Черное сердце (ЛП)

После выступления,

говорю я, изучая свои по большей части пустые карточки.

Пришла федеральный агент,

сообщает один из помощников. — Она говорит, что ваша безопасность может быть под угрозой.

Так и знал, что они выкинут нечто в этом роде. Нет, я буду выступать. Им меня не остановить,

заявляю я. — Пусть один из наших офицеров службы безопасности проследит, чтобы она не помешала моему выступлению. Мы же выйдем в прямой эфир, да?

Помощник кивает.

Отлично. — Не знаю, заподозрила ли что-нибудь Юликова и остальные, но через несколько минут это не будет иметь никакого значения.

Тут из-за трейлера, в котором я должен находиться, появляется агент Бреннан. В руках у нее пропуск.

Губернатор,

говорит она.

Встаю и делаю первое, что приходит в голову. Поднимаюсь на сцену, перед которой собралась небольшая группа сторонников, размахивающих транспарантами, и куда большая толпа журналистов с нацеленными на меня видеокамерами. Может, народу и не слишком много, но вполне достаточно. Замираю на месте.

Сердце бешено бьется в груди. Даже не верится, что я все-таки решился.

Останавливаться поздно.

Откашливаюсь и, перебирая карточки, подхожу к трибуне. Вижу, как Юликова лихорадочно что-то говорит по рации.

Дорогие сограждане, уважаемые гости, сотрудники прессы, благодарю вас всех за то, что почтили своим присутствием мое выступление. На этом вот самом месте содержались сотни граждан штата Нью-Джерси после того, как вышел запрет, в один из мрачных периодов истории нашей нации — мы стоим здесь в ожидании нового закона, который, если его примут, может снова увести нас в самом неожиданном направлении.

Раздаются аплодисменты, но весьма осторожные. Это не тот тон, который взял бы настоящий Паттон. Скорее всего, он понес бы какой-то бред насчет того, что проверка мастеров поспособствует их безопасности. Сказал бы, какое светлое будущее мы скоро увидим.

Но сегодня микрофон в моих руках. Бросаю через плечо свои карточки и улыбаюсь слушателям. Откашливаюсь. — Я собирался зачитать краткое обращение, которое приготовил заранее, а потом ответить на вопросы, но решил немного нарушить обычный порядок. Сегодня не время для политики. Сегодня я поговорю с вами от всей души.

Опираюсь о трибуну и делаю глубокий вдох. — Я убил множество людей. А когда я говорю «множество», я имею в виду «по-настоящему много». Я лгал, но, честно говоря, думаю, что услышав об убийствах, вы простите мне небольшую ложь. Знаю, о чем вы спрашиваете себя: «Он имеет в виду, что убивал людей лично или просто заказывал убийства?» Дамы и господа, я здесь, чтобы ответить вам — и то, и другое.

Смотрю на репортеров. Они перешептываются. Сверкают фотовспышки. Транспаранты опускаются.

К примеру, я убил Эрика Лоуренса из Томс Ривер, Нью-Джерси, собственными руками. Руками в перчатках, заметьте. Я же не извращенец какой. Но я его удавил. Можете прочитать полицейский отчет — то есть, могли бы, если б я его не уничтожил.

Возможно, вы задаетесь вопросом, зачем я это сделал? И причем тут мой крестовый поход против мастеров? И чего ради я заявляю об этом вслух, тем более прилюдно? Что ж, позвольте рассказать вам об одной уникальной женщине в моей жизни. Вы же знаете, как это бывает — встретишь девушку и немножко сходишь с ума?

Указываю на высокого парня в первых рядах. — Ты же понимаешь о чем я, да? Что ж, я хотел бы кое-что прояснить относительно Шандры Сингер. Наверное, я немного все преувеличил. Если вас бросает подружка, вы обычно расстраиваетесь,… возможно, вас подмывает звонить ей по двенадцать раз подряд и умолять вернуться,… а может, набрызгать краску из баллончика на ее машину… или обвинить ее в грандиозном заговоре… и попытаться сделать так, чтобы ее пристрелили посреди улицы. А если вы очень сильно расстроены, то, возможно, попытаетесь искоренить вообще всех мастеров в штате.

Чем сильнее вы ее любите, тем больше сходите с ума. Моя любовь была огромна. А преступления еще больше.

Я здесь не для того, чтобы просить прощения. Я его не жду. На самом деле я ожидаю, что начнется процесс, за которым последует продолжительное тюремное заключение. Я говорю вам все это потому, что вы, дорогие сограждане, достойны полной откровенности. Лучше поздно, чем никогда — должен сказать, очень приятно сбросить такой камень с души. В общем, я убивал людей. Пожалуй, вы не должны слишком поражаться всему, что я только что сказал, и — о да. Вторая поправка — ужасная идея, и я поддерживал ее по большей части для того, чтобы отвлечь вас от прочих моих преступлений.

Итак, вопросы есть?

Воцаряется долгая тишина.

Ну ладно,

говорю я. — Спасибо. Боже, благослови Америку и великий штат Нью-Джерси.

Нетвердой походкой покидаю сцену. Организаторы с блокнотами и помощники в костюмах смотрят на меня так, будто боятся ко мне приблизиться. Улыбаюсь и показываю им поднятые вверх большие пальцы.

Неплохая речь, а? — Говорю я.

Губернатор,

произносит один из них, направляясь ко мне. — Мы должны обсудить…

Не сейчас,

с улыбкой отвечаю я. — Подгоните мою машину, пожалуйста.

Помощник открывает рот, чтобы что-то сказать — может, он понятия не имеет, где моя машина, скорее всего, она там, где настоящий Паттон; тут кто-то выкручивает мне руки за спину, и я чуть не падаю с ног. Вскрикиваю, ощущая прикосновения металла к запястьям. Наручники.

Вы арестованы,

это Джонс в своем строгом черном костюме федерального агента. — Губернатор.

Сверкают фотовспышки. Меня разбирает смех. Думаю о том, что только что сделал, и мне становится еще смешнее.

Агент Джонс ведет меня прочь от вопящей толпы, туда, где припаркованы полицейские машины и телевизионные вагончики. Несколько копов подходят к нам, чтобы удержать натиск видеокамер и папарацци.

Ты сам вырыл себе могилу,

бормочет Джонс. — И я тебя в ней похороню.

Говори громче,

чуть слышно отвечаю я. — Давай, попробуй.

Джонс подводит меня к машине, открывает дверь и заталкивает меня в салон. Тут я чувствую, что как мне что-то надевают через голову и опускаю глаза. У меня на шее висят три амулета — те, что предотвращают трансформацию, те, что я отдал Юликовой.

Я не успеваю что-либо сказать — дверь захлопывается.

Агент Джонс садится на место водителя и заводит машину. Мы медленно едем сквозь толпу, за окнами мелькают фотовспышки.

Откидываюсь на спинку сиденья и стараюсь расслабиться — насколько возможно. Наручники сидят слишком плотно, чтобы можно было от них избавиться, но я не волнуюсь. Уже нет. Арестовать меня они не могут — за это точно нет, ведь теперь они запросто могут взять Паттона. Простая ложь лучше запутанной правды.

Объяснять, что тот Паттон, которого показывали по телевизору, который признался — не настоящий Паттон, и что настоящий Паттон действительно совершил все эти преступления, слишком сложно.

Они могут орать на меня сколько угодно, могут не принимать меня в свое подразделение, но им все равно придется признать, что я решил проблему. Я обезвредил Паттона. Не так, как они того хотели, но при этом никто не пострадал, а это дорогого стоит.

Где Юликова? — Спрашиваю я. — Мы едем обратно в отель?

Никакого отеля,

отвечает Джонс.