Разрыв (ЛП)

- Линден ничего не знал о своей матери. Она умерла при родах. Это почти тоже, что случилось со мной на второй беременности. Возможно, это могло случиться, во время первой беременности, я была слишком слаба, чтобы думать об этом. Как часто женщины умирают во время беременности в наши дни? Мне было так тяжело рожать Боуэна, и мне было так плохо после. Ты помнишь…

- Сесилия, остановись, – говорю я.

- Ты помнишь как Вон учил меня играть в шахматы во время урагана? – говорит она – Пешка – самая мелкая фигура. Он сказал мне это. Он сидел прямо передо мной, и я видела, что я была его пешкой. А теперь, я даже не знаю, кто я. Меня нет, за исключением, когда я нужна Боуэну.

Я переворачиваюсь так, что ложусь на нее сверху, зажимаю ей рот, и наклоняюсь близко к ее лицу:

- Послушай, – говорю я очень тихо – Есть определенные вещи, которые ты не должна произносить вслух в этом доме. Теперь я здесь, и не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, так что больше ничего не говори. Поняла?

Она смотрит на меня, ее вдох тяжелый и теплый, и такое отчаянье в ее глазах, такая утрата. Но понимает ли она меня или нет, она кивает.

- Хорошо – говорю я – Давай залезай под одеяло. Нам обоим нужно поспать.

После того как мы обе лежим под одеялом, я выключаю лампу.

- Я думала, ты почитаешь мне свою книгу вслух, пока я не усну – говорит она.

Вряд ли бы она сейчас перенесла трагическую историю любви.

- Это не очень хорошая идея – говорю я.

- Мне все равно, что там – говорит она – Я просто не переношу тишины.

Я рассказываю ей собственную историю. О маленькой девочке, по имени Мэдди, которая понимает, что, хотя она всего лишь ребенок, она узнала, что этот мир ничего не может ей предложить. Она нашла способ спрятаться в собственном мире, где всегда есть музыка, мир, по другую сторону океана, где у воды нереальный синий оттенок. В этом мире есть дома и окна и когда народ просыпается и раздвигает шторы, перед ними все, что они когда-либо хотели. Это не идеальное место. Не существует идеальных мест. Но никто не заботится о совершенстве, когда можно строить замки из песка и гонять на яхтах, дети, которые рождаются, стареют и умирают в положенный срок. После она засыпает. Все, что ей нужно, это, чтобы, кто-то лежал с ней рядом, чувство защиты и приятные слова. Я та, кто сейчас не спит, голова полна жутких мыслей. В большинстве своем, на прошлой неделе, мой сон был результатом тяжелых лекарств. А сейчас, вылечили меня или нет, мне не дает покоя последние минуты моего бывшего мужа. Мне так интересно, о чем он думал, прежде чем мы приземлились обратно на землю. Я хочу знать, было ли ему больно в последние секунды, или он уже покинул свое тело, мир становился все дальше и тусклее для него, пока мы не исчезли совсем. Мы смотрели, как он умирает. Мне интересно есть ли хоть доля правды в этом слове - «Бог». Люди вспоминают о нем, только тогда, когда грустят или разочарованны в жизни. Оно подразумевает, что есть что-то, что выше нас. Больше, чем президенты, или короли с королевами, сидящие на троне. Мне нравится думать, что ест что-то большее, чем мы. Мы уничтожаем вещи нашим любопытством. Мы разбиваем их с нашими наилучшими намерениями. Сейчас мы не ближе к совершенству, чем были сто лет назад, или пятьсот. Мне хочется думать, что Линден ушел в то место, где правит Бог, даже если это означает что он просто в апельсиновой роще со своей первой любовью. Надеюсь, Линден услышит, как Боуэн смеется в саду, или, как он играет. Когда наступает глубокая ночь, я уже знаю, что не смогу уснуть. Я чувствую, что сойду с ума, если пролежу неподвижно еще хоть немного. Сесилия едва шевелится, когда я отодвигаюсь от нее и встаю с кровати. Я тихо прокрадываюсь к лифту и жму на кнопку, которая везет меня на первый этаж. Снаружи прекрасная ночь, теплая и звездная. Жужжат и стрекочут насекомые, дав почувствовать, что трава под моими босыми ногами, живая, когда я иду в апельсиновую рощу. Я не знаю, почему я пришла сюда. Я думала, я надеялась, что ночь хоть чем-то, будет отличаться от дня. Я надеялась услышать шепот или узнать секреты мертвых. Я надеялась на что-то высшее. Но когда я слышу шаги позади себя, это не призрак, он говорит:

- Не поздновато для прогулки?

Вон выходит из тени ветвей на лунный свет. Обычно есть что-то грозное в его присутствии, но сегодня, он просто отец, который навещает своего сына у безымянной могилы.

- Я не могла уснуть – говорю я.

- Тебе надо отдохнуть – говорит Вон, – Я распоряжусь, чтобы тебе в комнату принесли снотворного.

- Спасибо – говорю я – Но с меня достаточно лекарств.

Он смеется, и на этот раз, ничего темного в этом нет. Это печаль и поражение.

- Я был приятно удивлен в этот вечер тем, как сильно вырос мой внук – Даже если я вижу редкие черты его отца, есть что-то обнадеживающее в детях. Это счастье, видеть, как они растут. Я скучал по нему.

Он шагает под апельсиновое дерево и протягивает руку, чтобы коснуться ветки, а потом говорит:

- Мне бы хотелось, чтобы моя внучка была здесь. Сейчас она бы уже говорила. Я бы водил ее на прогулки и научил таким вещам, о которых обычные дети даже не знают. Может быть, я рассказал бы ей, как много еще стран по-прежнему существуют. Я бы пообещал ей свозить ее туда, куда она бы захотела, когда подрастет.

Он говорит про единственного ребенка Роуз и Линдена. Самое страшное то, что я ему верю.

- Почему вы просто не оставили его в живых? – спрашиваю я. Нет больше лжи, мы оба знаем, что ребенок родился не мертворожденным. Ветки шуршат, Линден и Роуз ждут его ответа.

- Любопытная вещь, уродливые дети – говорит Вон – Никогда не знаешь проживет он один день или один год. Нет никакой уверенности, что он будет говорить, или, что он с трудом будет писать. Моя внучка не была ребенком своих родителей, о котором они мечтали. Она обречена была быть не более, чем разбитое сердце для них обоих.

- Это было не ваше решение – говорю я – И не ваш ребенок.

- Линден был моим ребенком – огрызается Вон – Все что было связанно с ним меня беспокоило. Если бы он успел влюбиться в этого ребенка, только, чтобы потом его потерять, это бы сломало его.

Возможно, так и есть. Может быть. Но, так или иначе, он был сломлен. Он был так потрясен этой утратой, настолько разбит, что каждая частичка любви Линдена к его сыну, была наполнена чувством вины, что он привел его в этот мир, где ничто не длится столько, сколько должно.

- Существуют различные виды пороков – говорит Вон – У моей внучки был тяжелый порок. Но у твоей старшей сестры по мужу он был незаметен.

- Дженна? – говорю я.

- Да, дорогая.

Маленький кусочек веры моему бывшему свекру тут же исчезает. Должно быть, он очень высокого мнения о моем интеллекте, если надеется, что я что-то такое разглядела в Дженне.

- Дженна не была уродливой – говорю я – Она была идеальной.

- Она была убедительной – говорит Вон – Когда мой сын выбрал ее из многих, моей первой мыслью было, что ее функции будут дополнением к ее красоте, когда у нее появится ребенок. Но эта мысль была недолгой. Перед тем как выйти замуж за моего сына, вы прошли медицинский осмотр, и вот когда я понял, что она совсем не такая идеальная внутри, какой была снаружи.

Я чувствую себя больной. Я не уверена, что хочу это слушать, но все равно слушаю, потому что она была моей сестрой по мужу, и потому что, нет никого, кто рассказал бы мне ее тайны.

- Ее матка была столько репродуктивна, как комок рубцовой ткани. Она никогда не смогла бы родить детей. – Говорит Вон – Я хотел найти ей другое применение. И какое-то время я так и делал, не так ли? Одно из лечений оказалось фатальным. Я, возможно, спас бы ей жизнь, если бы только она не была такой назойливой. Мои усилия сохранились для чего-то более важного.

Как интересно. Оказывается, Дженна была большим секретом. Хотя, я уверена, одним из многих.

- Габриэль был вовлечен в это? – спрашиваю я.

- Не очень – говорит Вон. Он отходит от апельсиновой рощи, и я следую за ним. – Я говорю каждому из моих служащих, необходимые детали для их конкретных задач. Я никогда не отражаю полную картину.