Безграничная (ЛП)

Я шутливо кусаю его плеча, что вызывает у него еще один смешок. Я поднимаю голову и вглядываюсь в его теплые голубые глаза. Мы оба пытаемся выглядеть серьезно, но терпим неудачу.

— Я думаю, мы должны остаться здесь, Морковка, — говорит он. — Навсегда.

— Я абсолютно с тобой согласна, — бормочу я, целуя его. — «Навсегда» звучит так здорово.

Тень проходит над нами. Такер и я смотрим вверх. Птица парит над нашими головами. Огромная ворона. Она гораздо больше орла, да и вообще она больше чем любая другая птица, которую я когда-либо видела. Медленным кругом она разворачивается высоко над нами, становясь пятном на голубом небе.

Такер поворачивается ко мне с беспокойством в глазах. — Это ведь просто птица, верно?

Я не отвечаю. Страх движется, словно замороженный лед, по моим венам, когда еще птица присоединяется к первой, покачиваясь в воздухе высоко над нами. Затем присоединяется еще одна, и еще одна, и так до тех пор, пока я не сбиваюсь со счета. Воздух становится холоднее. Кажется, словно озеро под нами вот-вот замерзнет. Я могу почувствовать, что глаза птиц устремлены на нас, когда они поворачиваются, уплотняя круг.

— Клара? — говорит Такер. Его дыхание выходит паром.

Я смотрю вверх, мое сердце колотится. Они ждут подходящего момента, чтобы пикировать и разодрать нас своими острыми клювами и когтями. Чтобы оторвать нас друг от друга.

Они ждут.

Стервятники кружат подобным образом, когда кто-то мертв или умирает. Вот и эти птицы смотрят на нас, как стервятники.

— Эх, ну… — говорит Такер, пожимая плечами, — … мы всегда знали, что все это было слишком здорово, чтобы долго продолжаться.

Следующим утром мы с Кристианом моем посуду. Стоя плечом к плечу у раковины, я мою посуду, а он ее вытирает. И вдруг совершенно неожиданно, он говорит:

— Есть кое-что, что я должен сказать тебе.

— Хорошо, — говорю я осторожно.

Он выходит из комнаты на минуту, и когда возвращается назад, то держит черно-белый блокнот.

Дневник Анжелы.

— Ты возвращался назад, — говорю я пораженно.

Он кивает. — Прошлой ночью. Я полетел назад в «…. Подвязку» и нашел его в сундуке, в ее спальни, которая не сгорела.

— Зачем? — задыхаюсь я. — Это так опасно! Билли сказала, что там повсюду рыскают Черные Крылья, пытаясь найти нас. Тебя могли ….

Схватить. Убить. Похить в ад. И я могла бы никогда не узнать, что с ним случилось.

— Мне жаль, — говорит он. — Я не хотел, чтобы ее дневник попал в плохие руки. Ведь кто знает, что здесь написано о нас? Или о собрании? И я просто хотел… сделать что-нибудь. У меня так много вопросов. Я думал, может быть, он даст нам некоторые ответы. Я не спал всю ночь, читая его.

— Так ты нашел то, что искал? — спрашиваю я мягко, неуверенная что делать: быть ли мне в ярости из-за того, что он пошел на такой риск, или же испытывать облегчение от того, что он вернулся целым и невредимым.

Его рот слегка скривился. — В нем много всего. Исследования. Стихи. Подробный отчет обо всех грязных подгузниках Веба. Список песен, которые Анна пела ему, чтобы уложить его спать. И мысли Анжелы рассказывающие о том, как она чувствует себя во всем этом. Она была уставшая, злая и напуганная, но она хотела делать то, что будет лучше для Веба. Она строила планы.

И сейчас у нее не получится довести до конца любой из них, думаю я. Я точно не знаю, где Анжела, но я знаю кое-что об аде. Там холодно и бесцветно. Уныло. Полное отчаяние. Моя грудная клетка сжимается, когда я представляю Анжелу в этом месте. Безнадежность. Боль.

— И есть последняя запись, написанная очень быстро, — говорит Кристиан. — Она получила записку от Пена в ту ночь. Он предупреждал ее, что Черные Крылья близко. У нее появилась минута, чтобы спрятать Веба, и Пен дал ей эту минуту.

Так Пен, оказывается, не такой уж плохой. Но мысли о нем не заставляют меня чувствовать себя лучше. Потому что, прежде всего, он был тем, кто доставил ей этот беспорядок.

— В любом случае, — говорит Кристиан, — мне хотелось рассказать тебе об этом.

Он протягивает дневник мне, как бы предлагая, но я не беру его. Я не знаю, как буду чувствовать себя, читая ее дневник, когда она ушла. Это ее личная дневник.

— Я положу его на тумбочку, — говорит он. — Вдруг ты захочешь прочитать его.

— Нет, спасибо, — отвечаю я. Хотя, мне и любопытно.

Мы возвращаемся к мытью посуды. Сейчас тихо, и каждый из нас пребывает в своих мыслях. Кристиан думает о дневнике, о том, что Анжела должна была написать о Вебе или о семье. Через некоторое время, он говорит:

— Ты никогда не думала о том дне на кладбище?

Он имеет в виду, что я никогда не задумывалась о поцелуе. Думала ли я когда-нибудь о нас.

Я не думаю, что я могу выдержать этот разговор. Не прямо сейчас. — Ты — телепат. Так скажи мне, — слабо шучу я.

Но, правда, в том, что да, я думаю об этом. Когда мы прогуливаемся вместе, и он свободно держит меня за руку. Когда он смотрит на меня через обеденный стол, смеясь над шуткой, которую я сказала, своими зелено-золотистые блестящими глазами. Когда мы пересекаемся на пути в ванную, и я вижу его волосы мокрые от душа, вижу, как его майка облегает его влажную кожу, слышу запах его геля для душа, который доносится от него. Думаю о том, как легко было бы принять эту жизнь. Как легко было бы быть с ним.

Я думаю о том, какого это будет, если мы зайдем в одну и ту же комнату в конце дня. Да, я думаю об этом. Даже если это и заставляет меня чувствовать себя плохим человеком, ведь он не единственный парень, о ком я думаю подобным образом.

— Оно чистое, — замечает он, и осторожно берет блюдо, которое я энергично очищаю. — Я думаю об этом, — говорит он через минуту.

Он не собирается позволить этому разговору закончится.

— Ты думаешь, что ты мог бы сделать это все сам? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, удивленный моим вопросом. — Сам?

— Ну, поцеловать меня было частью твоего видения, так что ты знал, что это должно произойти. Ты сказал: «Ты не собираешься уходить», когда я хотела уйти. Потому что ты знал, что я останусь. Ты знал, что ты поцелуешь меня, и я позволю тебе.

Что-то слышится в его горле. Он опускает голову, пряди волос падают ему на глаза, и он смотрит в раковину, будто какой-то таинственный ответ можно найти в этой мыльной пене.

— Да, я целовал тебя в видении, — говорит он, наконец. — Но это оказалось не так, как я думал, это будет.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думал…— Я чувствую его разочарование, затем смущение и уязвленное самолюбие.

— Ты думал, что, если мы поцелуемся, то будем вместе, — говорю я за него.

— Да. Я думал, что мы будем вместе. — Он пожимает плечами. — Полагаю, мой час еще не настал.

Он ждет. Он все еще ждет. Он отказался от всего ради меня. От всей его жизни. Его будущего. От всего, и лишь потому, что он хотел, чтобы я была в безопасности. Потому что он верит, в глубине сердца, что он — мое предназначение, а я — его.

— И для записи, это было, потому что я сам этого хотел. — Он просовывает кухонное полотенце через ручку холодильника, и затем подходит ближе ко мне. — Я хотел поцеловать тебя, — шепчет он. — Не из-за какого-то видения, которое увидел. А из-за тебя. Из-за того, что я чувствую по отношению к тебе.

Мир на секунду замер, а затем он наклоняется и гладит меня по щеке тыльной стороной ладони, после чего целует, мягко и без давления. Он держит свои губы на моих довольно долгое время, слегка касаясь. Между нами возникает тепло. Время замедляется. Я вижу будущее, которое он представляет — всегда вместе, всегда друг за друга. Мы — партнеры. Лучшие друзья. Влюбленные. Мы вместе путешествуем по миру. Мы строим жизнь друг с другом, минуту за минутой, час за часом, день за днем. Мы растим Веба, как нашего собственного ребенка, и если вдруг случится беда, то мы разбираемся с ней. Вместе.

Мы принадлежим друг другу.

Он отстраняется. Его глаза ищут мои. Частицы золота, словно искры, которые задают мне вопрос.