Дневник грешницы

– У главного администратора есть компьютер с принтером, – объяснил Карл. – Я переписал фотографии на жесткий диск, обработал в фотошопе… ну, убрал шумы и прибавил яркости. И распечатал. Так что все письма, обнаруженные у твоего дядюшки, здесь.

– И главный администратор так сразу пустил тебя за свой компьютер? – недоверчиво спросила Ирина Львовна.

– Пустила, – спокойно возразил Карл. – Главный администратор – женщина.

– А, – коротко отозвалась Ирина Львовна.

Ну да, кто бы сомневался! Карл всегда легко находил взаимопонимание с любой женщиной, независимо от возраста и социального положения.

Если, конечно, сам этого хотел. Или ему это было нужно.

А вот с ней… Ирина Львовна вспомнила последнее, завершающее событие вчерашнего длинного дня, тяжело вздохнула и опустила глаза в тарелку с обезжиренным творогом.

Когда они вернулись в гостиницу, было уже за полночь. Ирине Львовне оставшаяся ночная прогулка по улицам Ярославля показалась восхитительной – и не потому, что улицы были теперь пустынными и безопасными, а из-за того, что она шла под руку с Карлом.

Ей было даже немного обидно, что никто из знакомых не может видеть ее сейчас.

Восхищение Ирины Львовны достигло наивысшей точки, когда Карл, вместо того чтобы пройти к своему номеру, остановился у ее двери.

– Не возражаешь, если я зайду на минуту? – спросил он.

Ирина Львовна от волнения никак не могла попасть ключом в замочную скважину.

Карл шагнул следом за ней и сразу разрушил все очарование.

– Я не хочу будить жену, – доверительно объяснил он, – а ты, я знаю, всегда берешь с собой аптечку.

– Аптечку? – тупо повторила Ирина Львовна.

– Да, – терпеливо повторил Карл. – Мне нужна перекись водорода и пластырь.

Восхищение и последующее разочарование мгновенно перекинулись в страх.

– Перекись водорода? Пластырь? Значит, кто-то из них все же достал тебя?!

– Ну, не совсем кто-то из них…

Карл аккуратно закатал левую брючину и предъявил Ирине Львовне окровавленную щиколотку. Кровь уже свернулась и потемнела, но Ирина Львовна все равно почувствовала дурноту. И, что гораздо хуже, – нестерпимый стыд!

– Ничего страшного, – услыхала она. – Просто у тебя исключительная точность удара: прямо в болевую точку рядом с веной.

Ирина Львовна готова была провалиться сквозь землю.

– Сейчас принесу, – чуть слышно произнесла она, – аптечка в ванной.

Карл покачал головой, мягко отстранил ее и отправился в ванную сам.

– Мы собираемся погулять до обеда по старому городу, – повторил Карл. – А потом сразу уедем в Москву. Ты пойдешь с нами или подождешь нас в гостинице?

Ирина Львовна оторвалась от горестного созерцания творога и покачала головой.

«С нами», «нас»… После того, как вчера были только «мы» и «мы с тобой»…

Нет уж, спасибо!

– Я останусь, – сказала она, ни на кого не глядя, – я буду читать письма.

– Напрасно, – неожиданно отозвалась Аделаида, – здесь очень красивая волжская набережная с беседкой. Исторический музей. Дом Болконского.

«Ах да, она же была учителем географии», – вспомнила Ирина Львовна.

– К тому же вы могли бы присмотреть за Сашенькой, пока мы с Карлом будем купаться в Волге, – продолжала Аделаида.

Ирина Львовна досчитала до десяти и лишь потом вскинула на Аделаиду сузившиеся глаза.

– Ничего у вас не выйдет, – мстительно заявила она, – там везде таблички «Купаться запрещено».

Карл перевел недоумевающий взгляд с Ирины Львовны на жену и потом снова на Ирину Львовну.

– Ну и ладно, – примиряющим тоном произнес он, – значит, ограничимся музеем. И домом Болконского.

– Вот-вот, – проворчала Ирина Львовна, – тебе как потомку Пьера Безухова это будет особенно интересно.

Они ушли. Сашенька напоследок кинул в нее скатанной в шарик бумажной салфеткой. Ирина Львовна сделала ему страшные глаза, но он только рассмеялся.

Родители, естественно, ничего не заметили.

«Вот так, – с грустью подумала Ирина Львовна. – Кто я ему? Кто я его сыну? Даже его жена не воспринимает меня как возможную соперницу».

Последнее, впрочем, к лучшему.

Но хватит об этом. Пора, наконец, посмотреть, как обстоят дела у Аннушки.

Ирина Львовна сгребла оставленные Карлом листы, прихватила недоеденную булочку с малиновым джемом и отправилась к себе в номер.

Милая Жюли!

В дороге со мной не случилось ничего примечательного. Я была уверена, что в поезде не сомкну глаз от волнений и предвкушения близкой встречи с Алексеем; однако крепко проспала всю ночь под стук колес и проснулась, когда за окном показался заснеженный, весь в глубоких синих сугробах, Петрозаводск.

Не успела я сойти с подножки вагона, как была окружена извозчиками и гостиничными маклерами с самыми заманчивыми предложениями. Но узнав, что вместо гостиницы мне требуется имение графа Безухова, почти все они потеряли ко мне интерес. Остался лишь один мужичок с красным не то от мороза, не то от водки носом, который сразу же стал рядиться за шесть целковых.

Несмотря на шесть целковых, хриплый голос и красный нос, вид у него был вполне добродушный; к тому же у меня не было выбора. Я согласилась.

Мужичок подхватил мой сак [1] и чемодан и резво двинулся к выходу с платформы.

– Ты, Лексей, смотри, барышню-то не вывали в сугроб! – крикнули нам вслед. Мужичок только качнул своей большой, в овечьем треухе, головой, пробормотав: «Ишь ведь, насмешники… нешто я вываливал…»

Я же увидела в этом совпадении имен добрый знак, знак судьбы.

И даже то, что сани у мужичка оказались сущей развалюхой, а лошади – весьма почтенными одрами, не могло повлиять на мое настроение.

– Держись, барышня! – залихватски крикнул мой возничий, взмахнув кнутом. – Не кони – звери! Мигом домчим, с ветерком!

Вопреки ожиданиям, тройка довольно лихо взяла с места. Дорога была гладкой и хорошо укатанной, в неказистых санях под меховой полостью оказалось тепло и уютно, и я снова предалась мечтам. Между тем город сменили заснеженные поля, а затем и еловый лес. Высоченные хвойные деревья темно-зеленой стеной обступили снежно-голубую дорогу.

То ли из-за окружившей нас торжественной, как в храме, тишины, то ли из-за того, что начала спотыкаться левая пристяжная, тройка замедлила ход.

Мужичок принялся подбадривать лошадей кнутом и энергичными народными словами. К счастью, усадьба графа находилась уже близко. Дорога, изогнувшись, вывела из леса на высокий берег заснеженного озера, по другую сторону которого угадывались очертания господского дома с колоннами.

– А вы барину Алексею Николаевичу кем изволите приходиться? – полюбопытствовал мужичок, когда мы через открытые ворота въехали в липовую аллею.

– Любопытен ты, однако, – заметила я. – Лучше следил бы за лошадьми. Вон, у тебя левая пристяжная совсем захромала!

– Ваша правда, барышня, – смиренно согласился мужичок, подъезжая к очищенной от снега парадной лестнице, охраняемой по бокам двумя мраморными львами. – Перековать бы…

Я, сдерживая нетерпеливое биение сердца, отсчитала деньги.

Из дверей уже появился величественный, в темно-зеленой ливрее с серебряным позументом и серебряными же бакенбардами, швейцар.

– Прибавить бы надо, – продолжал мужичок, – домчали-то вихрем… да и кузнецу-выжиге платить…

Не споря, чтобы поскорее отделаться, я сунула ему еще рубль.

– Мое имя – Анна Владимировна Строганова. Доложите обо мне как можно скорее графу.

– Их сиятельства нет дома-с, – поклонился швейцар, окинув оценивающим взглядом мой потертый багаж.

– Будут только к вечеру, а то и завтра утром. Доложить разве барыне?

Сердце у меня упало. Я ведь была уверена, что непременно застану его дома, и гадала лишь о том, какое выражение появится на его лице, когда он увидит меня и узнает, зачем я приехала.