Дни мародёров (СИ)

— Что ты собрался делать, мальчишка? — спросила она, опуская палочку. Она улыбнулась, медленно обнажив зубы — казалось, что она хочет вонзить их в поднятую руку сына. — Что?

— Скажи, со мной ты бы так же поступила? — тихо спросил Сириус, чувствуя, как от злости на глазах выступили слезы. — Или просто прикончила?

« — Это моя собака, моя! — Мне не нужна грязь в доме! — Мама, пожалуйста, пожалуйста, я все что хочешь сделаю, ну не надо! — Авада Кедавра!»

— Дядя Альфард был мне как отец! Он один любил меня в этой гребанной семье!

«Мне нравится Гриффиндор! У меня там есть друзья! — ступеньки лестницы, вверх, вверх. Стук каблуков за спиной. Надо спрятаться, срочно. Договорить тоже надо. — Меня там любят! Я не уйду из Хогвартса! Если вы меня заберете, я... я покончу с собой, ясно?! — Дверь. Взбешенное лицо матери. — Ты смеешь угрожать мне, бессовестная дрянь?! Угрожать?! — пощечина. — Ненавижу вас всех!!! — Тишина. — Ненавидишь?.. КРУЦИО!»

— Теперь всё по-честному. Ты поломала мою жизнь, я твою. Мы квиты, — и он развернулся, чтобы уйти.

— Стой, выродок! — вдруг выкрикнула Вальбурга, и Сириус остановился на всем ходу, напоровшись на эти слова, как на нож.

«Кто? Выродок?»

Он обернулся, надеясь, что это было сказано не ему.

«Я, мама?»

— Ко мне! — дрожащим голосом сказала Вальбурга, властно указывая палочкой на пол у своих ног.

Сириус почувствовал было, как внутри все подхватилось, чтобы сделать шаг, но он только крепче сжал палочку и врос в пол. К горлу подкатил ком.

— Ко мне!

Он не двигался.

Регулус в ужасе смотрел на него, вцепившись маленькими детскими ручками в дверной косяк. В коридоре послышалось шевеление — Кикимер показался в арочном проеме.

Прозрачные холодные глаза женщины наполнились крупными слезами — но едва ли Сириус мог рассчитывать, что это слезы по нему.

— Я — твоя мать, неблагодарный щенок! Я — твоя мать! Немедленно извинись!

— Это ты-то мать? — едва слышно спросил Сириус. Выражение лица ее вмиг переменилось, Регулус, охнув, отступил назад. — Не слишком ли большое звание ты прибрала за то, что приютила меня у себя внутри?

Вальбурга вдруг сделала резкое движение. Сириус мгновенно отреагировал на свист рассекаемого воздуха (обычно за ним следовала боль) и блокировал чары.

Повисла тишина.

Сириус чувствовал, как с хрустом рвется в душе та тонкая ниточка, что связывала его и с этим местом, и с этой женщиной.

С досадой и отвращением глядя ей в глаза, Сириус опустил палочку, сделал шаг назад, потом еще один, а потом просто резко развернулся и пошел прочь.

Вальбурга схватила с какого-то столика чудом уцелевшую вазу и метнула ему вслед, но промахнулась, и ваза врезалась в стену.

Сириус сбежал с крыльца и опрометью помчался на задний двор, а в спину ему несся визг:

— ТЫ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ СЫН!

Он хлопнул калиткой так сильно, что она закрылась, чуть не сорвавшись с петель, и снова открылась. Сириус был так зол, что совершенно не отдавал отчета в своих действиях. У него не было с собой ни вещей, ни денег, он успел только сдернуть со стула на кухне свою куртку. Он не знал, что будет делать дальше, но точно знал, что оставаться в этом доме больше не намерен.

Широкими шагами пересек двор, подошел к подъездной дорожке, резко вытер нос и сдернул с мотоцикла мантию-невидимку Джеймса. Совершенно неволшебное, правильное переплетение хромированных деталей ярко сверкнуло в лучах разгорающегося заката.

Скомкав мантию, Сириус вызывающе взглянул на окна.

В окне второго этажа замаячила невысокая фигура.

— Будем надеяться, матушка, что по пути я расшибу себе голову! — заорал он и встряхнул своего железного коня, снимая его с подножки. — Хотя бы раз в жизни осуществлю твою мечту! — Блэк оседлал мотоцикл и рывком повернул ручку. Мотор взревел, порвав в клочья тишину прекрасного тающего летнего дня. Фигура на втором этаже шевельнулась и пропала.

Горло сдавили слезы, но Сириус скорее оторвал бы себе руку или ногу, чем позволил заплакать, поэтому, не медля более ни секунды, оттолкнулся и выехал на гладкую ровную дорогу, всем своим существом стремясь к единственному человеку, который у него остался.

К Джеймсу Поттеру.

====== Плохой мальчик ======

...31 июля 1977…

Сириус Блэк

На одной из девчонок была короткая джинсовая юбка и обтягивающая майка. На другой — легкое летнее платьице, под которое то и дело задувал ветер.

Красный кабриолет, на котором они приехали на заправку блестел в свете заходящего солнца, словно большая игрушка, пока его хозяйки крутились у окошка фаст-фуда, грызли соломинки от содовой и хихикали, бросая на юношу у колонки горящие, призывные взгляды.

На заправке тлел теплый летний вечер. Со стороны открытого окошка забегаловки доносились обрывки песни.

Сначала Сириус делал вид, что не замечает их, но время от времени бросал на красоток взгляд из-под упавшей на лицо челки и катал на губах усмешку. Он сидел на боку своего железного хищника, пока тот наслаждался водопоем, постукивал ногой в такт песне и поигрывал ключами.

“I broke a thousand hearts

Before I met you

I’ll break a thousand more baby

Before I am through

I wanna be yours pretty baby

Yours and yours alone

I’m here to tell you honey

That I’m bad to the bone”

Сириус откусил кусок от своего горячего сэндвича и поднял голову, машинально откидывая с лица длинные темные волосы.

Покой у окошка дрогнул.

Блондинка нервно оглянулась на него, когда подружка нашептала ей что-то на ухо.

Сириус беззастенчиво подмигнул ей.

Джекпот.

Она покраснела.

Смущенная блондинка в мини.

То, что ему надо.

Одинокие и длинноногие искательницы приключений на большой дороге. Чего ещё можно желать, когда ты — семнадцатилетний ветер?

“That I’m bad to the bone

B-b-b-b-bad, B-b-b-b-bad,

B-b-b-b-bad, bad to the bone” *

Он оглянулся на колонку, проверить, не заправился ли бак, и снова отвернулся, отстукивая ногой ритм песни, доносящейся из открытых дверей заправочного кафе.

На улице сгустились смородиновые летние сумерки. Дневной зной медленно испарялся из раскаленного асфальта, причудливо смешиваясь с ароматами трав.

В этот вечер на бензиновом водопое собрались самые солидные представители дорожного царства — торговые фуры и грузовики. Покинув свои дома на колесах, вечные странники — крупные, плечистые водители в заляпанных джинсовых комбинезонах и рубашках, столпились у окошка небольшого придорожного кафе, распространяя громкую смесь ругательств и клочковатого смеха. Их голоса, заливистая песня невидимой птички, проливающаяся в бензиновый розовый вечер, аромат дешевой выпечки, диких трав в поле и горячий резины действовали на юношу умиротворяюще.

Сириус скомкал пакет из-под пирожка и метко забросил в мусорный бачок. Девчонки теперь вовсю шептались и толкались, явно решая, кто пойдет знакомиться, но Сириус уже потерял к ним интерес.

Сегодня будет уже целый год, как он сбежал из дому.

Целый год.

И за весь этот год мать ни разу не поинтересовалась им.

Как будто он умер.

Хотя, для нее, наверное, это так и есть.

Нельзя сказать, чтобы Сириус очень скучал по ней, мямле-отцу или идиоту-братцу, который в течении целого года в Хогвартсе шарахался от него, как от прокаженного...

Однако, несмотря на всю горечь, которой пропитались его воспоминания о детстве, он всё же тосковал по старому дому.

Он как будто оставил себя маленького там, в этом жутком, но, черт возьми, родном месте и теперь чувствовал вину и огромное сожаление, что не мог за собой вернуться...

Да и... в конце концов, каким бы взрослым и самостоятельным ты ни был — больно осознавать, что ты не нужен собственной матери.

«... Джеймс выходит из дома и недоверчиво оглядывает темную улицу — наверное, услышал шум мотора. Светло-серый свитер грубой вязки с закатанными рукавами и магловские джинсы. Как всегда в первую минуту очень странно видеть лучшего друга не в длинной школьной мантии. Но вот он привычным жестом взъерошивает волосы, озадаченно хмурится, и — это все тот же Джеймс.