Мгновения жизни (СИ)

− Уж не знаю, где он этого набрался, − сетовал Тобиас, − но, как мне кажется, если копнуть глубже, он мне сможет лекцию провести, и я много нового узнаю!

− Я не зрелый, − пробубнил Северус, − ты сама меня ребенком еще вчера называла, а сегодня я уже вырос?

Эйлин рассмеялась и сменила позу, разминая спину, внимательно заглянула Северусу в глаза.

− Для любого родителя, сколько бы ребенку лет не было, он все равно ребенок, − Эйлин провела рукой по его плечу, отмечая, как он меняется, − может и банально, но это чистая правда. Если ты откажешься, я пойму, но мне и правда будет нужна твоя помощь. Без тебя я не справлюсь. — Она снова улыбнулась, ласково глядя на сына. − Что скажешь?

Северус опешил от такой просьбы и молча уставился в окно, а затем также молча встал и, раздернув шторы, вмиг озарил комнату светом и, повернувшись к матери, очень торжественно и серьезно кивнул.

Впрочем, помогать ему пришлось значительно раньше, чем родился ребенок. Беременность, которую помнила Эйлин, сильно отличалась от той, что была сейчас. Токсикоз, казалось, с каждым днем был все сильнее, что и без того худая, она теперь с досадой просила Тобиаса уменьшить размер одежды. Иной раз тошнота была настолько сильной, что Эйлин приходилось буквально весь день проводить в постели, и тогда Северус мог проявить всю силу своей заботы и помощи. К гордости обоих родителей, он готовил не просто макароны, а даже какие-то сложные блюда собственного сочинения, от которых Эйлин переставало тошнить. По просьбе Тобиаса, он даже один раз сопровождал маму в Мунго, когда этого по причине работы не смог сделать отец.

За неделю до отъезда в школу Северус взялся варить лечебные зелья и, пропадая вечерами в лаборатории, искренне верил, что, возможно, однажды они окажутся очень кстати вечно занятым родителям или сестре. Отчего-то он был уверен, что мама ждет именно девочку, о чем постоянно заявлял, стоило только родителям поднять риторический вопрос о поле ребенка.

− Я буду писать чаще и если что, я могу даже приехать, − серьезно сказал он родителям, бросая взгляд на поезд, готовый к отправлению, − и вы пишите почаще, я буду ждать новости про нее.

Северус многозначительно посмотрел на слегка выдающийся живот матери, а Тобиас тепло улыбнулся, гордясь такому проявлению ответственности и взрослости, и, потрепав сына по плечу, подтолкнул в объятия Эйлин.

− Конечно, будем, − сдерживая слезы, прошептала она, отмечая, что еще немного, и сын догонит ее в росте, − все будет хорошо, учись давай и чтоб без глупостей.

− Мам, − протянул Северус и, запрыгнув в вагон едва ли не в последний момент, помахал им из окна.

− Мне кажется, в прошлый раз у меня еще не было живота в это время. Да его вообще не должно еще быть видно! − критически оглядывая себя в витрине магазина, заметила Эйлин, выходя с вокзала.

− Второй раз он может быть заметен гораздо раньше, да и потом, ты худая, как щепка, и кофта у тебя тесная, − ответил Тобиас, занятый разглядыванием видеомагнитофона. − Представляешь, с этой штукой можно будет смотреть фильмы дома, если купить кассету, насколько я понял, − с восторгом сказал он, указывая на странного вида устройство и лежащие с ним рядом черные прямоугольные коробки.

− Помнится, − заметила Эйлин с улыбкой, − в прошлую мою беременность ты купил телевизор, и потом пришлось занимать еду у миссис Хьюз. Хорошая была женщина, − с теплом в голосе сказала она, вспоминая, как старушка не раз выручала ее в трудную минуту.

− Помнится, это было до того, как я узнал, что ты беременна, − стушевался Тобиас, глядя на ценник, и, сжав губы, отошел от витрины. − Но я еще куплю его, вот увидишь.

Побродив немного по городу, они, шутливо препираясь, вернулись домой, издали заметив, как от их двери отошел почтальон. Погода стояла настолько прекрасная и все еще летняя, что Тобиас предложил жене прогуляться вдоль реки, на что та радостно согласилась, предвкушая романтичный вечер. Однако чем ближе они подходили к любимому месту прогулок, тем больше разочаровывались. Ближайшую к фабрике часть квартала уже расселили, и теперь в брошенных пустых домах жили бездомные, периодически прогоняемые полицией и оставлявшие после себя горы мусора. Грязь была повсюду, обрезки бумаги, стаканов из-под кофе и просто бытовой мусор кучами валялся вдоль берега реки, и, опасаясь повредить себе ноги, Тобиас скрепя сердце увел Эйлин подальше от фабрики в сравнительно новый район Коукворта.

− Только вопрос времени, когда нас попросят освободить дом, − сказала Эйлин, с интересом оглядывая ряд белых домов в районе, где жила подруга Северуса, Лили. — Хотел бы жить в таком?

Она указала рукой на дом, сплошь увитый жимолостью, и Тобиас, равнодушно оглядев чье-то жилище, только пожал плечами.

− Я бы хотел жить в своем доме. И, будь это возможно, остался бы в нем навсегда, − он грустно посмотрел в сторону, где, словно указующий перст, возвышалась труба уже год как закрытой ткацкой фабрики, и вздохнул, − но я прекрасно понимаю, что ничто не вечно, и если уж выбирать, я лучше уехал бы куда-то, где тепло.

Так, размышляя каждый о своем, они вернулись домой, и Эйлин, собрав с пола письма, машинально начала перебирать их в поисках квитанций и неожиданно обнаружила конверт, украшенный голубой маркой с изображением самолета и печатью с надписью «Лос-Анджелес, США».

− Это тебе, − она не глядя протянула Тобиасу конверт, и тот, взглянув на имя отправителя, нахмурился, вскрыл и, прочитав официального вида письмо, молча осел на диван, растерянно глядя перед собой.

Заметив реакцию мужа, не спрашивая причину, Эйлин выхватила бумагу из его рук и, пробежав глазами, только сильно обняла Тобиаса, шепча тому слова соболезнования.

− Да мы и не общались последнее время, после Перу, − выдавил он, силясь понять, что отца, пусть и такого противного, но все равно любимого, больше нет, − там дата похорон была, − он сглотнул, − в прошлый вторник. Я даже не знаю, что теперь делать и знает ли мама? Хотя, − Тобиас запнулся, думая, что не общался с ней еще больше, чем с отцом, − ей, наверное, все равно.

− Они пишут про клинику, − дочитывая письмо, сказала Эйлин, − просят тебя приехать для вступления в наследство.

Тобиас только поморщился и, мотнув головой, молча ушел на кухню, где, вынув из полки коньяк, что Эйлин использовала для выпечки, сделал большой глоток прямо из бутылки. Спустя секунду коньяк и заодно все содержимое желудка оказались в кухонной раковине, и, глядя на погром, что устроил, случайно задев сушилку для посуды, Тобиас позволил себе расплакаться впервые за очень долгое время. Потом, разозлившись на себя, отца и жизнь в целом, он с силой пнул дверцу шкафчика и, глядя, как она сломалась, немного пришел в себя и, как мог ликвидировав беспорядок, вернулся к жене.

− Это тяжело, − произнес он, ложась на диван и устраиваясь головой на ее коленях, − правда тяжело.

Тобиас легким касанием поцеловал Эйлин в живот, думая о том, что Северус хоть раз, но видел деда, снова расплакался.

− Конечно, тяжело, − тихо говорила Эйлин, гладя мужа по голове, всеми силами желая помочь и понимая, что вряд ли способна уменьшить его боль, которую можно только прожить, − но я рядом, и твой папа, я уверена, знает, как сильно ты его любишь.

Тобиас только всхлипывал в ответ, вопреки всему не чувствуя себя одиноким.

На следующий день, который вдобавок выпал на дежурство, Снейп чувствовал себя так, будто кто-то пробил дыру в сердце и случайно забыл заделать обратно. Он даже уступил все назначенные операции своему вечному конкуренту — Уилсону, предпочтя обычный день в «травме», где, по его мнению, вряд ли бы смог кого-то случайно убить.

− И что, не поедешь никуда? − спросил Грегори Макномара, открывая дверь кабинета и заходя удивительно легкой для его комплекции походкой. − Извини уж, но Эйлин мне все рассказала. Обычно в таких случаях мы даем неделю на то, чтобы прожить… − он замялся, жалея Тобиаса всей душой и с теплом вспоминая его отца. — Мортимер был замечательным человеком, врачом, специалистом своего дела, и я уверен, что второго такого патологоанатома просто не существует.