Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Глава пятая

Сколько зерен - звезд на небе, столько и людей под небом, говорят старые люди. Да только ни одного зерна в эту ночь не досталось птахе. Все тучами затянуло. Девица-луна и та схоронилась, лишь изредка, под порывом холодного ветра, показываясь людям.

Видать много воинов на поле бранном полегло в ушедшем дне. Боги сжалились и не стали открывать людям скорбящим опустевшее небо, будто дырками покрытое, пустое, без света любимых, тех, что нынче в объятиях ушедшей.

Кутаясь в теплую шаль я не спешила закрывать окно - отчего-то все глядела и глядела на небо. А оно не отвечало ни единым всполохом одинокой звезды.

Время уж перевалило далеко за полночь.

Не спалось мне. После пира княжеского, в честь посланником ельнийских, не спалось.

Сны о морях холодных, бездонных, драккарах могучих и ветрах северных, отступили, не тревожили. Спокойно бы уснуть - да только не могу. Грустно отчего-то, сердце тоской защемило и нет, нет мне покоя.

Медальон возьму скельдианский, погляжу на него и снова прячу. Будто теплом серебро греет, так и зовет снова игрушку колдовскую примерить.

Погляжу и прячу обратно - не хочу Ладимира тревожить.

Он смурной стал, все чаще задерживается у Ростиха - своего наставника.

А сегодня...

Птица ночная из-под самой крыши вспорхнула, мягким крылом рассекая воздух ночной прозрачный. Ох...за сердце я невольно схватилась.

А сегодня и вовсе не пришел мой любимый. Уж колокол на городской башне второй час пробил, а нету его.

- Вёльма....

Я обернулась.

Дверь почти не скрипела, а может я того не слышала.

- Чего не спишь, шальная? - спросил Осьмуша, почесывая затылок и широко зевая.

- А ты чего? Никак волчьи сны мешают?

Он махнул рукой.

- Прошли уж волчьи сны. Две луны как не трогают.

- А босиком чего стоишь? Пол ведь студеный! - я пыталась найти еще повод прогнать его.

- Пустое...Ко мне ведь болезни не липнут, - опять отмахнулся перевертыш. - Так чего не спишь?

Я поглядела на небо.

Снова.

- Как думаешь, звезд и людей поровну?

Осьмуша бесшумно подошел - я только тепло его и ощутила. Руку мне на плечо положил.

- Об этом тоскуешь? Умер кто?

Я головой помотала.

- Я твою тоску во сне учуял, - продолжил Осьмуша. - Она по-особому пахнет, уж научился различать.

Пожав плечами, я взглянула на перевертыша. Глаза того в ночи уж человеческими впредь не будут - все волчий огонь забрал.

- Тяжко мне отчего-то, - проговорила. - Будто камень на плечах лежит, сбросить не могу. Предчувствую что-то, а что...знать бы.

- Не печалься. Пойди к Лесьяру, может, он ответит.

Я тихо улыбнулась.

Осьмуша на небо поглядел.

- Зоран говорил, детям ушедшей звезды черные положены.

- Почем ему знать, - резко ответила я. - Самому-то небось уже и место в ее холодном подземелье готово.

Осьмуша отпрянул.

- Зря ты так, Вёльма. Она мать наша, хоть и не признаем. Она нам силу дала.

- А разве ж мы просили? Не будь силы, все по-иному б могло быть...

- Боги мудрее, не спорь с ними.

Откуда только столько ума у него взялось? Еще недавно ведь боялся слово сказать, а теперь - гляди-ка, разговорился!

Прав он, коль рассудить. Чем я без силы буду? Так, тенью одной, простой девкой, забредшей от дома. Да и он...

- Тоскливо мне, Осьмуша, оттого и говорю. Да ты спать иди, я уж сама.

- Не могу. Тоска твоя не дает. Привкус ее горький на языке.

- Странное дело, - пожала плечами я. - Отчего ты чуешь ее так?

- Зоран сказывал, сестра ты моя хоть и не по крови. Сама ушедшая завещала нам друг друга слышать лучше людей.

Я усмехнулась.

- Иди спать, Осьмуша. Днем поговорим. А тоска...я ее заговором и одолень-травой отгоню.

- Смотри, Вёльма, - шутливо погрозил пальцем перевертыш. - Пока в доме одном, не укроешься...

И ушел.

Ветер из тучи густой клок вырвал и на месте его звезды показались. Немного их - видать правду говорят.

Только лишь луна боком коснулась разрыва - укрыл ее ветер.

- Светлые боги, - зашептала я, - смилуйтесь над нами, дайте прощение, пощади слуг своих грешных. Пусть не прольется кровь на земле нашей...

Шептала и знала, что не услышат меня они. В эту ночь и саму покинули. Грешна я, прогневала.

- Ладьяра, светлая дочь, сбереги Ладимира и верни его мне. Ларьян-батюшка, сохрани братьев моих, что на войну ушли. Славша-странник, сестрам и матери помоги. Ларий, Арьяру сил дай...

Всех вспомнила, за всех помолилась. Только ее, ее одной имя не назвала. Той, чья сила во мне и отчего я на этом месте стою.

Не стану ей поклоняться, не хочу!

Закрыла окно и спать легла. И упал на меня сон, тягучий как те тучи на небе, тяжкий и беспросветный. И не было мне покоя, и во сне не пришел.

Утром пробудилась я позже обычного. Голова трещала, горло пересохло, во всем теле слабость - будто захворала.

Так нет же - здоровая.

Собралась, вложив одолень и травы вместе со знаком огненным двойным в кошель поясной - пусть от дурного оберегают.

Хельга уже внизу со стола убирала.

- Припозднилась ты нынче, Вёльма, - проговорила северянка, меня завидев. - Не захворала ли? Дурно выглядишь.

- Не знаю, Хельга. Вроде здорова, а отчего-то худо мне.

- Дам я тебе отвару своего, из скельдианских северных трав, легче будет. Обожди немного.

Только она выйти хотела, как я остановила за локоть:

- Скажи только, Ладимир не пришел?

Северянка поджала губы и в глазах ее невольно злорадное что-то почудилось:

- Не было колдуна твоего. От прошлой зари не было.

И ушла.

А у меня как сердце упало.

Где ж он, светлые боги? Не случилось ли чего?

- А, вот и огонь пожаловал, - хрипло молвил Лесьяр, чуть приподняв глаза от книги. - Нечасто, ох, нечасто вижу я тебя, а зря...Песнь ведь писать надобно, а об ком и не знаю.

- Разве ж обо мне можно что путное написать? - невесело усмехнулась в ответ.

Лесьяр закряхтел и поднялся со своего места. Сделал несколько шагов ко мне. Одетый во все белое, седой, с темными от волшбы глазами.

- Не знаешь, так и молчи, не тебе решать...

Его пальцы цепко схватились за мой локоть, и я невольно вздрогнула и отпрянула.

- Печаль на твоем сердце верная, - проговорил старик, глядя будто сквозь меня. - Не ошибается оно, правду говорит. Слушай его почаще.

Сказал и отошел обратно.

- Так зачем пожаловала? - снова взялся за перо.

- Мне с Ростихом поговорить нужно, - нерешительно произнесла в ответ.

Лесьяр хмыкнул в бороду.

- На Ростиха нынче спрос большой. Все чего-то с ним поговорить хотят.

- Так пустишь?

- А чего не пустить? Иди!

Махнул рукой и на стене, прямо поверх каменной вековой кладки, проступила дверь.

- Мир тебе, Лесьяр, - проговорила я и вошла.

Ростих сидел на своем месте, как и прежде. В руке его перо и писал он каку-то грамоту.

Я медленно прошла ближе. Вещие птицы, что на стенах застыли, зорко следили за каждым шагом, будто посмеивались и в глазах их искорки сверкали.

- Надобно будет сказать Лесьяру, чтоб не открывал дверей кому ни попадя, - проговорил он, поглядев на меня. - Зачем пришла?

- Если дозволишь, вопрос задам.

- Позволю, - кратко ответил Ростих.

В каждом слове слышалось его пренебрежение. Казалось, только и ждет, пока я скажу и уйду.

- Где Ладимир? - решительно спросила.

Чародей медленно поднял лицо и поглядел на меня.

- А ты кто такая будешь, чтоб о таких вещах узнавать?

На миг растерялась, даже шаг невольный назад сделала.

- Кто ты Ладимиру, да и кто ты здесь, чтоб в чужие дела лезть?

- Я кто? - ярость и обида нахлынули волной. - Любовница я ему. А тебе - ученица Всеслава, заклинательница. Что в Доме Предсказаний творится - мое дело, как и твое, Ростих Многоликий.