У сумрака зелёные глаза (СИ)

 Когда в витражные окна зала заглянули первые рассветные лучи, я поднялась. Оставлять Алёнку здесь было небезопасно, учитывая малое количество охраны, и я решила отвезти её на нашу румынскую охотничью базу. Времени, конечно, прошло много, но я надеялась, что она ещё действует.

 На внутреннем замковом дворе я ещё вчера приметила отличный внедорожник, похожий на мой – даже марка совпадала, хотя модель была чуть другая. Переложив в него своё оружие и добавив кое-что из здешнего арсенала, я закутала Алёнку в одеяло и уложила на раздвинутое в качестве спального места заднее сиденье, зафиксировав положение тела подушками – чтобы, если машину тряхнёт, она не скатилась и не ударилась.

 На базу мы приехали к позднему вечеру – хвала небесам, без приключений, хотя я пребывала в напряжённой готовности все эти долгие часы. Взяв Алёнку с её удобного и мягкого ложа, я вошла в пещеру, встала на платформу лифта и локтем нажала кнопку. Система загудела и пришла в движение – значит, база действовала.

 Всё здесь было по-прежнему – у меня даже сердце заныло с ностальгической грустью. Когда лифт остановился, нас неприветливо встретили дула автоматов и незнакомые лица: видимо, состав команды поменялся за эти годы.

 – Привет, ребята, – сказала я по-французски. – Рада вас видеть, хоть и не знакома ни с одним. Я из старого состава группы, вы меня, может быть, и не знаете. Я Аида Вангелиди. Мне бы врача... Есть здесь кто-нибудь из медиков?

 Автоматы опустились.

 – Кто же не знает Аиду Вангелиди, – ответил на том же языке парень с длинными чёрными волосами, частично распущенным по плечам, частично заплетёнными у висков в две косички. – Вы – живая легенда.

 Акцент у него был канадский, а причёска и характерный тип лица выдавали его индейское происхождение. Да, группа всегда была интернациональной, но индейцев у нас на моей памяти не встречалось. А вот традиционный язык для общения между собой остался прежним.

 – Из медиков буду я, – сказал индеец. – Чем могу помочь? – Видя мой скептический взгляд, он усмехнулся: – Я изучал медицину в колледже в Канаде. Но и знания своих предков не считаю бесполезными.

 Его звали Габриель Маквагабо Долан, но называли его здесь Медведем: его второе, индейское имя переводилось как Стоящий Медведь. Мы перешли в пещеру, оборудованную под лазарет, и индеец-медик, осмотрев Алёнку, сказал задумчиво:

 – С точки зрения медицины «бледнолицых»... – он усмехнулся, – да, несомненно, это летаргия. А мои деды сказали бы так: тело её здесь, а вот дух – далеко, заблудился в сумрачных лесах. Боюсь, я здесь бессилен. Помочь ей можете только вы сами, потому что в леса, где блуждает её душа, мне входить нельзя, а вот вы там уже бывали, потому можете договориться с духами этих лесов, чтобы они отдали вам девушку.

 Всё это напоминало ситуацию с Эрикой. Сумрачные леса – сумрак, договориться с духами – принести жертву... Так я перевела слова Стоящего Медведя на язык знакомых мне понятий. Неужели Алёнка тоже ушла в сумрак? Но её случай явно отличался от случая с моей сестрой – тем, что Эрика могла двигаться и есть, а Алёнка лежала, как мёртвая. Я поделилась своими мыслями с Медведем, и он ответил:

 – Скорее всего, ваша сестра ушла в сумрачные леса только частью своей души, а эта девушка – полностью. Думаю, это и есть причина её состояния. Но, повторюсь, в сумрачные леса я не вхож, это ваша территория.

 Я задумалась. За целую душу сумрак наверняка запросит высокую цену... Но я была готова отдать что угодно, лишь бы снова заглянуть в Алёнкины глаза.

 – Спасибо вам, – сказала я Медведю. – Мне предстоит опасное дело... Не могли бы вы приютить Алёну здесь, пока я за ней не вернусь?

 Медведь посмотрел на меня проницательно.

 – А если не вернётесь? Полагаю, вам лучше сначала заняться ею, а потом отправляться.

 В сущности, он был прав. Но для ритуала мне требовалось немного крови, и индеец согласился дать свою. Он взял у себя из локтевой вены примерно миллилитров двести и сцедил в почкообразный медицинский лоток. Ещё нужен был огонь – хотя бы свечи, но Медведь предложил идею получше – выйти наружу и развести костёр.

 Я вынесла Алёнку наверх, на полную цветов поляну. Справа и слева высились поросшие кустарником и редкими деревьями склоны, а над головами у нас раскинулся звёздный шатёр. Положив Алёнку на траву, я присела рядом, вдыхая дивный аромат разноцветья, а Медведь пошёл собирать хворост для костра.

 Огонь затрещал сильно и жарко, озаряя рыжими бликами косички Медведя и делая его лицо по-настоящему краснокожим. Выпив кровь из лотка, через огонь я смотрела в сумрак, всасывая горячий воздух в лёгкие и мысленно раздвигая пелену тумана. Поляна и горы исчезли, остался только костёр и я.

 «Алёнка! – звала я. – Принцесса моя, приди ко мне!»

 Из тумана к костру приближалась полупрозрачная белая фигура. Остановившись по ту сторону огня, она смотрела на меня большими печальными глазами, и я с нежным замиранием сердца узнала в её лице знакомые и любимые Алёнкины черты.

 «Алёнушка, любовь моя, вернись ко мне, – просила я. – Ты – мой смысл, моя жизнь, моя душа. Без тебя я не могу. Пусть прошлое останется позади, для меня оно не имеет значения».

 «Дело не в тебе, – ответила белая фигура печально. – Я сама не смогу жить, помня о том, что я натворила в прошлой жизни. Это слишком тяжело – жить с этим».

 «Принцесса, твоя душа очищена покаянием, – сказала я. – Она светла и легка, как белая голубка. Не взваливай снова на себя бремя, которое уже давно снято с твоих плеч!»

 Но её фигура с печальным вздохом начала удаляться, растворяясь в тумане.

 «Нет! – рванулась я за ней, но обожглась огнём... И тогда, как в прошлый раз, я обратилась к туману: – Сумрак, отдай её душу. Взамен я жертвую тебе остатки своей человеческой сути. Отныне я буду питаться, как вампир – одной лишь кровью, приблизившись к твоим детям и по духу, и по образу жизни. Если тебя устроит такая жертва, отдай мне Алёнку!»

 Пламя костра взметнулось, как живое, огромным столбом, и меня начало всасывать в палящий огненный смерч. В нём сгорало всё, что во мне ещё оставалось человеческого... Мама... Откуда она здесь? Её умоляюще протянутые ко мне руки охватило пламя, и её образ превратился в прах, то же случилось и с невесть откуда взявшимся отчимом. Корчились в огне образы Кельца, Змея, других охотников... И вдруг – Массимо! С вдохновенно развевающимися волосами и горящими глазами он воскликнул, перекрывая гул огня:

 «Если в вашем сердце горит неугасимый светоч – любовь, сумрак не властен над вами!»

 Выплюнутая огненной воронкой, я вновь очутилась на поляне под звёздами. Костёр догорал: видимо, времени прошло немало. Медведь сидел рядом, суровый и неподвижный, как изваяние, и в его глазах плясали отблески умирающего огня. Пустой лоток снова начал наполняться кровью, да так быстро, что я едва успела поднести его ко рту, роняя капли на траву и цветы. Бережно приподняв Алёнку одной рукой, другой я поднесла к её губам лоток с остатками крови.

 – Выпей, принцесса... Всего пару глоточков, это не страшно.

 Её глаза приоткрылись – туманные, потусторонние. Хоть в огне и сгорело столько человеческих образов, моя любовь к ней была на месте – никуда не делась, даже, как мне казалось, стала ещё глубже и нежнее, только теперь – с лёгкой горчинкой. Осторожно поддерживая Алёнку, я дала ей выпить несколько глотков... Кажется, она даже не поняла, что именно она пьёт. Поцеловав её алые от крови губы, я сказала:

 – Я люблю тебя, Алёнушка.

 Но всё оказалось не так просто. Обведя вокруг себя удивлённым взглядом, Алёнка спросила:

 – Где я? Кто вы?

 Я похолодела.

 – Алён... Не пугай меня. Ты что, меня не узнаёшь?

 Впрочем, вопрос был излишним: узнавания в её глазах я не видела. Морщась, как будто от головной боли, она спросила:

 – Меня зовут Алёна? Странно, я этого не помню... Где мы? Что это за место? – Осмотревшись, она добавила: – Здесь красиво...