Кроваво-красный (СИ)

 Шаг за шагом бегом в сторону указанной таверны. С каждым шагом все дальше прошлое, и мир вновь сводится к одному месту, где все решится...нет, уже решилось, когда клинок вошел в горло Агамира. А может, и раньше, когда нахлынуло приливной волной отчаяние, заставившее взяться за дело торговцев. Скажи ей Дженсин тогда убить Торонира — убила бы, убила бы без колебаний, и сейчас эта мысль воспринималась спокойно, как давно ожидаемое от себя признание. Признание в грехе, страшном для окружающих и вполне приемлемом для нее; приемлемом давно, все запреты, внушенные еще в приюте, за минувшие годы обветшали, не подпитываемые верой, как ветшают стоящие без ремонта дома.

 Все будет легко, Терис уже знала это, только тишина шептала вопросы, которых становилось все больше с каждой минутой, заставляла ускорить шаг с надеждой на скорейшее завершение первого контракта и новую встречу со Спикером. На вопросы мог ответить только он, да и все люди, оставшиеся в прошлом, были теперь чужими, не способными понять: пролитая кровь океаном отделила ее от них, не вызвав сожалений. Теперь начиналась новая жизнь и, она уже знала это, мир навсегда разделился на Братство и тех, кто вне его. Потенциальные клиенты или жертвы, не больше.

 Терис усмехнулась ходу своих мыслей, подумав, что Спикер их одобрил бы, и сорвалась на бег. Рана уже зажила, залеченная зельем Ушижи, и не болела, в глухой деревушке, затерянной в Великом лесу, были сбыты с рук отчищенные от крови кираса и поножи и куплена новая одежда, не хранящая на себе следов чужой смерти. Вопреки всем ее самым неприятным опасениям, патруль, попавшийся все же на дороге, не обратил на нее никакого внимания, и у нее зародилась даже надежда на то, что Маттиас и Умбакано по каким-то причинам не сдали информацию о ее темных делах Легиону. Быть может, поостереглись обнаруживать собственную осведомленность, может, сочли погибшей или великодушно решили не трогать, предоставив ее на милость скорых холодов и собственной способности влипать в неприятности, все эти предположения сейчас не играли роли, просто помогали несколько успокоить мысли.

 Таверна "Дурное знамение" показалась из-за пригорка, точно выросла из-под темной от мха и тумана земли. Нескладное насквозь прогнившее строение, как и все в этих местах — построенное наспех, без плана, и уже изрядно пострадавшее от сырости туманов и дождей. Она бывала здесь и раньше, знала и хозяина — Манхейма Тяжелорукого, одного из немногих, кто не брезговал родом ее занятий и охотно скупал некоторые краденные вещи и однажды с большой скидкой предоставил ей ночлег, дав залечить полученные в руинах ожоги.

 Дверь повернулась на ржавеющих петлях, пропуская Терис в слабо освещенный зал таверны; пол вровень с землей, грубый очаг, несколько столиков, из людей — один трактирщик, немолодой мужчина в заношенной одежде, от которого на милю разило дешевым вином. Как и всегда, трезвостью он никогда не отличался.

 — Что могу предложить? — прокашлявшись, пробасил он, несколько оживившись при появлении гостьи и сощурив глаза в попытке узнать ее, — Терис, ты?

 — Я, Манхейм. — улыбка, вежливая, ласковая. Такая, какой почти не бывало раньше, странная для самой себя, — Как жизнь?

 — Да что жизнь... — норд махнул рукой, удрученно глянув в пустоту, — Все по-прежнему. Глушь, посетителей мало — легионеры на кружку пива заходят да иногда кто-то вроде тебя забежит, чтобы от этих же легионеров спрятал. Вот так и кручусь, одна радость — скоро торговцы пойдут с обозами, спрос на ночлег будет. Ты-то как? Гляжу, волосы отрастила.

 Терис усмехнулась, скосив глаза на неровные темно-каштановые пряди, частично скрывавшие лицо, и отвела их за уши, в одном из которых болталась длинная серьга из ярких птичьих перьев, а во втором поблескивали два бронзовых колечка.

 — Отрасли, ожоги тоже прошли. Как раз зашла расплатиться, ты меня тогда здорово выручил. — она выложила на стол десяток монет, чей блеск вызвал улыбку на лице тут же изобразившего смущение трактирщика.

 — Да разве стоило...

 — Бери без разговоров, я долгов не люблю. — с такой же теплой улыбкой Терис настойчиво вложила деньги в его широкую ладонь, которую он, протянув еще мгновение притворства, засунул в карман, где и утонул звон монет.

 — Может, тебе нужно чего? У меня недавно ребята одни останавливались, хаджиты, кое-что интересное оставили. — Манхейм подмигнул голубым глазом и полез под прилавок.

 — А вдруг кто-то из постояльцев выйдет? Или все свои? — девушка приподнялась на цыпочки, пытаясь перегнуться за прилавок.

 — Да он всего один. — норд распрямился, извлекая из глубин барной стойки увесистый сверток, — И тот чудак, то спит, то в лесу пропадает. И ладно бы охотник был, а то старый хрыч...

 — Он сейчас здесь? — Терис понизила голос, с притворной пугливостью глянув в сторону лестницы на второй этаж.

 — Если только у дороги толчется или в низине, погулять вышел. — Манхейм с неудовольствием посмотрел на входную дверь, — Не нравится мне этот Руфио, дерганный какой-то. И не из нашей породы: наши-то обычно прямо говорят, что от Легиона прячутся, или задолжали кому-то, а этот себе на уме...

 Терис с пониманием кивнула, рассматривая выложенные трактирщиком отмычки и откладывая несколько; старые уже порядком погнулись, часть сломалась, а товар хаджитов в ее новом деле еще мог пригодиться.

 — Ты как, ночевать останешься? — Манхейм убрал остальной товар и с явным удовольствием принял еще сотню септимов, бережно опустив их в бездонный карман потертого жилета из кожи.

 — Нет, руины зовут. — Терис убрала отмычки и, храня на лице тепло и спокойствие, направилась к двери, — Удачи тебе с клиентами!

 — И тебе! — простодушное лицо Манхейма расплылось в улыбке, — Смотри снова не обгори.

 Дверь таверны закрылась, даруя привычную тишину и одиночество, но слова трактирщика на несколько мгновений остались в душе чем-то неприятным, болезненным. Она не любила огня, боялась, когда слишком высоко разгорался костер, а тогда по собственной глупости пропустила ловушку и долго потом каталась по каменному полу зала, сбивая огонь с вспыхнувшей факелом косы и рубашки, которую потом пришлось буквально отдирать от спины.

 Прохлада и влажность ночного леса быстро успокоили, отогнав воспоминания о жаре огня и боли, вернули мысли о предстоящем и пробудили благодарность судьбе за то, что раньше свела ее с Манхеймом. Он был знакомый, с которым уже приходилось торговать и который был довольно болтлив от природы; с незнакомым человеком пришлось бы сложнее, она плохо умела находить общий язык с людьми, чей образ жизни был далек от ее.

 Темная тень мелькнула на дороге, заставив сбавить шаг и впиться взглядом в очертания фигуры. Нетвердая походка, тусклый отблеск света проглянувшей луны на лысеющей голове и в глазах, чей взгляд был настороженным, тревожным, подтверждающим слова Манхейма: старик себе на уме, ему есть, чего бояться. Правда ведь есть, она уже пришла, и эбонитовый клинок под рукой, висит на поясе, скрытый полой плаща...

 Интересно, за что его?

 Они сближались, идя друг другу навстречу по дороге; глаза Руфио, блеклые и выцветшие от старости, скользнули настороженным взглядом по ней, и в них блеснуло нечто вроде секундного страха. Слишком слабого страха, не заставившего его сбавить шаг.

 — Руфио? — вопрос как уточнение, короткая игра с жертвой, ответ на собственное желание узнать о нем хоть что-то. Не изменит его судьбы, просто даст чуть больше информации о своей новой работе...

 Он дернулся, лицо, потускневшее от прожитых лет, вовсе утратило краски, белым пятном вспыхнув в ночи.

 — Я не хотел, она сопротивлялась, я...

 Как в танце, они одновременно сделали шаг: он отступил, она приблизилась, выбрасывая вперед руку с клинком, укрытую плащом от глаз жертвы.

 Без ошибки — под ребра, в легкое, до самой рукояти. Короткий хрип, рывок еще пытающегося сопротивляться тела и второй удар, уже не скрываемый от обреченного Руфио и всевидящего взгляда темноты, что была единственным свидетелем. На этот раз — выше, между ребер, в сердце.