Букет белых роз (СИ)

Отпустит.

Рваные тучи летели от наплывшего ветра, не касаясь огненной полосы заката.

Пальцы Грелля не удержали туз - теперь он, как на волне, из стороны в сторону спускался в беспорядочную людскую толпу. Мир представлялся зеленым глазам как системой, движущейся неизвестно куда, как по туману до новых обрывов и хлипких мостов.

Грелль грустно улыбнулся. Он считал, что не больше нужен себе, но все еще нужен кому-то.

Жнец поднял голову, как в последний раз посмотрев в недостижимую синеву темнеющего неба.

— Я буду бороться за всех Игроков.

Юлия

— Вы готовы заснуть на сколько? День? Два?

Некогда задумавшись, я открыла исполненные твердости глаза.

— Дай мне ровно сутки. Я хочу еще раз понять, о чем говорил мне сон.

Себастьян не уговаривал - он мягко давал понять, что это не нужно. Только его советы прорезало мое заключение

— Я готова, — вымолвила со вздохом, решительно, но от волнения беспрерывно ломило грудь.

Себастьян лишь сощурился, прямо на глазах растворяясь тенью в воздухе.

С улыбкой:

— Вы уже спите, госпожа.

И он исчез, меняя себя на свет. От него я сжалась, собрала лоб морщинами, но в скором времени привыкла - больше не слепило.

Все застыло, как в снегах, но постепенно приобретало живые очертания.

Из окон, за которыми щебетали птицы, лил свет, приходящий от солнца. Неизведанную комнату прогрел горячий полуденный жар.

Опомнившись от удивления, я принялась изучать себя: стою в исхоженной грязной одежде, в башмаках, а левая рука - в изодранном рукаве, как от острых когтей хищника.

В этом сне мои волосы приобрели соломенный цвет, стали немного длинней. Заплетены.

Я осмотрела комнату еще раз. В нее через несколько секунд ввалилась пожилая женщина и закричала на меня с пронзительной хрипотцой:

— Вот куда наша садовница затевалась! Почему не на своем месте? А ну-ка живо за работу, моя дочь готовится к свадьбе. Весь сад должен выглядеть прекрасно.

Потом она исчезла.

Я шла, принимая холод стен, и мне казалось, что за мной следуют тучи призраков, свистят, ноют, вылетая из под ковров и сквозь картины.

Ноги перешли на быстрый шаг.

Не видя перед собой ничего, в детском страхе убегая неведомо куда, я, словно влетая в тупик, столкнулась с мужчиной, который от неожиданности впился руками в мои плечи.

Я вздрогнула и вытянула шею.

Прошел неслышным удар сердца…

Мужчина, которого мне ни с кем не спутать, оказался даже здесь.

Его руки до сих пор держат меня.

— Будьте аккуратны, миледи.

Я виновато опустила голову, почуяв, как между зубов входит воздух, и от этого отрывисто вздрагивает грудь.

Мужчина спокойно разжал руки на моих плечах, ухмыльнувшись, и возобновил свой ход по коридору.

— Постойте! Скажите, как вас зовут? - торопливым голосом позвала я, обернувшись назад.

Мужчина не останавливался.

— Фрэнс Митчелл, - обернувшись через плечо, он ответил так, словно в нем отключили все чувства, но даже такое безразличие, укол в голубых зрачках, осталось в моей душе прожжённым следом.

В этот момент восстали из пепла истлевшие воспоминания, ударили в голову внезапные догадки.

Это был Сатклифф. Но только в прошлой жизни. Сатклифф, которого я не знаю.

Тогда я окончательно убедилась: мой сон рассказывает о прошлой.

— Мы с вами виделись вчера, вы что, забыли мое имя? - говорил Фрэнс, пока шел. - Вы только вчера стали работать у нас садовницей.

— Знаете, почти ничего не помню, - мгновенно солгала я, когда получила возможность говорить. - Голова разболелась.

Он снова выдавил из себя ухмылку.

— Слишком странная вы…

— У всех есть свои странности, — вне выхода согласилась я, плескаясь в волнении.

— Не спорю. Прошу прощения - я поспешу удалиться.

Теперь он стал спускаться по лестнице, оставляя мне только пустоту.

Вновь осмотрев себя, я осознала свое здесь предназначении. Любимое дело, к которому когда-то приловчилась, а теперь забыла про него, неожиданно вернулось ко мне.

Садовница.

Грелль

Старый дом, где я скрывался от внешнего мира, встретил меня прохладой и пустотой, когда я открыл скрипучую деревянную дверь.

Окна были без стекол — из-за этого изнутри стало не так уютно, как раньше.

Дом был заброшенный и располагался далеко загородом.

Утренний ветер поддувал под старую скатерть, белеющую в тени комнаты, где единственным освещением было прибытие дня.

Старая железная кровать, битая ржавчиной, жалобно скрипнула под моим телом, когда я собрался прилечь. Щека прижата к согнутому под ней локтю, а все мысли отскакивали кадрами от стены, на которую я задумчиво смотрел и никак не мог поймать чувство дремоты.

Тепла не было ни внутри, ни снаружи.

Я не знаю, о чем еще думать, чтобы забыться.

Немая музыка одиночества и ветра, летающего вверху и внизу, уносила туда, куда я совсем не желал, вбивала в голову то, от чего давно отказался.

Когда я почти ушел в свои раздумья, в темноте комнаты, как эхо, вдруг начал вырастать звук знакомого голоса.

Он перекрыл собой все доводы и планы, прошелся в голове режущей ниткой. Порезал сознание.

— Ты будешь со мной?

Я резко вскочил со старой койки. Голос доносился со стороны выхода.

Ветер гнул свежую траву и полевые цветы, трепал мои волосы, которые щекотно заслоняли лицо. Я осторожно спустился по отлогой тропинке.

Буквально через десяток шагов остановился во вполне основательном удивлении.

Ветер влетает ледяными иголками в уши.

Бесформенная передо мной материя задвигалась, приобретая более человеческий вид. С лицом и телом произошли существенные метаморфозы: чем яснее был облик, — женский облик — тем больше хотелось кричать. Но не от страха…

— Эрика?

Она услышала меня и улыбнулась, одетая во все белое и воздушное, как сами облака. Ветер развевал, надувал ее большое шелковое платье, в которое девушка была закутана. Эрика была босой: ветер приподнял ее белоснежный подол.

Жница будто спустилась с небес, при всем своем одеянии, и просто не могла не поразить меня.

Не более своим появлением, чем вопросом:

— Ты будешь со мной?

Не знаю, была ли эта встреча для нас уготована, но ей я никогда не буду рад.

А она все равно повторяла свое, протягивая руки в длинных рукавах, на которые дует ветер.

— Ты правда будешь?

Разум передал управление рефлексам, будто автопилоту, и я отдалился, как от огня.

— Ну давай же, подойди ко мне.

Нет… Не добьёшься…

— С тобой нам всегда будет хорошо. — Я слышал, как ее голос полон смеха.

Кобра.

Я глядел в сторону, не подпуская, гневно показывая зубы.

— Ненавижу… Исчезни…

Ощутил руку на своем затылке — Эрика коснулась моих волос.

— Я жду тебя, Фрэнс.

Настоящая кобра.

Ненавижу…

Ее визит был не долог. Эрика добилась того, чтобы я сорвался, слышно поделилась ухмылкой и, как призрак из ада, приняла другую оболочку. Я посмотрел вверх: она поднялась по воздуху черными полосами, исчезнув в гуще туч.

Внезапно я почувствовал, как горло стиснуло неведомой спазмой. Обхватив руками горло, я закашлял, хватал воздух, а голова, казалось, горела в котле. Из меня выталкивалось последнее…

Согнулся, страдая, точно бы раб.

Между сознанием и действиями разрывалась прочная связь.

Дышать было нечем.

Юлия

Интервал семнадцатых-восемнадцатых веков не давал нормальной жизни, и я не понимала, почему такую жизнь англичане считали правильной.

За день работы с меня, казалось, семь потов сошло, но я так и не нашла места, чтобы очистить тело.

Девушки, как и остальные обитали дворца, были неопрятными служанками. Они не видели себя со стороны, не мылись и разносили друг другу заразные болезни. Лишь из-за этого я держалась от них подальше, чтобы не подцепить ничего угрожающего моему здоровью.

Они судили жизнь аристократов между собой, пока в камине огонь пылал оранжевым пятном и разносил жар по всей душной кухне. Среди их окружения мне досталась роль не просто садовницы, а свидетельницы перестройки их жизни, встречи перемен и выдержкой новых дорог из раскаленных углей и осколков.