Лиза и силовики (СИ)

– Тогда просто поцелуй меня, – сказала Лиза.

Марат задрожал. Как давно он ждал этой минуты – чтобы она сама попросила его поцелуя!

– Я обязательно что-нибудь придумаю, – прошептал Марат, потянулся к Лизе и коснулся губами её губ.

Небо и земля, воздух и вода, свет и тьма поменялись местами. Марата подбросило, вывернуло наизнанку, руки и ноги прострелила жгучая боль. Сколько это длилось, непонятно, но когда Марат пришёл в себя, он висел, распятый на кресте, кровь из пробитых запястий текла по лбу и переносице, и в глазах было красно.

Лиза в белом и чёрном стояла напротив и глядела ему в глаза.

– Не везёт мне на Маратов, – сказала она. – Что ни Марат, то мразь.

– Нет… – застонал Марат.

– Да, – ответила Лиза и вогнала ему в рот твёрдый шершавый кляп. Посмотрела на дело рук своих, улыбнулась: – Да, так хорошо, – и пропала.

Жарко пекло солнце с безоблачного неба. Ныли издалека искалеченные руки и ноги, горело лицо. Марат застонал от боли и отчаянья, потом завыл в голос – и проснулся…

Сон, только сон! Бешено стучало сердце, но ничего не болело, только от нервов внезапно и сильно захотелось в уборную. Марат дёрнулся, попытался встать – и у него ничего не получилось. Тело не слушалось, словно он всё ещё был распят. Словно толстые доски всё так же холодили поясницу, словно…

Вспыхнул свет, и Марат увидел своё отражение в зеркальном потолке лаборатории.

Голое существо, без рук, без ног, с раздутыми гениталиями, а на лице вместо носа и рта – толстый лаково-чёрный клюв.

– Ааа!.. – закричал Марат. Красный змеиный язычок мелькнул во рту. – Помоите!.. Ыто-ыбудь…

Жестокая шутка. Отняв почти всё, Лиза оставила ему речь.

Извиваясь как червяк, дёргая плечами и сгибая-разгибая позвоночник, Марат пополз. Куда? Неизвестно. Лишь бы двигаться, не быть на одном месте, лишь бы не видеть в отражении того, во что превратила его колдунья.

Холодная плита под спиной и ягодицами внезапно исчезла, он свалился на пол, ударился головой и потерял от боли сознание. Таким его нашёл потом дежурный. Жалкий и страшный обрубок человека, лежащий в луже собственных испражнений.

Да человека ли?

***

Общинники, почитатели Святой Елизаветы Фёдоровны, отделались, можно сказать, испугом. Штрафы, общественные работы, короткие аресты «за хулиганство», ничего страшного. А вот сестре Вере, Вере Ивановне Колтуковой, не повезло.

Два года – за нападение на должностное лицо при исполнении.

Вера Ивановна не унывала. Следствие и пересылку она, кажется, даже не заметила. Сама Вера Ивановна думала, что её хранил свет Святой Лизы. Она помнила взгляд своего божества, помнила и проговаривала в уме каждое её слово, каждый жест, и выглядела оттого не от мира сего. Или помогли людские предубеждения: блаженных не боятся, часто не уважают, но обычно и не трогают.

На самом деле, и это почти наверняка, работали деньги Хольца. Он исправно грел и СИЗО, и пересылку, а потом и лагерь, куда определили сестру Веру.

И, конечно, помог её цельный, пусть и безотказный характер. Она избежала нечаянных встреч с курицами и ковырялками, не ссучилась, со всеми держала себя ровно, старших уважала, но и не заискивала перед ними. На мужской зоне сказали бы – «по закону живёт» мужичка, только какой среди женщин закон?

Её не тяготил режим. Она и на свободе привыкла вставать и ложиться рано и много работать и блюсти себя в строгости. От работы не отлынивала, норму делала, но и жилы не рвала.

Бабье лето некстати плавило воздух последней жарой. Швейные машинки жужжали и стрекотали как стая железных кузнечиков, и в цехе было не продохнуть от распаренных женских тел. Вера Ивановна глотнула воды и вернулась на своё рабочее место. Взяла из стопки выкроек два фигурных лоскута, привычно сделала нужные строчки, вывернула готовые рукавицы с изнанки на лицо и кинула их в пластиковую корзину. Капля стекла по груди к животу. Зачем она пила? Вся вода в пот уйдёт, а до бани ещё три дня.

Вера Ивановна вытерла лоб, перевязала косынку и занялась следующей парой. Ещё десяток, – и дневная норма выполнена, можно отдыхать, вот только нужен ли ей этот отдых? Работа хоть как-то занимала голову. Всё лучше, чем скучать и думать одни и те же мысли.

Будь на месте её соседка по цеху и бараку, Машка-отравительница, они бы поговорили, но машкина швейная машина молчала, а стул был пуст. К Машке приехал муж, у неё – свидание, целых четыре дня, да не в зоне, а снаружи, в общаге. На воле Машка работала буфетчицей, делала деньги как могла и погорела на просроченной колбасе. Неизвестно, о чём они говорят с мужем в перерывах, но точно не о бутербродах.

Вера Ивановна передёрнула плечами под халатом: о чём бы она говорила на свидании? О Лизе? О воле? Например, приехал бы к ней Матвей…

– Колтукова!

Вера Ивановна встрепенулась, торопливо, опрокинув стул, встала. Охранница Маринка, девица вредная, хотя и не злобная, смотрела на неё с таким удивлённым видом, словно не минуту ждала ответа, а все полчаса.

– Заключённая Колтукова… – начала Вера Ивановна, но Маринка махнула рукой.

– Пошли, Колтукова, – сказала она, – гости к тебе приехали.

Гости? Вера Ивановна не ждала гостей, да и кто мог к ней приехать?Близких родственников у Веры Ивановны не случилось, ни мужа, ни детей, а «прочих лиц», как написано на плакате с распорядком, к ней не пустят. Чекисты не разрешат, мелкие мстительные человечишки.

Шагая вслед за деловой Маринкой, по команде останавливаясь и поворачиваясь, Вера пыталась и не могла придумать, кто же это может быть? Неужели двоюродный племянник? Только жил он на другом конце страны, видел тётку последний раз лет пятнадцать назад и, наверное, даже не помнил её. Кто?

– Четыре часа, – сказала Маринка. – Часы-то есть? Ладно, шучу.

И сама распахнула перед Колтуковой дверь комнаты для свиданий.

Вера Ивановна шагнула и обомлела! С дивана ей навстречу поднималась сама Лиза!

Ноги ослабли. Наверное, Вера тут бы и опозорилась, растянулась на полу, но кто-то крепко обнял её за плечи, подвёл и посадил в кресло рядом с диваном. Вера Ивановна мельком улыбнулась доброхоту, но даже не запомнила его лица. Лиза, к ней пришла сама Святая Лиза!

Вера Ивановна опомнилась, попыталась встать и поклониться, но Лиза положила ей ладонь на плечо и удержала.

– Сиди, сестра, – ласково сказала она. – Ты за меня пострадала, это я тебе должна кланяться.

И, в самом деле, поклонилась. Не в пояс, но с уважением.

– Я не могу… – залепетала, было, Вера Ивановна.

– Прости, сестра, – остановила её Лиза.

– За что же? – удивилась Вера Ивановна.

– За то, что не могу тебя отсюда забрать, – объяснила Лиза. – Вернее, забрать могу, но нам уходить пора, и тебя скоро вернут обратно, да ещё и накажут.

Накажут? Какая мелочь! Что это наказание рядом со счастьем быть рядом с Лизой, прикасаться к Лизе, слушать её. Но почему уходить? Зачем?! Не её это дело, требовать у Лизы отчёта, но как же так?

– Ты нас покидаешь? – не выдержала Вера Ивановна. – Навсегда?

– Не знаю, – святая совсем по-человечески пожала плечами.

– Как же мы без тебя?..

– А раньше вы без меня как? – притворилась строгой Лиза. – Ладно. Это, сестра, тебе. На память. Носи и не снимай.

В руках святой появился кулон: кусочек яшмы на простом шнурке. Ни золота, ни серебра, но у Веры Ивановны стало горячо под сердцем.

– Не бойся, – предупредила Лиза её вопрос. – Его никто не увидит кроме тебя. Только сама не потеряй.

– Никогда! – Вера Ивановна приняла кулон и поцеловала его. – Я не потеряю его никогда!

– Будь счастлива, – сказала Лиза.

Она прощалась! Вера Ивановна хотела сказать что-то, приличное случаю, но не нашла слов. Слова – все! – рядом с Лизой, рядом с тем, чем стала она для Веры Ивановны, выглядели трескучими и мелкими.

– Я люблю тебя… – догадалась, в конце концов, Вера Ивановна, но комната была пуста. Ни Лизы, ни её предупредительного спутника, ни… Кулон, где кулон? Камень словно услышал и шевельнулся у неё на груди. Значит, это было, значит, ей ничего не привиделось!