Цветочный крест. Роман-катавасия

Если на том берегу, в толпе тотьмичей, батюшка предположил, что крест сей является знамением и предостережением о грядущем наказании за грехи, то, обозрев его вблизи, отец Логгин склонился к мысли, что он, наоборот, знак похвалы за богоугодные деяния, и призван осенять мирный труд тотьмичей.

Рассуждая так, отец Логгин дошел до верхней перекладины, обогнул ея, приблизился к вершине и, дошедши до верхней горизонтали, вдруг встал, как вкопанный. В углах креста торчали колья с привязанной к одному из них длинной травяной веревкой.

Не веря своим глазам, батюшка потрогал кол дланью, поднял и подергал веревку и потрясенно оглядел даль, словно ища ответа. Впрочем, ответ был очевиден. Крест сделан простым человечишкой. Ведь не стал бы Господь вбивать колья, дабы наметить границы своего чуда!

— О, Господи!.. — в отчаянии произнес отец Логгин.

И на глаза его вновь набежала слеза, теперь уже от обиды, что не было светозарного чуда, свидетелем, участником и живописателем которого он мог стать. И вместо необыкновенного светлого события произошло мерзкое — некто из тотьмичей, не спросясь его, отца Логгина благословения, возможно, холоп или грешник до мозга костей, а то и разбойник или, что еще ужаснее, приверженец старообрядчества, своей поганой задумкой наворотил крестоподобное строение невесть с какой дурной целью!

— Господи! — вторично в ужасе воскликнул отец Логгин, поскольку в следующий миг ему стала ясна и цель. — Этот поганец, прости меня грешного, задумал сотворить крест из цветов, дабы, когда по осени они увянут, показать, сколь непрочна и преходяща…

Дальнейшее отец Логгин побоялся произнести даже просебя, поэтому конец его фразы останется тайной.

— Но, кто ты?! — столь громко выкрикнул отец Логгин, озирая лес, что в лодке поднял и прислушался звонарь. — Али ты сатана?!

Додумавшись до сего, отец Логгин взволновался, но, по истечении некоторого времени, пришел к выводу, что и дьявол крест сотворить не мог, ибо ему тоже не надобны межевые колья для своих мерзких делишек.

— Все-таки, людишка сие сделал, с целью глумления над истинной верой, — пробормотал батюшка и пылающим взглядом оглядел лес, в надежде увидеть и схватить разбойника.

Но, разбойников, кроме пары зайцев и перелетевшего с ели на ель дятла, не было.

Отче выдернул кол, в качестве улики, и смело вошел в лес по едва заметной тропинке, оказавшейся в том месте, где темные огромные ели расступились, намекая на некий проход. Батюшка шел с четверть часа, внимательно оглядывая обочины, на которых, впрочем, не было ничего предосудительного, кроме дьявольских грибов мухоморов, росших в каком-то бесовском изобилии. Когда отец Логгин думал уж поворотить назад, он заметил вдруг тенистый просвет в елях, прошел через кусты и оказался на мрачной поляне, на другой стороне которой поднималась небольшая скала, вроде острого камня, заросшая каким-то корьем. Сперва он не понял, отчего стало так темно на душе, но когда разглядел скалу, пришел в оцепенение. Пред камнем стояли деревянные идолы, с навешанными шкурами и космами шерсти, и колья с черепами лошадей с рогами (от волнения отче не понял, что это были головы лосей). Было здесь и кострище, и кости на земле.

— Капище! — в ужасе прошептал отец Логгин и, чуть было, не развернулся бежать прочь.

Но спохватился, взял себя в руки и, выдвинув вперед нагрудный крест, пошел к языческому жертвеннику, который сразу узнал по многочисленным иллюстрациям из книг, путешествовавших в Африкию и на Сивер, монахов.

Сперва батюшка предположил, что капище с идолами — древнее, архаическое. Но уголья в кострище оказались свежими, оне лежали на толстой подушке золы, которую, несомненно, смыло бы водами, будь сие место из глубин веков.

Мысль, что буквально в двух шагах от православного города и многочисленных людных деревень, чуть ли не в его приходе, справляют свои обряды поганые иноверцы, а то и поклонники сатанинской веры, потрясла отца.

— Что, как пьют оне кровь младенцев, вводят козла пред алтарь и читают святое Евангелие наоборот, совершая свои шабаши? — предположил отец Логгин. — И натворили крест из травы, глумясь над истинной верой?

Подойдя еще ближе, батюшка обнаружил прямо под боком скалы, возможно, когда-то высеченный из ее части, невысокий каменный столб, оказавшийся при ближайшем рассмотрении елдой. В сем не было никаких сомнений, ибо вырезана елда была хоть и грубо, но весьма натуралистично. Лысая вершина елды была отполирована, очевидно, страждущими бабами, тершимися об нея.

— Тьфу! Мерзость! — сплюнул отец Логгин в сторону столба.

К чести батюшки, он не испытывал суеверного ужаса при виде елды, черепов и шкур, ибо знал всю научную ошибочность верования в каменных и деревянных кумиров. Отче даже смело решил повалить каменный фаллос. Пригнувшись, он обхватил елду руками, с омерзением обнаружив, что отполированная вершина оказалась рядом с его щекой, подумал: «Вот, черт лысый» и попытался выворотить кумира. Но, тот стоял, как вкопанный. Впрочем, так оно и было — свалить столб было невозможно, ибо он изрядно врос в землю за тысячу лет своего стояния.

Отказавшись от мысли победоносно обрушить идола, отец Логгин колом поддел один из черепов и быстро пошел прочь с поляны, дважды оглянувшись. Добежав до креста, он бросил кол и череп на землю и пошел продолжать следствие. Нет, он не уйдет из сего черного леса, пока не дознает все доподлинно! Теперь батюшка обежал кромку леса с другой стороны креста и так же обнаружил тропу.

Лес, через который он шел тропою, был зело древним. Дерева были неохватными, поваленные бурями ели плотно заросли изумрудным мхом и лежали стенами, за каковыми можно было укрыться, как за крепостными. Наклонившиеся и готовые упасть дерева, повиснув на спутавшихся с соседними ветвях, образовывали лесные хижины, а под их вывороченными корнями можно было спокойно встать во весь рост человеку. Несомненно, были здесь и берлоги, ибо то и дело белелись кости, как уповал отец Логиин, от поеденных медведями мелких зверей. А что тьма была в сем лесу филинов! И, то и дело раздавались жуткие вопли.

— Се птицы кричат, — шептал себе батюшка.

И с колотящимся сердцем останавливался, резко оборачиваясь, поелику то и дело слышал он треск валежника, шум, то вершинный, а то низом чуялся мягкий, с похрустыванием, вздох, каковой бывает, когда ступаешь на мох, и завивались без причины и ветра травы, и веяло вдруг сырым сквозняком или терпкой влажной воней. Но, когда отец Логгин оборачивался, готовый встретиться с самым ужасным образом, то наступала тишина, вздох и треск прекращался, а травы замирали. По всему чуял батюшка, что близок он от гнезда дьявольского. Поэтому, когда тропа вывернула на поляну, отец Логгин сделал с нея шаг в сторону и встал тихо под сосной, возле которой топорщились кусты.

Не было на поляне никакого движения, но что-то в ней было загадочное. Холмы, словно обветшавшие и выветренные временем, но зеленые от трав древние курганы. Кол и чурбак с явными следами того, что касался их человек, а не ветром выломало полено с древком. Тропа, как будто хоженая. Рогожина, закинутая на сук сосны. Неожиданно отец Логгин увидел, что из одного холма поднимается сизая струйка дыма. И вдруг прямо из-под земли появилась, как будто вырастая из нее толчками, крошечная старуха. Другой бы какой, менее отважный муж, принял ея за ведьму, но отец Логин не терял хладнокровия, а потому сразу понял, что это не ведьма, ибо нос у нея был не крючком, а картошкой, и зубы не торчали веером, и бородавок не было, и космы не были зеленоватыми, и рожа не синяя, плесневелая. Зато были у старухи четыре белоснежные седые косы, чудного покроя кафтан из рыжей выношенной лосиной шкуры и юбка, плетенная из крапивных стеблей. Старуха прищурилась, как показалось батюшке — вглядываясь в него, отца Логгина, а когда отец Логгин прошептал «чур, меня!», развернулась задом и вновь спустилась под землю.

— Неужели, чудь подземельная?! — внезапно осенился батюшка. — Неужели правду пустословили люди?