О чем поет вереск (СИ)

— Джаред… — груз реального мира наваливается снежным комом.

— И когда правда откроется, ей будет больнее в сто раз, — племянник договаривает это из столь хороших побуждений, что нет сил сердиться.

— Ум-ник, — волчий король знает, что Джаред потихоньку улыбается. — Как? Мэллин?

— Во главе войска. Тихо-тихо, не поднимайтесь!

— Иди. К нему. По-мо-ги.

Мидир с трудом, но различает голоса: Джаред приказывает начальнику замковой стражи — по-королевски! — не давать ему, Мидиру, подняться хотя бы час, на что Алан отвечает привычно коротко. Какое там — король даже голову повернуть не в силах. Только сжимает в ладони руку Этайн.

Душа Алана тоже искренне волнуется. Беспокойство расходится вокруг алыми пульсирующими волнами, греет, наполняет силой.

Джаред, судя по легкому шуму, быстро сбегает вниз — туда, где Мэллин. Откуда даже сквозь тьму тянет опасностью и смертью.

========== Глава 32.1. На поле боя ==========

Мидир торопился на левую башню Черного замка, столь высокую, что в детстве ему казалось: она подпирает небо. Впрочем, почти так и было: ниже смотровой площадки находится место схождения стихий.

Здесь льется свет из восьми стрельчатых окон в стенах и одного круглого люка посреди потолка; здесь легче дышится тем, чья жизнь под угрозой. Сюда указывает ось клепсидры Дома Волка, обозначая центр Светлых земель, пропитывая его магией древа трех миров — гигантского цветка Мира под Холмами.

Это место, где когда-то, без малого три тысячелетия назад, лежала Синни.

Это место, куда теперь Мидир, еще окутанный мраком мира теней и собственными кошмарами, принес Этайн.

Она дышала спокойно, глубоко и тихо; страшная рана розовела новой кожей, но Мидир все медлил с уходом. Отгонял липкий ужас, что охватил его при виде наконечника, вырвавшегося из груди Этайн. Ужас, который вроде бы утих, а теперь накинулся с новой силой, как загнанный в угол дикий зверь. Прореха в ткани говорила: противник может дотянуться до того, без чего Мидир не видит жизни.

Хранитель суетился рядом: движением руки соединил края блио, волшебством стер засохшие бурые подтеки, забубнил на древнем что-то лечебно-магическое, рисуя посолонь руны на женской ладони. Волчий король не слишком-то верил в его силу, но ее должно с лихвой хватить для догляда за выздоравливающей.

Еле прохрипев: «Ребенок?», Мидир получил в ответ привычно косой взгляд и тихое: «Наследник в безопасности». Осушил поднесенный кем-то из стражей кубок. Вода наполнила силой и показалась сладкой. Мидир смаковал второй бокал, рассматривая Хранителя, чего никогда особо не делал. Поначалу — в силу малого возраста и небольшой заинтересованности. Магом волчий принц сам был неплохим, прибегать к помощи придворного волшебника не требовалось. Потом, когда дела королевства нежданно-негаданно перетекли в его личные, оставил Хранителя на месте, ибо кандидатур лучше не нашлось, а самоубийственных поползновений по смещению молодого короля тот, в отличие от многих, не предпринимал. Затем, после очередного конца света, стало вовсе не до придворного мага. Хранит себе волшебство Дома, держит в узде Черный замок — и слава древним богам.

Хранитель редко снисходил до бесед и всегда умудрялся глядеть мимо, да и мало кто удерживал на нем взор. Теперь, когда Мидир оставлял на Хранителя заботу об Этайн, присмотреться стоило. Его правильные, но какие-то скользкие черты отторгали взгляд, белесые глаза выдавали невероятно древний возраст ши без имени. Губы его были всегда брезгливо поджаты, словно Хранитель давал понять, насколько всё было хорошо когда-то давно и как теперь, в настоящем, всё плохо. Черные волчьи волосы казались тусклыми, словно испачканными паутиной, и не вызывали желания дотронуться даже случайно. Мидир поймал себя на мысли, что еще не встречал волка среди своих подданных, с которым ему было так неприятно общаться. Работу, впрочем, хранитель делал хорошо, пусть без рвения. Даже сейчас приблизился с явным намерением помочь, протянул тряпицу, однако Мидир отвел костлявую руку, хотя знал, как выглядит его лицо, на котором запеклись кровь земной женщины и пепел мира теней. Но уж больно неприятно смотрелась намотанная на запястье металлическая плетка с острыми шипами, что тянулась к самому сердцу Черного замка, пусть видимая лишь магическим зрением.

Из такой руки не хотелось принимать ничего.

Мидир пошатнулся, и к нему тут же ринулся Алан, перепрыгнувший через последние ступеньки. Король опираться о предложенное плечо не стал, хоть и чувствовал себя мухой, из которой выпил все соки злобный и жадный паук. Женщину человеческого происхождения мир теней должен был истощить сильнее. Тем паче — беременную, отдававшую все силы синей искорке, которая уже загорелась отдельной душой. Мидир прищурился от лучей безжалостного светила, приглядываясь к Этайн и миру вокруг.

После мрака и беззвучия мира теней краски Нижнего слепили глаза, ноздри забивали тысячи запахов, уши — тысячи шорохов. Умывались мыши в подвале и сыто щерились виверны у излучины Синей реки; прорастали корни дерев в заповедном лесу и вызревали самоцветы в Черных горах; ласточки резали воздух над Черным замком и взлетали феечки из кувшинок… Все казалось чересчур ярким и невероятно живым. Все казалось вновь сотворенным, безгрешным и чистым.

Мидир смотрел на Этайн, словно видел ее впервые. На маленькую родинку чуть ниже левого века, на четкий контур бровей, на чувственные, яркие губы, в мгновения веселья обрисовывающие четкий полумесяц…

Он начинал лучше понимать своих далеких предков, что похищали жен из других Домов и никогда более не показывали их миру. Ему тоже иногда очень хотелось запереть Этайн навечно. Вот только истинно певчие птицы не поют в клетках…

Но думы потом. Потом, все потом. Выговор страже, пропустившей королеву на Башню, и самой Этайн. Эта упрямица ослушалась его! Злость вскипела бурным ключом и тут же стихла. Сейчас имело значение лишь то, что она жива.

Мидир склонился к ней, коснулся губами теплой кожи лба, втянул родной запах нагретого на солнце вереска. Не смея дотронуться до уст, провел рукой по щеке, огладил волосы, ощутив шелковистую упругость каштаново-рыжих кудрей; подтянул выше покрывало — и поспешил на поле боя, туда, где, будто в предвестии заката, полыхали изумрудным пламенем холодные благие небеса.

Головы волков жалобно поскуливали, птицы света перелетали с места на место, залы и галереи, казалось, сворачивались в пространстве, давая королю время — весь замок передавал тревогу и беспокойство.

Открывшаяся с предпоследнего бастиона картина заставила остановиться, осмотреться, прислушаться к сумятице образов и звуков и постараться собрать миллион крошечных деталей в цельное полотно.

Атака шла с двух сторон. Людские маги толпились справа, где столкнулись воины возле штандартов. Слева казалось чуть спокойнее, но врагов хватало и там. И галатов, едва освоившихся с новыми силами, и неуклюжих, а оттого еще более опасных механесов. Рога трубили где-то далеко, возвещая об изменениях в движении галатов. Штандарты Мидир различал многие, но не королевские.

Король волков встряхнулся, понимая, что нового ничего более не разглядит, а вот время и магию потеряет. Подтянул ремень шлема и ринулся вниз. Алан неотступно бежал следом, желая то ли помочь, то ли перехватить. Пока побеждало чувство содействия королю, а не противодействия, значит, смотрелся Мидир неплохо.

На одном из поворотов с земли блеснуло темным, почти черным цветом, в котором плохо отражались даже облака, словно вода была перемешана с колотым льдом. Мидир на миг остановился, рассматривая ров. Кто-то пытался оборотить укрепления против хозяев: его переполняла магия живого хрусталя. Живого и беспощадного. Пара скелетов оттуда уже торчали, и даже белые кости казались посеченными.

Спину неприятно кольнуло — от одного плеча через лопатки к другому. Мидир дернулся, сбрасывая неприятные ощущения, наверняка проявление шлейфа мира теней и близкой магии неблагих.