Теряя себя (СИ)

Впрочем, как и мама. Как Элисон. Как Хелен.

Я не хочу открывать глаза. Может поэтому до последнего цепляюсь за ускользающие образы и крепко жмурюсь, умоляя свой разум чуть задержаться, дать мне возможность еще на несколько минут окунуться в тепло встречи с родными, увидеть грустный взгляд мамы и дерзкий Элисон. Почувствовать аромат шарлотки и запах детского крема, сладкий, с едва уловимой цветочной отдушкой.

Я не хочу открывать глаза, потому что до ужаса боюсь натолкнуться на мерзкие каменные стены, черную безнадежность и безумие, которому так и не нашла объяснение. И все же мне приходится это сделать, отпустить сон и, глубоко вдохнув, вынырнуть наверх, в проклятую действительность, где я совершенно теряюсь, наталкиваясь не на каменную кладку темницы, а на плечо Хозяина, в которое доверчиво уткнулась носом. Моя ладонь лежит на его руке, и, слегка сжав пальцы, я четко ощущаю твердость мышц, в силе которых даже не сомневаюсь. Разве не он с легкостью поднял Аруша над полом, а после, вырвав его сердце, бросил к моим ногам? Разве не он забрал жизнь Хелен? Разве не он превратил меня в ничто? Наверное, после всего произошедшего я должна его ненавидеть, испытывать отвращение и пытаться избавиться от его близости, но вместо этого напротив, не тороплюсь отодвинуться и, пользуясь моментом, с интересом рассматриваю его профиль. Скольжу усталым взглядом по его лбу, щеке, носу, чуть задерживаюсь на красивых губах, а затем останавливаюсь на длинных опущенных ресницах, скрывающих от меня холодный и безразличный мир, в котором я без борьбы утонула.

Глупая.

Слабая.

Дура.

— Ты долго спишь, — он говорит это, не открывая глаз, даже не двигаясь, а я все продолжаю изучать его, удивляясь тому, что сейчас я лежу в своей постели, в своей комнате, а не на тонком матрасе, брошенном на пол холодного подвала. Интересно, что заставило его проявить милосердие? Мой жалкий вид? Или безразличие, пропитавшее меня насквозь? Не убираю ладонь с его руки, пристально наблюдая за движением его губ, и не могу удержаться, чтобы не озвучить давно мучающие меня мысли:

— Вы убили Хелен.

— Да, — он говорит это совершенно спокойно, наконец открывая глаза и поворачивая голову в мою сторону. Сейчас он так близко, что стоит мне немного пододвинуться, как наши носы соприкоснутся, но я не шевелюсь, лишь поджимаю губы и вглядываюсь в наполненные мраком глаза, в которых не могу уловить ни одной эмоции. Наверное потому, что там я вижу свое отражение.

— Я стала причиной ее смерти и должна испытывать чувство вины, но я ничего не чувствую, не помню, словно это случилось не со мной, не в моей жизни, — для пущей убедительности мотаю головой, от непонимания едва не плача, потому что собственная беспомощность душит. — Моя сестра умерла. Моя подруга умерла. Моя мама в отчаянии, и я должна, слышите? — должна испытывать боль, но я ничего не чувствую, — сжимаю пальцы, крепко, пытаясь до него достучаться, вызвать хоть какой-то отклик, пусть даже если это будет банальная жалость. — И я должна вас ненавидеть, — говорю это постепенно затихающим голосом, как будто подводя итоги всего произошедшего и указывая на главную причину своих бед. — Но даже ненависти я не чувствую. Что со мной? Я просто хочу знать, Господин, — пожимаю плечом и срываюсь, позволяя слезам скопиться в уголках глаз. Еще сильнее обхватываю его предплечье пальцами и утыкаюсь носом в плечо, больше не желая видеть своего отражения. Лучше бы я не просыпалась, осталась там, в теплом и родном сне. — Почему?

— Потому что я так хочу, Джиллиан, — он говорит это уверенным тоном, с проскальзывающими в нем металлическими нотками, словно желая оградить себя от дальнейших вопросов, которых накопилось великое множество.

Задерживаю дыхание, резко замирая и прислушиваясь к стуку своего сердца, а потом поднимаю голову и, нахмурившись, вглядываюсь в непроницаемое лицо Хозяина, стойко выдерживающего мой растерянный взгляд.

— Что это значит?

— Это значит, что я избавил тебя от ненужных эмоций, — Рэми хочет встать, но я опережаю его, приподнявшись на локте и положив ладонь на крепкую грудь. В поле зрения попадает его рука, с закатанным по локоть рукавом рубашки, испачканным кровью — кровью Аруша, поплатившимся жизнью за предательство и жадность. Но все это не имеет значения, только не сейчас, когда я так близка к истине, когда все мучившие вопросы могут найти ответы, когда разрушающее разум безумие перестанет меня терзать.

— Вы забрали их? Мою боль. Вы забрали и ее тоже?

— Да, — на удивление Рэми не пытается уйти, не пытается избавиться от моей руки и в этот самый момент кажется мне до предела близким, человечным, понимающим. Будто он видит меня насквозь и прекрасно понимает все, что я чувствую, чувствовала, буду чувствовать. Не может быть, ведь мы с ним по разные стороны, и он никогда не окажется в моей шкуре. Я смотрю на него несколько озадаченно, силясь понять, как такое возможно, а в это время Рэми кладет свою прохладную ладонь на мою руку и аккуратно убирает ее, желая встать.

— А если я хочу их вернуть? Пережить все, что должна была пережить? — судорожно хватаю его за рукав, когда он садится на край кровати и готовится встать. Подползаю ближе, пытаясь заглянуть в его лицо, и комкаю в кулаке ткань его рубашки, не отпуская от себя. Господи, наверное, я точно сошла с ума раз так настойчиво ищу ответы, а заодно рискую попасть под горячую руку, ведь, как показала практика, Хозяин не любит, когда ему перечат. Не любит, когда переходят границу и забывают, кто он есть на самом деле. Не друг, не любовник, не равный — Господин, создавший этот мир и являющийся его началом, быть может, даже концом. — Ведь это мое право — владеть своими чувствами и принимать решение насчет них.

При этих словах Рэми ухмыляется, той самой едва заметной ухмылкой, что украшала его губы в самом начале нашего знакомства, и стремительно перехватывает мою руку, чтобы в следующую секунду опрокинуть меня на кровать и, нависнув надо мной угрожающей глыбой, прижать весом своего тела. Глубоко дышу, глядя на него распахнутыми от страха глазами, и наконец замолкаю, проклиная свое упрямство и желание докопаться до истины. В конце концов, жизнь не остановилась, когда я лишилась ненужных, как выразился Хозяин, эмоций.

Просто померкла.

— Простите, — выдыхаю я, пока Рэми молча смотрит на меня, медленно-медленно сканируя лицо и цепляясь к каждой мелочи. Чувствую себя беззащитной перед ним и, постепенно покрываясь румянцем, пытаюсь унять нервное дыхание, из-за которого грудь ходит ходуном и сердце слишком сильно бьется внутри. Могу поспорить, еще немного, и оно сломает ребра, просто уберет ненужную преграду, мешающую ему жить.

—Твое сердце так стучит, ma idiote petite fille*, что я сильно сомневаюсь, справится ли оно с эмоциями, которые ты так отчаянно хочешь вернуть, — его дыхание ласкает кожу, он так близко, что я различаю как сужаются и расширяется его зрачки, почти слившиеся с сетчаткой и не имеющие четкого контура, отчего его глаза кажутся неестественно черными, демоническими и очевидно пугающими. Мне почти приятно ощущать тяжесть его тела, если бы не одно “но” —воспоминание о том, что он может причинить боль даже в момент наслаждения, в момент, когда я максимально открыта перед ним. — И смею предположить, что как только я верну их, ты сгоришь, Джил, сломаешься, утонешь… Так что не проси меня об этом. Ты можешь рассматривать это как мои извинения за то, что я потерял контроль над ситуацией и позволил Арушу лишить тебя сестры.

— Я никого не виню.

— Вот как? — его брови изгибаются от удивления, и Рэми устраивается поудобнее, явно не собираясь отпускать меня из плена. И, чтобы избавиться от давления на ноги, я не нахожу ничего лучшего, чем просто раздвинуть их, при этом поставив себя в неловкое положение, будто бы мне приятна его близость и я вовсе не против продолжения. — Значит, ты не винишь меня в смерти сестры, но при этом лишь несколько минут назад говорила о ненависти ко мне. В чем же причина?