Хозяин видений (СИ)

Мирослав вернулся минут через пять — одетый в джинсы и майку и причесанный. Отнес поднос с угощениями на кухню и приготовил чай. Вкусный, как я люблю. Сладкий, с лимоном. Мне досталось также овсяное с кунжутом печенье. И понимающий взгляд.

— Я запуталась, — призналась я и обняла ладонями чашку. Она грела их через тонкую ткань свитера, и постепенно одиночество уходило.

— Тебя изгнали. Выдернули из родной среды. Это нормальные ощущения для хищного.

— Я сама себя выдернула, давно еще, в Венгрии. Не могла, не хотела…

— А сейчас? — Его внимательный взгляд заставил поежиться. — Сейчас хочешь?

Я пожала плечами.

— Я ведь ни на секунду тогда не сомневался. Засомневайся я — и ты, и Влад были бы мертвы. А вы мне близки. Оба. Несмотря на то, что ты считаешь иначе. Тогда я тебя, маленькая, спасал.

— Знаю. Я тебе как дочь.

— Ты мне друг. Стояла тут — трясущаяся, напуганная — когда охотник пришел за мной. Стояла и просила его меня не убивать. Затем в Венгене позволила спасти жену и дочь. И тогда, в доме, вывела Майю.

— Ты мне тоже друг. Хоть я и злилась сильно.

— А сейчас? Тоже злишься?

— Сейчас не злюсь. Все, что произошло в Будапеште, оказалось напрасным. Герда вернулась. Но дело даже не в этом. Все эти годы… моя любовь, моя боль… Я же ее дочерью считала! Дралась за нее, глотки рвала. И с Таном тогда… если бы не Кира, я бы, наверное, его не убила. А она оказалась миражом. Дымкой. Ты — мужчина, тебе не понять, каково это — когда умирают дети.

— Да, я мужчина. — Он тяжело вздохнул и отвернулся. Сложил руки на коленях, посмотрел прямо перед собой, и воздух в комнате стал тяжелым. На плечи навалилась грусть — его грусть. Его боль. И я поняла прежде, чем он сказал. Поняла, что была не права. — Но я знаю, каково это — терять детей. У меня их пятеро было, выжила только Майя. И то потому, что ее тогда просто не существовало в природе.

— Извини…

— Нет, послушай. Я пережил. И ты переживешь. Будешь злиться, плакать, страдать. Но — будешь! Если бы Влад не пошел на этот авантюрный шаг, тебя бы не было. Он жесток порой, но всегда знает, для чего что-то делает. Никогда не отступает. И любит тебя так, как умеет.

— Только от любви этой тошно и хочется бежать. Выжигает она все, Мир. Душу, сердце, саму жизнь. Сдохнуть от такой любви хочется!

— Лучше сдохнуть от потери кена в ржавом ангаре, — покачал он головой. — Чем этот Эрик лучше Герды?

— Тем, что он не хотел. Что сожалеет и делает все, чтобы мне было комфортно. А что делает Влад? Конкретно сейчас? Сидит и боится в большом доме или пустил все на самотек? Ведь Эрик тут не навсегда. Он уйдет, а Герда никуда не денется…

— Влад никогда не будет сидеть и бояться. И тем более, не пустит все на самотек.

Я вздохнула.

— Скажи ему, пусть не подставляется. Погибнет еще, а у него сын. И жена. Рита плакать будет…

— А ты будешь плакать, Полина? Или уже все перегорело?

— Я не буду, — уверенно ответила я. — Просто потому что разучилась. Но смерти ему не желаю, иначе зачем бы ходила к Мишелю? Просто… у нас разные пути.

— Уверена?

— Пока да. А загадывать не буду — судьба любит подшутить над планами.

Вернулась к себе я уже за полночь. Усталая, но довольная. Все же приятно знать, что у тебя кто-то остался. Кто-то не из племени и не связанный со странными испытаниями Эрика. Что мне есть, к кому прийти и с кем поговорить.

А ночью, глядя на крупные, по-летнему обильные звезды, я думала о Владе. О его словах у очага, о болезненном блеске в глазах, об отчаянии, оставившем след на лице. Нельзя было назвать его счастливым. Наверное, потому что ложь счастья не приносит… Хотя вот я всю жизнь старалась правду говорить, и что мне это дало?

Но почему-то зеленые глаза до утра не шли из головы. Это все Мирослав, он явно шаманит с сознанием. В прошлый раз после нашего откровенного разговора в Швейцарии, мы с Владом…

Нет, не думать об этом! Не вспоминать. Все в прошлом, а в настоящем у меня Эрик. Такой же притягательный и еще более недоступный. Не моего романа герой. Но почему же рядом с ним так чертовски хорошо? Это что, шутка природы?

Уснула я под утро, а проснулась около одиннадцати, не выспавшаяся и раздраженная. Хорошо хоть встать с постели не успела — тут же откинулась на подушки, зажмурилась и полностью отдалась картинкам в голове.

Я сижу на полу в квартире на Достоевского. Меня трясет, я с трудом понимаю, что происходит — в голове туман, сознание путается. Нога затекла, потому что сверху на ней лежит что-то тяжелое. Что-то или… кто-то!

— Эрик, — шепчу, пытаясь сбросить его с себя. Какой же он неподъемный! — Эрик, очнись!

Страх накатывает резко вместе с тошнотой. Если уж он беспомощен, то я и подавно…

Он все так же не шевелится, и я боюсь, что он умер, оставив меня тут одну. Наедине с опасностями. С Гердой. От этой мысли становится невыносимо тоскливо, внутри все сжимается. Верить не хочется, понимать еще меньше.

Я смотрю на часы на шкафу — бабушкины, те самые, что я так и не смогла выкинуть. В память о детстве. Десять часов, почти ночь. Ночью особенно страшно. Темно и тревожно.

Он же не умер? Он просто не мог умереть, бросить меня! Не имел права.

И вдруг я понимаю, что в комнате не одна…

Медленно, словно в вязком киселе, поворачиваю голову.

Ветер с шумом распахивает окно, развевая занавески. Холодно. Снег со свистящим ветром врывается в квартиру, кружит, леденит кожу. А вместе со снегом вплывает она. Женщина в светлой шифоновой одежде. Прямо по воздуху. Словно сказочная фея, скользит медленно, плавно и определенно — к нам.

Надо разбудить Эрика. Срочно. Иначе… Что иначе? Я не знаю. Но понимаю точно: ничего хорошего.

А потом слышу шелест сзади. Успокаивающий, дурманящий звук.

И — темнота.

Голова болела безумно. Еще больше, чем после видения о Теде. Я старалась отдышаться, успокоиться, но перед глазами все стояла незнакомка в шифоне — бледное лицо и плавное приближение. Ей нужен Эрик — в этом не было сомнения. Нужен не просто поговорить. Забрать. Она хочет его забрать! Вырвать из этого мира навсегда. И точно не в кан. Куда-то еще. В какое-то страшное, опасное место. Туда, откуда не возвращаются…

Я лежала еще несколько минут и смотрела в потолок, думая, что значит для меня это видение. Еще один шаг к его цели, еще одна опасности или… повод ему позвонить? Просто позвонить, услышать его голос, наполненный энтузиазмом, увидеть лучащиеся предвкушением глаза. И наполниться теплом. Его теплом. Его радостью. Ведь своей у меня не осталось.

И вдруг я поняла, что хочу, чтобы он нашел свой кан. Обрел, наконец, то, к чему стремился столько лет. Нашел себя. Стал счастливым.

Ведь в жизни иногда не главное — собственное счастье. Иногда важнее подарить его близким. А Эрик — как бы я ни хорохорилась, как бы ни отстранялась от собственных эмоций — стал мне близким. И значит, я изо всех сил постараюсь, выложусь, но он попадет в свой кан.

А я… я просто улыбнусь от мысли, что он был в моей жизни. Просто был. Без всяких намеков на «будет».

Глава 14. Глубокий синий

Я позвонила Эрику, и вечером он приехал. Просто возник в моей жизни снова, и стало светлее. Легче. Он вошел в мою квартиру — улыбающийся, громкий, и заполнил собой все пространство. Ни слова не сказал о моей просьбе побыть одной и подумать. Просто спросил, как дела. А я рассказала о видении.

— Постой, ты что же, помнишь время? — тут же воодушевился он после того, как я закончила рассказ. А на лице отразилась непонятная смесь эмоций. То ли радость, то ли удивление. Выглядел он при этом почти безумным.

— Да. — Я указала на бабушкины часы. — Четко видела время на них.

Он улыбнулся. Резко притянул меня к себе и обнял. А я растерялась. Снова.

— Это же замечательно!

— Очень мило, — смутилась я и осторожно отстранилась. — Но что в этом замечательного? Может, ты не понял, но я видела странную летающую тетку, а как ей противостоять, совершенно не знаю. К тому же, ты был в отключке.