

Девушка уже не помнила точно, что именно послужило причиной ссоры, но, как это бывает в таких случаях, высказала любимому за раз все накопившиеся обиды. Локи молча выслушал адресованные ему претензии, поправил перед зеркалом галстук (они собирались на какой-то приём) и… ушёл, оставив её одну. Уже через час, успокоившись, она сильно пожалела о своей несдержанности и намеревалась извиниться, как только Стейнлиз вернётся домой. Однако заранее заготовленные слова просто застряли в горле, когда мужчина переступил порог. Он ещё никогда не был таким холодным и отчуждённым: ни слова, ни взгляда, ни улыбки; казалось, будто Локи совершенно забыл о её существовании. И только выключив ночник над кроватью, равнодушно бросил:

– В следующий раз, когда тебе не захочется куда-то со мной идти, постарайся обойтись без отвратительной сцены, которую ты сегодня устроила. Достаточно просто сказать мне об этом, – и повернулся к ней спиной. Люси не спала почти всю ночь, боясь сделать лишнее движение, и с трудом сдерживала слёзы, вслушиваясь в размеренное дыхание лежащего рядом человека. Это было дико, неправильно и очень больно. Девушка никогда не думала, что любимый человек может быть настолько жестоким и равнодушным к её чувствам.

Они не разговаривали два или три дня, обходясь только самыми необходимыми фразами. Она не выдержала первой: вечером после ужина зашла в его кабинет и тихо сказала:

– Локи, прости меня, пожалуйста…

– Я работаю, Люси, – равнодушно ответил адвокат, не отрываясь от бумаг. Девушка ничего больше не сказала, ушла на кухню и принялась мыть посуду, но у неё так дрожали руки, что она умудрилась разбить одну тарелку, об острые края которой и порезалась, собирая осколки. Локи, появившийся в этот момент, не сказав ни слова, усадил её на стул, обработал ранку, а потом так же молча обнял, чуть коснувшись сухими губами лба.

На следующий день он уже вёл себя, как ни в чём не бывало, но идиллия не продлилась долго: через пару недель состоялась новая ссора, потом ещё одна… Проблемы копились, как снежный ком, пока однажды, после очередного «разбора полётов», Люси не сказала Стейнлизу, что больше не может так жить и уходит от него. Тот отнёсся к её заявлению довольно спокойно, видимо, не восприняв его всерьёз. Но решение было принято; на сборы вещей утром следующего дня ушло тридцать минут, на то, чтобы написать прощальное письмо – не менее часа. Ключи на стол, хлопок закрываемой двери и… свобода, от которой к вечеру ей хотелось завыть в голос. Подкатывающие к горлу рыдания остановил телефонный звонок и такой ненавистно-родной голос, сказавший:

– Я хочу, чтобы ты вернулась.

– Зачем?.. – ей и правда нужно было знать причину.

– Разве нам было плохо вместе?

– Я ждала от тебя других слов… – его молчание разбило последние надежды и заставило выдохнуть обречённо-горькое: – Прости…

С тех пор Новогодние праздники вызывали у неё тоску и неприятные ассоциации, как и тёмный, пахнущий лесными орехами и коричневым сахаром напиток в её бокале. Люси так же, как и Локи несколькими минутами ранее, поднесла снифтер к носу, вдохнула густой аромат коньяка, но пить не стала, поставив фужер на прикроватную тумбочку.

– Интересный экземпляр, – неожиданно нарушил тишину Стейнлиз. Журналистка не стала уточнять, кто именно, прекрасно понимая, что речь идёт о Драгниле. – Мне он где-то даже нравится. Острый ум, наблюдательность, хорошее самообладание. Из него получился бы неплохой юрист. Или преступник. Ты веришь ему?