В поисках будущего (СИ)

И она смотрит так, будто я действительно сделал ей больно. И я рад. Я хочу, чтобы ей было больно. Хочу, чтобы она чувствовала то же, что я.

Хочу, чтобы она была так же несчастна, как я.

И на этот раз я ухожу от нее, не попрощавшись.

========== Глава 24. Роуз. 28 января ==========

Этого не может быть.

Так не должно было случиться. Скорпиус не должен говорить: «Пошла ты», – и уходить от меня. Он должен быть со мной всегда. Он не должен меня ненавидеть, говорить ужасные вещи и причинять такую боль. Он должен меня любить.

Блядь.

После того как меня в прямом смысле затошнило от слез, я решила ехать домой. Лола стоит за мной в ванной, обняв меня за талию, пока я отмываю рвоту со своих волос, и говорит, что я не должна ехать в таком состоянии. Говорит мне, что я просто должна немного подождать. Но я хочу ехать. Я хочу к маме. Я хочу, чтобы она сказала мне, что все будет хорошо, чтобы сказала, как все это поправить. Я хочу, чтобы она сказала, как прекратить всю эту боль.

И поэтому я еду.

Я приезжаю к границе, и впервые в жизни они не устраивают мне испытания. Думаю, они видят, как я расстроена, и потому пропускают меня без всего этого дерьма со связями с британским министерством и предупреждением их о моем прибытии. Слава Богу, потому что я уверена, что ударила бы заклятьем, если бы они попытались меня задержать.

Уже девять, когда я пребываю в Лондон, поэтому я знаю, что дома никого. Я иду прямиком в министерство, даже не озабочиваясь заглянуть домой. И конечно, в ту же секунду, как я вхожу в дверь, я сразу встречаю своего дядю. Понятия не имею, что он делает в фойе, но мне все равно. Я не плачу в эту секунду, но, наверное, выгляжу ужасно, потому что человек пятнадцать останавливаются поглазеть, а дядя Гарри бежит прямиком ко мне.

– Роуз! – говорит он и хватает меня за плечи. Уверена, он думает, что кто-то умер, потому что я так себя веду. – Что случилось?

– Где моя мама? – спрашиваю я и слышу, как мой голос ломается и звучит совершенно жалко.

– Она на выезде в город. Что случилось? – снова спрашивает он.

– Мне нужно с ней поговорить.

– Твой папа внизу.

– Мне нужна мама, – требовательно говорю я, и тут слезы снова начинают литься. Дядя Гарри в совершенном ужасе, но он кивает и протягивает руку, чтобы обнять меня, наверное. Я не могу остановиться и внезапно начинаю рыдать и придвигаюсь к нему, так что теперь у него нет выбора, кроме как обнять меня, чтобы я могла спрятать лицо в его плече. Мне должно быть стыдно, потому что вокруг уйма людей, которые смотрят, но я не могу остановиться.

– Хорошо, идем, – шепчет он мне на ухо, неловко гладя меня по голове, и осторожно уводит от толпы к лифту. Всю дорогу я не поднимаю головы, и поэтому довольно тяжело продвигаться среди людей, когда мы втискиваемся в лифт с несколькими другими и едем вниз. Остальные все еще смотрят, но мне плевать.

Когда мы выходим на нужном этаже, дядя Гарри ведет меня по коридору к кабинетам, где работают они с папой. Он криком зовет его, пока мы идем, и получает в ответ ленивое:

– Что?

И тут мы подходим к его двери, моя голова все еще опущена, но я вижу, как он поднимает взгляд, как на его лице появляется замешательство, когда он переводит взгляд с меня на дядю, который пожимает одним плечом в знак того, что он тоже в тупике.

– Что случилось? – спрашивает папа, поднимаясь и идя к нам через комнату.

– Мне нужно поговорить с мамой, – бормочу я и правда пытаюсь остановить слезы, которые все еще текут.

– Ее здесь нет, – говорит папа, и его голос тверд, но явно немного взволнован.

– Тогда найдите ее! – говорю я громким и не самым приятным голосом. Если бы это была нормальная ситуация, мне бы сейчас влетело за злобность.

Но мне не влетает. Папа лишь сохраняет совой зловещий тон, когда говорит:

– Скажи, что случилось, – таким тоном, что смысла спорить не остается.

Поэтому я делаю, как он сказал.

– Скорпиус меня бросил.

И да, я слышу, как совершенно глупо и банально это звучит, когда срывается с моего языка, но это все равно не заставляет меня лучше реагировать, когда эти двое смотрят друг на друга и почти улыбаются. Скорее, это что-то вроде усмешки, веселой усмешки.

И я их обоих ненавижу.

– Это не смешно!

Они перестают ухмыляться, и папа выглядит так, будто он с радостью оказался бы где-нибудь в другом месте. Я не могу перестать плакать, и я не знаю, какого черта мне теперь делать.

– Хорошо, – наконец говорит папа. Он смотрит на дядю Гарри и говорит:

– Посмотри, сможешь ли найти Гермиону?

Дядя Гарри приподнимает брови, но лишь кивает и уходит. Он закрывает за собой дверь, и все очень неловко, потому что я не могу перестать всхлипывать, а папа никогда не был экспертом в слезах. Совершенно потерянный, он смотрит на меня несколько секунд. И наконец, когда я все-таки не перестаю плакать, он подходит и обнимает меня.

И тут я окончательно срываюсь.

Я не знаю, почему ты начинаешь плакать еще больше, когда кто-то тебя утешает, но, по моему опыту, даже легкого прикосновения достаточно, чтобы совершенно разразиться рыданиями. И теперь это случается. Конечно, папа в ужасе, и я чувствую это по тому, как неловко он гладит меня по голове. Я чувствую себя снова пятилетней, но я не могу перестать.

– Все хорошо, – говорит он, и я знаю, что он пытается меня успокоить. Он осторожно ведет меня к маленькому дивану в углу его кабинета. Мы садимся, и я правда удивлена, что он просто сидит и разрешает на нем плакать, очень долго.

Наконец, спустя, наверное, годы, он успокаивающе проводит рукой по моим волосам и спрашивает:

– Ну, и что случилось на этот раз? – очень нежным тоном совсем непохожим на него.

– Это не этот раз, – печально говорю я. – Это по-настоящему.

Он спрашивает, потому что это не в первый раз, когда мы со Скорпиусом ссоримся и расходимся. Но это точно в первый раз, когда я зареванная прихожу в министерство. Потому что это в первый раз по-настоящему.

– Ну, что случилось? – снова спрашивает он.

Я закрываю глаза, вспоминая, и пытаюсь заставить воспоминание исчезнуть, но это не работает. Когда я снова открываю глаза, я вижу, что он выжидающе на меня смотрит.

– Он попросил меня выйти за него… – мямлю я, и даже из-за этих слов мое сердце начинает болеть.

Папа сильно краснеет и выглядит так, будто хочет что-то сломать, скорее всего, белокурого игрока в квиддич с серыми глазами.

– Тебе девятнадцать, – говорит он сквозь тесно сжатые зубы.

– Так я ему и сказала, – выдыхаю я, резко вытирая глаза. – Но…

– Но что?

– Но теперь он меня ненавидит…

И тут все начинается снова. Мой перерыв в плаче прекращается, почти не начавшись, и я снова начинаю рыдать. Я не могу остановиться. И я понятия не имею, как остановиться.

Папа обнимает меня за плечи и притягивает поближе к себе, позволяя еще поплакать.

– Он тебя не ненавидит, – тихо говорит мне он, и слышно, что он испытывает противоречивые чувства.

– Он сказал: «Пошла на хер», – и убежал! – истерично говорю я.

– Он, наверное, просто расстроился, – разумно говорит он. Но он не знает. Его не было там, когда Скорпиус на меня так посмотрел, как будто действительно хочет, чтобы мне было больно. Как будто я действительно сделала больно ему.

– Я не знаю, что делать.

– Он успокоится и вернется. Ты слишком молода, чтобы выходить замуж, – он говорит это как раз тем голосом, какой и полагается отцу. Но я качаю головой, потому что он не понимает.

– Я его люблю, – бормочу я.

Папа совершенно ошеломлен этим. Сказать, что он не самый большой фанат Скорпиуса, будет огромным преуменьшением. Он ему не нравится и никогда не нравился. Он, правда, никогда не давал Скорпиусу и шанса, но это не удивительно. Он выглядит так, будто одновременно хочет подпрыгнуть от радости, что я отвергла предложение, и сказать мне, что все будет хорошо и что Скорпиус меня не ненавидит. Для него это ужасно тяжело, по крайней мере, мне так кажется.