Вернись и полюби меня (ЛП)

- Мерлиновы яйца, Снейп, - вытаращился на него Эйвери, - да что за хрень с тобой творится?

- Он сошел с ума, - чуть слышно предположил Мальсибер; таким тоном он обычно разговаривал, когда ловил в библиотеке очередную девчонку.

“Да – и вы даже не представляете, насколько, - подумал Северус. - И вдобавок совершенно не боюсь такой мелкой сволоты, как вы”.

И это тоже было правдой. Он опасался того, на что они могли бы быть способны – не того, на что они оказались способны в действительности. Один на один им с ним не справиться, и даже если учесть, что слизеринцы равных шансов противнику не давали, его это не пугало. Такое открытие… успокаивало. Несмотря на все, в чем он заверял свою мать и Лили, несмотря на все безупречные логические выкладки, до конца заглушить сомнения ему так и не удалось. С помощью окклюменции – да; но и только.

Как оказалось – по-настоящему Северус боялся только за Лили. Единственное его слабое место; единственный способ причинить ему вред. Вот только они до нее не доберутся – разве что через его труп. Обезглавленный. И разрубленный на куски.

- Куда я собираюсь сойти сейчас, - сообщил он, - так это в царство снов.

И с этими словами он широко взмахнул рукой и вырубил соседей по комнате – послал в них четыре роскошных, ослепительно-красных Ступефая.

Такой вот подарок на день рождения. Себе – от себя же.

Комментарий к Глава 14

*Дамблдор цитирует чуть измененный Псалом 29. Откуда он его знает? Ни малейшего представления (прим. перев.).

========== Глава 15 ==========

9 января 1977 года

Проснувшись, Лили осознала, что, во-первых, отродясь себя так плохо не чувствовала, а во-вторых – вчера ей отчего-то казалось, что утром она пойдет на поправку. Но кожа совсем заледенела, и кровь тоже, а во всем теле ощущалась пустота. Глаза разлепились с трудом – так нещадно их жгло, Лили попыталась сглотнуть, но воспаленное горло саднило, а еще она осталась тут одна…

Северуса не было рядом.

Кажется, тело ответило болью; похоже, что даже физической – она гнездилась где-то в середине грудной клетки, как будто за ночь все отчаяние стеклось туда, в сердце; Лили попыталась подняться, и в голову вонзились сотни иголочек – в глаза, в виски, в затылок…

А потом двери распахнулись, и в больничное крыло вошел Северус. Слава Богу… Чуть не плача, она боролась с одеялами, тянулась к нему и мечтала об аппарации, только наоборот – чтобы расстояние просто исчезало по желанию…

- Что такое? - спросил он и вдруг каким-то образом оказался рядом с кроватью, словно и впрямь был способен стирать расстояние; наконец-то она смогла до него дотронуться, он сжал ее руки, не сводя с нее глаз…

- Боже милостивый – я сейчас же позову Помфри.

“Нет”, - хотела возразить она, но получилось только покачать головой, губы беззвучно шевелились – нет… Она потянула его на себя, обняла за плечи, коснулась губами подбородка – Северус судорожно пытался устоять на ногах, чтобы не свалиться прямо на постель; его волосы уже загрязнились, а лицо начало лосниться, но Лили было все равно. От него веяло чем-то паленым, и старыми книгами, и затхлыми простынями, и она втянула носом этот запах и нашла губами ту точку у него на шее, где бился пульс… Где-то внутри заискрилось тепло – там, на дне той глубокой и холодной пустоты; оно растекалось по венам, заполнило ее всю, от макушки до пят, и ей с каждой секундой становилось все лучше, и легче, и сладостней, и боль постепенно отступала.

Плечи словно сдавило тисками – так крепко в них впились его пальцы; тепло накрыло ее с головой, вспыхнуло, обжигая… и как же это было чудесно. Но тут Северус ее оттолкнул – едва ли не грубо, заставил отстраниться, чтобы заглянуть в лицо, и тепло отступило, словно отодвинутое набежавшей тенью, но та лютая стужа не возвращалась, потому что Лили все еще чувствовала его взгляд, его близость, его руки – и она сжала его плечи, вцепилась в них, словно в спасательный круг…

- Лили, - похоже, он колебался, а потом отпустил ее плечо, и прикосновение исчезло – холод, опять этот ненавистный холод – и снова вернулось, его пальцы скользнули по щеке… Лили подалась вперед, прижимаясь к этой руке, и закрыла глаза – он дотронулся до ее волос, самыми кончиками пальцев, так невесомо, будто боялся сломать что-то бесконечно хрупкое, и принялся убирать мелкие прядки с лица, все так же бережно и неспешно…

- Лили, - повторил он голосом взрослого Сева – низким и тягучим, словно каждый звук ее имени камешком перекатывался на языке; этот голос глухим рокотом отдавался внутри, и в нем чувствовался трепет – как и в пальцах Северуса, что убирали ее локоны за уши. - Ты нездорова. Но я… тебе помогу.

- Ты уже это делаешь, - в горле все еще саднило, а губы казались чужими. - Только не отпускай меня.

Его ладонь замерла. Потом погладила ее по волосам – по всей длине, от макушки до кончиков.

- Думаю, я догадался, что это за проклятие, - сказал Северус – все тем же волшебным глубоким голосом, но теперь он точно дрожал, словно там, под поверхностью, что-то ворочалось.

Лили распахнула глаза и посмотрела на Сева. Какой невозможный контраст – такое юное лицо, открытое, болезненно-ранимое – и в то же время напряженное, словно он пытался от чего-то удержаться.

- Меня прокляли? - моргая, спросила она – глаза отекли, а под веки словно насыпали песку.

- Да, - он помедлил – пальцы запутались у нее в волосах, а потом вдруг оказались на плече, возвращая ощущение тепла. - Ты не знала? Разве Помфри ничего тебе не сказала?

- Как и ты, - заметила Лили, хоть по-настоящему на него и не сердилась – просто не могла. - Впрочем, это неважно… в смысле – а что это за проклятие?

Он хотел что-то сказать, но не успел: двери лазарета с грохотом распахнулись, и в комнату ворвались Джеймс, Сириус и – он; Лили смотрела на него и чувствовала, как пальцы сами сжимаются, когтями впиваются Севу в воротник…

Ремус подскочил на кровати – весь растрепанный, не успевший еще толком продрать глаза.

- Что за нахрен?.. - начал он осипшим со сна голосом, поднимая взгляд на дверь. - О Боже, только не вы. Для вас еще слишком рано.

- Лунатик! - хором воскликнули Сириус и Джеймс, огибая больничную кровать, а он – Питер – ухватился за изножье и расплылся в широкой улыбке.

- Спросонок ты само очарование, - заявил Джеймс.

- Ага, посвежевший и отдохнувший, - подтвердил Сириус. - На голове у тебя, кстати, жуткий бардак.

Он попытался пригладить вихры сонному приятелю, но только взлохматил их еще больше. Ремус треснул его подушкой и откинулся назад, накрыв ей лицо.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил Питер, взгромоздившись на металлическое изножье, точно на насест.

- Жутко хочется прибить этих двух идиотов. Бродяга, Сохатый, тут, между прочим, кое-кто еще спал!

Джеймс стоял, склонившись над кроватью Ремуса, но при этих словах потешно встрепенулся, словно от электрического разряда, резко выпрямился, вздернул голову и крутанулся на месте, выискивая кого-то взглядом на пустых больничных койках.

- Эванс! - Джеймса как ветром сдуло – так он спешил на другой конец лазарета, к Лили; пальцы Северуса больно сжались на ее плече… завтра там точно будет синяк – плевать, ей хотелось второй такой же…

А потом Джеймс разглядел, кто именно сидит с ней рядом, и остановился как вкопанный. Он прищурился – столь резкая перемена казалась почти комичной – взгляд его перебегал то на нее, то на Северуса; на другом конце лазарета Сириус – он по-барски развалился на кровати Ремуса – приподнялся на локте; темные волосы падали ему на лоб, лезли в глаза, но не мешали внимательно следить за происходящим. Ремус все еще лежал на спине, прижимая к лицу подушку, и не шевелился; Питер же по-прежнему восседал на своей перекладине, но повернулся всем телом к разыгравшейся сцене, впиваясь в нее взглядом – таким цепким и неотрывным…

Лили схватила Северуса за руку – за ту, что лежала у нее на плече. “Поддержи меня”, - взмолилась она мысленно, и в ответ на эту невысказанную просьбу его пальцы переплелись с ее – словно посреди зимы вдруг вспыхнул солнечный луч.