Плохой год (ЛП)

– Простота тоже может быть…

– Простые? – переспросил он. – И желтые. Как болезнь и хаффлпаффцы, – Гермиона подняла на него глаза. – И пусть одуванчик идет в симпатичной упаковке, он все равно сорняк.

– Хорошо. Но созревшие растения очень красивы, и мне плевать, что ты…

– Какие растения?

– Когда они становятся белыми пушистиками. Знаешь? Срываешь их… Ой, да ладно, ты должен знать. Дуешь и загадываешь желание.

– А, ты имеешь в виду, дуешь и разносишь повсюду их семена, чтобы еще больше неконтролируемых, отвратительных сорняков вылезло на следующий год?

Она посмотрела на него и покачала головой.

– Ты невозможен.

– А твоя тяга к сорнякам…

– Одуванчик – это ты, – проговорила она. Драко замер перед входом в палатку, окинув ее скептическим взглядом. – Да, да, ты. Всегда появляешься там, где тебя не ждут другие, но тебе на это плевать. А затем ты захватываешь всё…

– Я не притворяюсь тем, чем не являюсь.

Гермиона пожала плечами и шагнула под навес, сомневаясь, что Малфой за ней последует до тех пор, пока Драко не вошел следом.

– Не можешь же ты утверждать, что не врешь и не манипулируешь, чтобы получить желаемое.

– Не с тобой, – он был умен и должен был понимать, что она раскусит его, стоит ему только попытаться. – Я бизнесмен. Это часть моей работы. Если тебе не нравится…

– Но ведь так не обязательно, – возразила она.

– Обязательно. Либо ситуацию контролируешь ты, либо это делает кто-то другой, – прошептал он ей на ухо, подталкивая Гермиону к столу, что расположился у стенки шатра. – Не знаю, в каком чудесном мире ты живешь, Грейнджер, но это факт.

– Я бы не…

– Это был такой странный способ сообщить мне, что я тебя привлекаю? Смею заверить, я уже и так это понял.

Он вскинул бровь, она же посмотрела на него как на идиота, но промолчала. Это было не то место, где можно спорить, и судя по его многозначительным взглядам, Малфой отлично отдавал себе в этом отчет. Последнее слово должно остаться за ним, ведь так? Гермиона вздернула подбородок – ничего, она донесет до него свою точку зрения позже. И судя по тяжелому вздоху, Малфой знал и это тоже.

– Засранец.

– Всезнайка.

– Одуванчик.

Он бросил на нее еще один взгляд, и Гермиона развернулось к столу. Фужеры с шампанским выстроились в ряд, стекло покрывала изморозь от охлаждающих чар. Тарелки расположились перед напитками, разделенные искусственными овощами и растениями. Гермиона осмотрела странную смесь, окруженную крекерами, задаваясь вопросом, что же это за красные хлопья.

– Ладно, – проговорила она. – Ты скорее… Что это за растение, которое цветет только ночью? У него еще такие… извращенные повадки.

– А кто сказал, что я думаю о чем-то извращенном?

– Тот взгляд. Когда твои глаза… Да, – она сглотнула, чувствуя, как кровь приливает к щекам, и приняла фужер с шампанским. – Именно этот.

Она откашлялась и снова повернулась к крекерам. Если уж здесь были неуместны споры, то такую беседу и такие взгляды следовало признать совершенно неподобающими. Никогда еще Гермионе не было так трудно сохранять профессионализм.

– Что это за хрень? – прошептал Малфой. – Супер маленькие пироги?

Она рассмеялась, разглядывая крохотные квадратики теста.

– Если ты так голоден, можешь взять несколько.

– Чтобы люди выглядели животными, выстраивая крепости из зубочисток на тарелках размером с один кусок, – он презрительно оглядывал оба подноса с бисквитами, пока Гермиона старалась не рассмеяться. Драко всегда имел склонность к сладкому, ведь так?

– Ты прав, Малфой. Это заговор, чтобы развить в людях комплекс. Пироговый заговор, – она не смогла не хихикнуть, когда он на нее посмотрел.

– Ты совершенно права. Кто-то замышляет недоброе. Поторопись, пока твое кровоточащее сердце не разорвалось от вины. Тебе уже пора начинать кого-нибудь спасать на этой вечеринке.

Настоящее: «Это всего лишь тоненькая веточка с крошечными листочками, пробивающаяся из-под земли. Практически незаметная в этом мире».

Гермиона бросила свою салфетку как раз тогда, когда он вошел в кухню. Замерла, касаясь пальцами края своей тарелки и глядя на ту, что приготовила для него. Подняла глаза, следя за тем, как он несколько секунд изучает стол. В помещении заклубилась тяжелая тишина. Будучи женатыми, почти каждый вечер они ели вместе. Иногда кто-то из них поздно возвращался домой, но второй всегда составлял другому компанию за ужином, попивая чай. До изменения этой традиции несколько месяцев назад она с трудом могла вспомнить, когда ела в одиночестве.

– На ней согревающие чары, – проговорила Гермиона, стул скрипнул, когда она встала.

– Спасибо.

2004: «Оно все время в опасности, что будет раздавлено. Очень хрупкое. Но растущее все выше и выше».

Гермиона опустила голову, прикрыла над сковородкой глаза и вдохнула запах сгоревшей еды. Сначала она вырвалась с работы слишком поздно, потом одежда, которую хотела надеть, оказалась грязной, рестораны закрылись, в квартире царил беспорядок, а сейчас она сожгла запасной вариант ужина. Всё шло к тому, чтобы Отвратительный Вечер стал дополнением к Ужасному Дню. Гермиона знала, что должна была отказаться. И понятия не имела, чем думала, посчитав, что так сможет хоть как-то исправить сегодняшний кошмар. Какие-то дни стоит проводить без всяких планов, наедине с собой и подальше от острых предметов.

– Я там заметил у тебя второй книжный шкаф, ты начала расставлять книги в алфавитном порядке. Те, что часто используешь для работы, те, что читала, или… – его голос отразился эхом в гостиной и ворвался в кухню.

– Те, что еще нет, – откликнулась она.

Возможно, не начни Малфой интересоваться каждой мелочью в ее квартире, и не затей он обсуждение ее вещей, она бы не отвлекалась от готовки так сильно. Гермиона вздохнула, отвела плечи назад, стараясь снять напряжение с позвоночника. Рыба однозначно не пригодна к подаче, но она сможет отдать ее бездомным, которые каждый день проходят мимо ее квартиры.

– Пахнет так, будто что-то горит.

Она развернулась, швырнула перчатки на столешницу.

– Горело.

Он смотрел на нее два удара ее сердца и, наконец, медленная улыбка расцвела на его лице. Которая тут же сменилась ухмылкой, и вот – он уже смеялся. Над ней. Смеялся над ней. Гермиона скрестила руки, но не смогла обнаружить в себе никаких признаков недовольства. Если Малфой казался ей привлекательным даже с той странной гримасой, которую выдавал за веселье, то уж от его искреннего смеха с ней творилось нечто удивительное. Будто что-то заставляло ее улыбнуться в ответ и даже не запускать перчаткой ему в голову. Она смотрела на его улыбку, румянец на щеках, прищур глаз и слушала звук его голоса, наполняющий кухню. Сердце в груди как-то чуднО стукнуло, прежде чем Гермиона рассмеялась сама и опустила руки.

– Ты меня отвлекал!

– Верно. Я думал, что от твоих умений потеряю дар речи. Разве не…

– В другой раз, – она ткнула в его сторону пальцем. – Я поражу тебя своей рыбой, – он хмыкнул, развеселившись еще больше, только заглянув в сковородку. – Возьмем на вынос?

– Это был вопрос? Ты что же, надеялась, я буду есть это? Всё ясно, Грейнджер, – он с улыбкой указал на нее. – Ты пытаешься меня отравить. Молча, потому что я бы…

– А мне казалось, я хитро действую, – грустно произнесла она.

– Слизерин, – сказал он, ткнув пальцем на себя, затем кивнул в сторону Гермионы. – Гриффиндор. Ты хранишь хитрость в чулане для метлы.

– Ох, – рассмеялась она, кивая. – Это осталось от того, кто вчера споткнулся о свои ноги.

Малфой прищурился.

– А говорила, что ничего не заметила.

Она мило улыбнулась, – хотя вряд ли это подействовало, – и указала на себя пальцем:

– Гриффиндор, – ткнула в его сторону: – Слизерин. У тебя…

Он схватил ее за руку, притягивая к себе ближе.

– Хорошая внешность? Обаяние? Шарм? Ум…

– Очевидно, способность верить в свои собственные небылицы.