О чем поет вереск (СИ)

========== Глава 19. Вересковая песня и братский вой ==========

За окнами Черного замка с новой яростью принялась бушевать гроза. Отдаленные, постепенно приближающиеся раскаты приносили с собой непрошеные воспоминания о смутных, темных временах изменения мира. Мидир не желал беспокоить Этайн, не хотел рассказывать про бытность свою старым богом, тем самым, одним из троих, черным, но и заснуть не мог. Этайн дремала тревожно, словно чувствуя его непокой, и Мидир, утишив ее кошмары, счел за лучшее встать и пройтись по галерее.

Волчьи головы на стенах недовольно порыкивали в такт раскатам грома, взъерошенные птицы света сбились в кучу и словно бы потускнели, вспышки молний отражались яростным пламенем в глазах стражи, будоражили кровь. Мидир кивал на привычные приветствия, не выныривая из тяжких мыслей о том времени, когда подобным же образом ревел и грохотал весь мир ши, когда вода уходила в землю, а земля обваливалась во мрак и казалось, пришел конец всему.

Волчий король остановился и подставил лицо острым брызгам дождя, пытаясь избавиться от очередного, слишком явственного видения. Замер, вдыхая ледяную, с кислинкой, свежесть дикой, бурной даже для Нижнего грозы.

Этот мир все-таки устоял. И будет стоять столько, сколько необходимо.

Мысли Мидира прихотливо извивались, сплетая прошлое и настоящее, перескакивали с предмета на предмет; да он и не старался удерживать их.

Молния ударила рядом, ослепив и оглушив на миг, выбросив в прошлое…

…Три настежь открытых Окна во все три мира. Волчий король, огромный сердитый фомор и желтоглазый неблагой втроем тянут все стихии, связывают три мира, удерживая их от падения. Молнии, молнии, молнии… Желтые, белые, голубые, аметистовые! Они прошивают все вокруг, выкручивают жилы и нервы, пьют силу древних богов. Мидир, Лорканн и Айджиан умирали и воскресали вновь, и длилось это бесконечно. Они стояли над миром, в мире и вне его, скрепляя его, сдерживая его распад.

До конца старого света на карте Нижнего было двадцать семь королевств. Осталось — только три.

Союз Трех дал жизнь Нижнему.

Новый удар молнии — и новое воспоминание.

Когда Мидир вернулся в свои владения после тяжких трудов по переустройству, он понял: время тут прокатилось не рекой, а лавиной. Кое-где еще вихрилось особенно сильно, и такие места старательно обходили даже бессмертные ши, не говоря о простых волшебных созданиях, вроде тех же фей, что пропадали бесследно. Солнце стояло в зените благого небосвода, но в этом тоже была неправильность: Лорканн отправился к себе в розовое утро, Айджиан — в туманный закат. Нижний раскололся на три мира, препоны между благими, неблагими и фоморами стали почти неодолимыми.

Черный замок встретил тогда Мидира с большой радостью и облегчением, что стало для короля, который лишь недавно отметил всего-то трехсотлетие своего правления, большим сюрпризом.

— Ты светишься! — многозначительно заявил Мэллин.

— Что с того? Это не повод для моих своенравных подданных…

Мэллин перебил, успев высказаться до того, как Мидир разозлился бы:

— Ты светишься черным! Как светилась треть мира, когда стало возможно дышать опять! — Усталый непонятно отчего, брат повел плечом, склоняя к нему голову. — Мир светился еще желтым и зеленым, но дышать стало возможно только после черного. Ты, я так понимаю, всех нас спас. И что-то мне подсказывает, что это понимаю не только я.

Тогда Мидир не поверил, но спешно постарался взять свои силы под контроль, чтобы не показывать собственное очевидное могущество. Брата переубедить так и не удалось, а Благой двор с большим облегчением воспринял новость о том, что Мидир к переделу мира относится опосредованно; и впоследствии законность его королевской власти подвергалась сомнению заметно реже.

Мэллин же не доверял чужим, даже убедительным речам. А еще когда-то давно боялся оставаться один в грозу. Мидир усмехнулся: интересно, он достаточно повзрослел, чтобы?.. В груди зашевелилось что-то доброе и древнее, теплое и семейное. Волчий король поймал себя на мысли, что ему захотелось пошалить. Нет, положительно, Этайн странно на всех действует, как бы ни отрицала она свою волшебную силу!

Северная галерея и собственные раздумья вывели его к башням. Можно было пройти короткой дорогой, но Мидир выбрал путь, которым он ходил, когда был ребенком, и шел, минуя знакомые повороты.

Сейчас, в свете молний и вспышек воспоминаний, Черный замок показался невероятно родным. Он всегда был домом волкам. Особенно — королевским волкам. Ненастье за стеной больше не настораживало, наоборот, помогало ощутить, как прочна и надежна цитадель.

Мидир усмехнулся на особенно раскатистый гром, припомнил их столкновения с Лорканном, проходившие с еще большим шумом. Разлетались они с неблагим магом ой как здорово! Айджиан едва успевал ловить. Поначалу — придворный маг, позже Лорканн тоже стал королем. Чем азартнее становились схватки, тем полнее можно было призвать свои силы, тем яростнее хотелось обрушиться на неблагого всей мощью, тем меньше страха оставалось в душе Мидира, узнававшего границы собственных сил и пределы все растущих возможностей. Он нашел себе равного противника, которому с удовольствием выщипывал перья и ломал кости. И оттого, что после появления короны, глаза Лорканна вдруг стали желтыми, а не голубыми, его дерзкие взгляды выводили из себя в разы больше. Мидир сам вернул себе руку взамен откушенной драконом и понимал, как это было мучительно — отрастить себе новые глаза. А неблагой лишь клекотал в ответ на все расспросы.

Мидир вспоминал и с удивлением оживлял картины прошлого, когда они с Айджианом чуть не раскатали неблагого по ближайшей стеночке: слишком дико смотрелись чужие глаза на знакомом лице, рассеченном широким шрамом. Как будто кто-то захватил тело грифона или сожрал его душу, в наличии которой Мидир, признаться, до некоторого времени сомневался.

И тогда, лет за сто до переделки старого мира, обороняющийся грифон сумел доказать свою подлинность не послушной стихией воздуха, не злыми взглядами, не смачными ударами, а как раз тем, что опять попался на поддевку Мидира. Никогда не мог спокойно слышать, что он младше благого короля! Пусть и на жалких пять лет.

…Впрочем, часть случившегося с Лорканном Мидир, ухватившись за нити памяти, смог увидеть воочию. Ослепляющая боль, кусачая тьма, призыв к магам и королю. Но все мертвы. Полная тишь в ответ и жуткое ощущение — не Мидира, а Лорканна — что он один на свете. Неблагой, переборов желание остаться здесь навсегда, надевает шлем павшего короля и начинает свой путь к трону…

Мидиру когда-то тоже пришлось побороться за власть — с прежним советником. Но с воцарением Лорканна в Темном королевстве сменилась династия. Как стал морским царем Айджиан, как объединил четыре океана и моря без счету, толком не знает никто. Айджиан старше Мидира и Лорканна не на одну тысячу лет, и он не очень любит говорить ни про себя, ни про своего отца, который убил всех его братьев, а потом и мать, спрятавшую новорожденного Айджиана в водовороте силы. Желание поговорить с отцом вылилось в кровопролитную схватку, Айджиан убил родителя, как и было предначертано. Предсказания всегда сбываются, но не всегда так, как хочется или верится.

Волчий король усмехнулся своим нынешним мыслям о прошедшем, подивился, сколь много событий он успел пережить и как мало он помнит об этом сейчас. Ши хранят воспоминания в душе, ибо помнить каждый миг, каждое слово иногда не благо, а наказание. Пусть лучше демоны сидят на своих цепях, чем рвутся наружу.

Путь к своим детским покоям был возвращением к самому себе.

Знакомые коридоры навевали и другие воспоминания. О том времени, когда Мэллина не было еще и в помине, а мама с отцом общались с сыновьями. Хотя все трое: и родители, и старший брат — воспитывали именно Мидира. Мэрвин давно уже вырос и воплощал все, что король хотел видеть в наследнике. Старший брат, насколько Мидир мог судить сейчас, был мягче в наказаниях, но строже в требованиях, чем отец, а его молчание действовало хуже любых обидных слов и подзатыльников. Образ Мэрвина всегда был связан с чем-то ясным, определённым: казалось, для старшего брата не существовало непроницаемых для его ума событий и вещей. Иногда он даже спорил с королем, вынуждая Джаретта скалиться, а Синни — улыбаться, как будто маму радовала непохожесть сына на отца. Но чаще она грустила, а однажды сказала, что избыточное стремление к идеалу может погубить сам идеал или тех, кто рядом, отчего отец нахмурился, а Мэрвин лишь рассмеялся.