Букет белых роз (СИ)

— Но Велдон помнит, кого ты играл, — сказала я, вздыхая. — Для чего ты вернулся?

— Глупая… Мне нужно завершить то, к чему я шел и так безрассудно остановился.

Его тень заслонила мое лицо от лунного света.

— Но зачем, если ты уже вне Игры?

— Я делаю это не ради себя.

Гранящая новую сторону своих умений, я неоглядно понимала, что могу быть даже такой, какой сама себя не знаю.

— Знаешь, я нашел выход, чтобы вылечить безумство.

Вдруг, то, что казалось безвестным и невозможным, по частицам восставало из пепла сожженной надежды. Кардинально возвращалось назад.

— Нашел?

— Это рецепт из одной книги. Он обязательно поможет мне.

Нас коснулось бездействие — теперь мы просто молчали, глядя друг на друга в упор. Нас никто здесь не мог застичь.

Я в мгновение воздела глаза на мужчину.

Обрывается…

Не знаю… нет, я не знаю, что мне испытывать.

Теперь боялась больше. Сильнее.

— Грелль… Я хочу тебе кое в чем признаться.

Он продолжал не сводить с меня глаз, в которых вместо спокойствия теперь отпечатывалось удивление напополам с взволнованностью.

— Что-то случилось?

Боялась сильнее, так, как будто боишься подниматься по лестнице на эшафот.

Но я не могла сразу открыть эти карты, потому что проходила сквозь туман, спутавший все мысли, и боялась разбить пустоту и боль, крепко связывающих нас по рукам.

Нераскаянна с изъяном.

Еще в гримерной я обернула тканью правое запястье, чтобы жнец не увидел пентаграмму, приковавшую меня к вратам на входе у тьмы. Железными цепями, а под пятками — раскаленный уголь, продирающий до самой последней боли и до самого истошного крика. Но это все у меня внутри, с самой первой минуты в объятиях чёрных крыльев, под которыми не чувствуешь ничего, кроме холода.

Кроме разрыва связи с нитью белого.

Она оборвана, висит двумя концами вниз, качается над бездной и больше никем не соединима.

Никем.

Никак.

Выпускаю воздух из груди:

— Потом расскажу, когда время позволит. Через несколько минут начнется спектакль, я должна всё еще раз отрепетировать роль.

— А что играете?

— Название слишком странное… «Кукла для одинокого пса».

— Что запланировано в конце?

— Падение аристократа в пропасть от якобы измены жены. Кукловод делает его копию, но Катю, куклу, сжигает сумасшедший брат Роджер, родственник графа. Мне немного сложно признать, но… Я играю Роджера.

Грелль после этого измыслил всё, наверное, смакуя каждое мое слово. И его решение было переломом всему:

— Слишком типично… Нужно приукрасить эту историю.

— Как ты это сделаешь?

Его губы на миг сжались в жесткую линию.

— Давай вернемся, и ты все увидишь.

***

Волнение полоснуло по лёгким льдом, сжало их, опять подговорило бояться.

Еще вдох… еще глоток…

По кругу.

Акт первый. Предыстория.

Я боялась верить.

Я забывала, что есть вера.

Только время все равно танцевало балет по часовой стрелке, кружилось в вихре быстротечных минут, и скоро подойдет мой выход на сцену.

Боялась, но уже встала на ступень выше, когда Солнце дружески сжал мое плечо.

— Все будет хорошо, дорогая. Ты справишься.

После первых рукоплесканий, заполонивших собой зрительские ряды, декорации сменили друг друга магическим образом, и на сцене появилась я вместе с фокускником.

Акт четвертый. Финал.

Музыка аллегро поменялась на более ровную.

С другой стороны сцены выбежала девушка.

— Мой юный друг, мой юный господин, ответьте мне: зачем он покинул этот мир? Он полон лжи, я знаю, но зачем он бросил меня? Зачем он толкнул себя на такой поступок?

Я усердно старалась говорить баритоном, как подобает юноши, какого играю.

— Всему есть свои причины. Я не смогу сказать вам тайну, потому вы не поймете меня. Я готов занять его место и стать вашим мужем, если того захотите!

— Ах, зачем? Вы слишком юн для дел, которые решал он. Я бы хотела его вернуть. Я хотела…

— Зачем вы так со мной, миссис Одинокая? Вы готовы быть со мной, чтобы сотворить волшебство? Я люблю вас, Кристина. Не падайте в пучину мук — отдайте свою любовь мне. И пусть все покажется поначалу тривиальным вам, но жизнь всегда имеет при себе тысячи красок.

— Я не смогу, мой юный друг… Вы только близок мне, как брат. — Она закрыла лицо руками. — Я не смогу!

И я не трогала ее, нет, просто сказала то, что должна была сказать, а все остальное за меня сделал кудесник.

— Тога останься пеплом ушедшего, Кристина. Я не забуду тебя.

Отстранившись, я увидела, что актриса достойно встречает свою кончину. Не боится, не кричит.

Анна горела, чем и шокировала зрителей. Ее кожа темнела от огня, плавилась, прожигалась дотла, превращаясь в разлитые, как воск, и потом остывшие останки недавно живой куклы.

Мне не хватило смелости, чтобы прикоснуться к ее праху — мертвое тело я обошла стороной.

Я общалась со зрителями, слегка останавливалась на полуслове, потому что чувствовала себя безоружной и простой.

Сегодня это не водевиль. Просто шекспирское подобие…

— Теперь в моих руках ее шестеренки. Они помогут мне восстановить часы, которые вселяют тепло всем поколениям. Они вернут королевству наше главное исцеление.

— Это не по сценарию! Немедленно прекрати! Джули! — колючий взор, который точно бы давил на меня из-за кулис, принадлежал только Велдону.

Но то, что стало следующим шагом, сохранило самоотверженность в моем взгляде.

Сначала я была скована, но теперь неисчислимые пары глаз не вызывали во мне прежнее волнение.

Я больше не повиновалась, потому что стояла выше.

Теперь носки мужских туфлей носками касались края освещенной сцены, а рука потянулась в тень первых рядов, как бы подзывая женщину, за слоем фальши которой прячется истый шинигами.

— Прошу вас!

Он встал с кресла, цепляя всеобщие любопытные взгляды.

Наши ладони соединились.

Грелль стал поднимался по лестнице.

Шепот, умножившийся в десятки раз, тихим шелестом волны прокатился по зрителям и после утих до могильной тишины, нарушаемой стуком каблуков по доскам и шорохом шелкового подола платья.

Грелль остановился в полосе направленного на него прожектора. Он кивнул, и тогда тоскливыми нотами полилась мелодия скрипки.

Шинигами запел.

Он не говорил мне, что собирается сделать в конце.

Его форсированная интонация не просто передавала язык оперного пения, а рассказывала историю заново, делая новые пассажи и усиливая глубину чувств.

Новое начало и бесконечность.

Едва закончилась песня, Грелль замолчал, отошел на два шага назад, уступая мне место.

Снимая сапфировое кольцо, я занесла руку назад, чтобы произвести бросок, и через долю секунды украшение унеслось в людское море и запропало в нем.

Не обращая внимания ни на что, я раскинула руки, словно пытаясь объять необъятное, и обратилась к залу, ставя точку в этой истории:

— Зачем нам бесконечное время, друзья, если оно потом так докучает? А готовы ли вы стать куклами?

И тогда секунды потонули в звуке бурно хлопающих ладоней.

Никто так и не вышел на сцену — только мы оба поклонились восхищенным, и я почувствовала облегчение, заполнившее грудь.

Мы сделали все так, как надо.

Выиграли, спутав все карты.

Мы снова поклонились зрителям, помахали им рукой, одновременно улыбнувшись друг другу.

***

За пределами сцены меня встретил Велдон, со скрещенными руками прислонившись к стене.

— Это что сейчас было? — спросил он. — Что за вставка перед самым концом? Ты должна была спрятать шестеренки в свою куклу и управлять ей. И слова в конце совсем другие!

Но я только молчала.

Терпение мага иссякало на глазах, придавая голосу раздражительность и угрозу перескочить на несколько децибел выше:

— Ты невыносимая, понимаешь, Джули? Ты даже очень невыносимая… хуже, чем я думал. И… кого ты привела? Саму Даму, которая чертовски идеально вмешалась в продуманную пьесу. У тебя совесть вообще есть, смертная?!