Разрыв (ЛП)

Я вернусь к привычной для себя роли заключенной, только на этот раз незамужней. По крайней мере, у Роуэна не будет столько свободы, чтобы уничтожать лаборатории. Ему придется забыть своих друзей, но он даже не упоминает о них. Может быть, поэтому Би смотрела на меня с таким презрением – она знала, что ради меня Роуэн отказался бы от любой жизни, которую он строил в другом месте. Роуэн – это тот, кто говорит мне все это. Он говорит негромко, терпеливо, когда я сижу на подоконнике и смотрю на лодки с разноцветными парусниками в океане. Я не притронулась к ужину, который давно остыл на моей тумбочке. Я не задаю никаких вопросов и не даю понять, что слышу, что он мне говорит. Я смотрю на несовершенных людей несколькими этажами ниже, которые живут несовершенной жизнью, и думаю о том, сколько десятилетий пройдет, пока весь мир восстановится. Я думаю о том, сколько десятилетий пройдет, прежде чем у кого-то появится еще одна идея сделать мир совершенным и уничтожит его полностью.

- Рейн, пожалуйста – просит Роуэн. Он сидит на стуле рядом со мной. – Ты должна заботиться о себе. Однажды утром, после смерти наших родителей, он запретил мне кукситься, отбросив мои одеяла подальше от меня. Холодный воздух заставил меня вздрогнуть. « Я не буду кормить тебя с ложечки» сказал он. Но мне кажется это то что он делает сейчас – заставив меня принять эту новость в надежде, что он вылечит это неизлечимое горе, которое я чувствую. Это не похоже на него слово «пожалуйста».

Я замыкаюсь в себе на некоторое время, а затем говорю:

- Ты помнишь, когда мы были детьми, мы смотрели на небо и притворялись, что можем увидеть планеты? Ты говорил, что Венера - женщина, с огненными волосами. Я говорила, что по Марсу ползают черви.

- Помню – говорит он.

Я смотрю на небо голубое и безоблачное. Оно не кажется столь-же безграничным, как раньше.

- Я не видела Венеру и Марс очень долго. Я думаю, что они мертвы.

Я падаю набок и кладу голову на его плечо.

- Для тебя это действительно больно, смерть Линдена – говорит он, обняв меня и нежно теребя мои волосы – Но твоя жизнь не закончилась. Ты должна идти дальше.

- Ты можешь пойти дальше и сказать мне, что я слишком чувствительна. Я знаю, что ты думаешь!

- То о чем я думаю – говорит он – Заключается в том, что ты повзрослела, пока мы были врозь, но может быть, не так сильно изменилась.

- Я все еще слаба. Ты это имеешь в виду.

- Ты никогда не была слабой – говорит он – Просто сопереживающей. Я всегда беспокоился о тебе. Это опасно привязываться в этом мире к кому-либо. Кому-то доверять.

- Я не знаю, что ты можешь сделать – говорю я.

- Я ненавижу видеть тебя такой – говорит он – Разве я ничем не могу помочь?

Ты мог бы убить Вона. Ты мог бы освободить Габриэля. Ты мог бы помочь возместить ущерб который нанес нашему дому. Ты.

Эта комната, безусловно, все записала, хотя все, что я говорю:

- Нет.

Он наклоняется до моего подбородка, а затем складывает руки вокруг моего уха и шепчет:

- Я не верю тебе.

Я смотрю на него и вижу тот же взгляд в его глазах, как в то утро, когда сказала ему, что собираюсь привезти Линдена домой. Вон может быть Роуэну благодарен, а я его сестра близнец. Даже после времени, что мы провели в разлуке, он может видеть меня. Он знает не хуже меня, что у стен есть уши. Он знает, что есть что-то, что я не могу сказать. И если я знаю моего брата, то он найдет способ это выяснить.

Глава 27

Мы возвращаемся в особняк днем, воздух влажный как в душной ванне. Вон обновил мои карты-ключи, так что в дополнении к первому этажу и этажу жен, я буду иметь доступ к гостевому уровню, где остановится Роуэн. Я даже не знала, что у нас был гостевой уровень, но, по словам Вона, он на этаж ниже этажа жен. Но у нас еще будет время с Роуэном, чтобы осмотреть его новое жилье. Сейчас Вон попросил меня показать Роуэну сады, бассейн с голограммами, если захочу. До пяти часов вечера мы должны быть к ужину. Мне кажется, что мой бывший свекр просто хочет избавиться от нас на время, и хотя я не тороплюсь в эти стены, так или иначе, я должна кое-что решить.

- Подожди здесь – прошу я Роуэна, и бегу на кухню следом за Воном.

Вон останавливается в коридоре. И стоя спиной ко мне он говорит:

- Как мило дорогая, что мальчик, с которым ты сбежала, все еще жив.

Мое сердце отдается в горле.

- Габриэль не имеет ничего общего со всем этим – говорю я – Я сделала все, как вы просили.

- Да - говорит он – Так и есть. Хотя ты могла бы на какое-то время притвориться, что горюешь, перед тем, как заменить моего сына, на слугу.

Слово «притвориться» бьет меня в грудь. Вон конечно не может видеть, что моя боль настоящая. Раньше я была зла на Вона, но сейчас мне хочется хорошенько ему врезать, и я действительно думаю, что могу. Но момент удовлетворения не стоил бы последствий.

- Габриэль не замена – говорю я размеренным тоном – Он человек, и он не сделал ничего, чтобы заслужить то, что вы делаете с ним сейчас.

Плечи Вона напряжены. Я жду, что он повернется ко мне, но он не поворачивается.

- Не очень мудро с твоей стороны злить меня сейчас – говорит Вон – Я выполню свою часть сделки, но есть определенный этикет в этом вопросе.

Двери лифта открываются, и он заходит внутрь.

- Этикет – бурчу я себе под нос.

Я возвращаюсь к брату, злая, печальная и опустошенная.

- Тебе нехорошо? – спрашивает Роуэн – Твои глаза блестят.

- Давай я устрою тебе экскурсию – говорю я.

Деревья шумят в саду. Наверно, Роуз и Линден нашли друг друга в апельсиновой роще, все оранжевое, листья шуршат, опадают с веток и падают на землю, и катятся, будто играют друг с другом. Один прилипает к моему ботинку.

- Привет – говорю я.

- С кем ты разговариваешь? – спрашивает Линден.

- Я не знаю…, пойдем, я покажу тебе поле для гольфа.

Я веду моего брата через самые красивые места моей тюрьмы, которая теперь будет и его. Кажется, глупо было надеяться, что я позволяла себе думать, что буду свободной. Если это лекарство действительно помогает, возможно, я переживу Вона. Может быть тогда, я буду свободной. И что будет с Габриэлем? Сколько еще он будет оставаться в таком состоянии, пока не наступит его двадцать пятый день рождения? Когда мы добираемся до бассейна, я включаю голограмму. В стоячей воде оживаю рыбки гуппи, с тревогой передвигаясь среди кораллов. Мы сидим у самой кромки и наблюдаем за ними.

- Они, как настоящие – говорит Роуэн.

Я пытаюсь представить себе, как двое из нас, будут выглядеть с самолета Рида, две маленькие фигурки со светлыми волосами. Цвет наших глаз не имеет значения. Не имеет значения, что именно вложил в нашу кровь Вон. Все это не имеет значения. Я бы снова хотела летать. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить то головокружительное мгновение невесомости, когда я впервые почувствовала, что лечу над землей. Какое то время мы сидим тихо, но затем Роуэн говорит:

- Мы можем поговорить сейчас. Мы одни здесь. Стен нет.

- Всегда есть стены – отвечаю я.

Незадолго перед обедом, Роуэн использует свой собственный ключ-карту для доступа к лифту. Как только он добирается до гостевого этажа, я еду одна на свой этаж.

- Сесилия? – зову я, когда выхожу из лифта.

Света нет. Ее спальня пуста, одна из бутылочек Боуэна лежит на неубранной постели. Мерзкое чувство зарождается у меня в животе. Я бегу по коридору и проверяю все двери, библиотеку и гостиную. Клавиатура включена, клавиши освещены, будто ждут руки, чтобы воспроизвести мелодию. Я проверяю комнату Дженны, которая остается девственной и нетронутой. Когда я открываю дверь в свою комнату, я ощущаю знакомый запах детской присыпки, и нахожу Сесилию спящей на моей кровати. Боуэн дремлет рядом с ней. Она надела одну из рубашек Линдена, застегнула она ее неправильно, ворот расстегнут, подол доходит до ее колен.

- Сесилия – шепчу я, и сажусь на край кровати.