Любовь, конец света и глупости всякие

Некоторые, такие как Танька, к примеру, про которую Васе тоже давно было известно кое-что, считают, что всё — отдельно. Для нее секс без любви — нормально. И влюбляться — вполне естественно. Все ее влюбленности были незавершенными — какие-то в том смысле, что в них не было секса, а какие-то им заканчивались и не возобновлялись больше. Танька удовлетворяла свое любопытство или желание — и влюбленность сама собой проходила. А любовь, по ее мнению, отношения к сексу почти не имеет.

Другие люди помешаны на самоконтроле, терпеть не могут испытывать оргазм, и ужас от потери этой иллюзии для них сильнее любых физических удовольствий. Самоконтроль в этом случае — явление иллюзорное, вроде галлюцинации. Настоящий самоконтроль — Магия, но к оргазму это никакого отношения не имеет. Настоящий оргазм — тоже Магия, но не имеет никакого отношения к самоконтролю. Варвара, как выясняется, из числа таких людей — может позволить себе потерять контроль только в объятиях того, кому полностью доверяет. Любовь и доверие кажутся ей синонимами, проходит доверие — заканчивается любовь.

Вася же мечтал не о примитивном совмещении различных частей тела и вовсе не об оргазме, которого можно добиться разнообразными способами, а о настоящем гномьем сексе, а Евпраксия Никитична, поскольку раньше была человеком, даже и не знала, как это у них бывает.

Гномы — мистические существа: для совокупления по-настоящему, по-гномьи, как положено, им нужна Магия — и достаточно много. А где же ее было взять в нужном количестве молодоженам, если приближался Конец Света? Даже в Варвариной квартире им Магии не хватило бы, а на волшебной поляне зимой не устроишься просто так под кустом. Но Вася предусмотрел все, что можно. Даже вычислил время, благоприятное для интимных сношений с женой согласно его личному гороскопу.

***

Тридцатого декабря прошло уже три дня после взрыва в Измайлово и последней встречи с Танькой. Варвара грустила, если попытаться охарактеризовать ее состояние помягче. На самом деле не грустила она. Она впала в ступор. Три дня превратились в вечность. По какой-то неясной причине Танька стала ей необходима, ее отсутствие вызывало боль — можно сказать, физическую. Даже разлука с единственной дочерью не доставляла таких страданий: Нелида, очень тихая и серьезная, была обособленна, иногда как будто в иной параллели существовала. Варвара не всегда понимала ее взгляды и умозаключения еще в дошкольном возрасте, порой удивлялась, что за затейливое существо родила. Конечно, как мать, любила ее и скучала, но часто удовлетворялась общением через интернет и разговорами по телефону. А вот желание быть с Танькой доходило до мании, Варваре даже иногда думалось, не сошла ли она с ума.

Танька не появлялась, хотя находилась в Москве, возможно, где-то неподалеку. По много раз на день Варвара отправляла бесконечные эсэмэски и ждала с трепетом, когда та ответит. Ответы приходили быстро, всегда — полные типичной Танькиной иронии, которая выводила Варвару из себя. Иронию она не воспринимала, будь ее воля, запретила бы иронию законодательно и брала бы за нее штраф. Варвара считала, что сам факт наличия иронии приводит к тому, что любого, кто говорит правду, можно воспринять так, будто он иронизирует, и понять все в противоположном смысле. И наоборот, того, кто полон иронии, кто-то может понять буквально...

Например, про «безотлагательное совещание» Танька могла сыронизировать, а Варвара, не проводившая границ между иронией и обычным враньем, не сумела заглушить обиду. Вместе с тем желание увидеть Таньку усиливалось и усиливалось, но ее эсэмэски и намека не содержали на то, что она тоже хочет встречи. Больше всего Варвара боялась, что Танька может исчезнуть так же неожиданно, как и появилась в ее жизни, и это было невыносимо. Порой хотелось написать: «Танька, я жить без тебя не могу», — но как-то это было бессмысленно и немотивированно.

Варвара худела. На килограмм в день — как и наколдовала себе с тем спамным письмом — про него, впрочем, уже успела забыть, так что худела скорее от душевных страданий. И вообще она внешне весьма изменилась: в Измайлово сколько-то дней назад выглядела дурочкой с расслабленным лицом, потом не дурочкой, а просто обычной женщиной, какой выглядела с давних пор, а теперь черты лица вроде остались прежними, но облик приобрел завершенность. Будто художник дорисовал картину, а до того все были так, подмалевки. Вздумай она теперь войти в заполненное людьми помещение, на нее бы все обернулись. Но она почти из дому не выходила, все думала, а вдруг Танька придет — просто так, без звонка, без предупреждения, еще разминулись бы, не дай Бог...

Тридцатого вечером Вася нарушил Варварино заточение, потребовав, чтоб она отвезла их с женой в лес к святому источнику. Гномы могли бы и сами туда добраться, но им зачем-то понадобилось взять с собой коробку из-под телевизора, наличие которой Вася считал таким же обязательным, как и присутствие квартирной хозяйки.

— Мне нужно присутствовать на поляне? Зачем? — изумилась Варвара.

— Надо! — Вася не стал вдаваться в подробности и посоветовал одеться теплее — морозец-то на дворе стоял уже вполне декабрьский, хотя снега по-прежнему во всей Москве не было.

 Коробку из-под телевизора она тащила в руках, а обоих супругов — за пазухой, не в кошачью же переноску их сажать. До поляны добрались поздно, коробка была водружена на траву рядом с замерзшим ручьем. Варвара приоткрыла створку сбоку и увидела, что внутри приготовлено комфортное ложе для парочки особей ростом по двадцать пять сантиметров. Изнутри исходило тепло, и морозный воздух задрожал над коробкой.

Гномы взялись за руки и направились к створке. Евпраксия Никитична вошла внутрь, а ее супруг повернулся к Варваре и торжественно произнес:

— Я — Главнокомандующий Великой Армии, которой предстоит много сражений во имя спасения мира. Мы обезвредили инопланетян, ворующих Магию с Земли. Но очень скоро на подкрепление резервов прибудут их соотечественники с планеты Брут, так что настоящие бои еще не наступили. Не могу же я отправиться воевать, ни разу не занявшись сексом с женой! Так что мы тут… в общем, это… сама знаешь что. Пожелай мне удачи. Сама сиди тут, не уходи никуда, тебе будет полезно посмотреть.

— Посмотреть?! — гном вогнал ее в краску, он что, с ума сошел или у них ритуал такой? — Не могу, — добавила Варвара как можно вежливее. — Это ж интимный процесс, даже если он гномий, вы там раздеваться, наверное, будете.

— Обязательно! — откровенно подтвердил гном.

— Ну вот! А у меня предрассудки — порнографию смотреть не могу, я пробовала. Даже когда вижу по телевизору, как звери совокупляются, и то стесняюсь.

— Глупости! — возмутился Вася. — Что естественно, то не безобразно, эту пословицу, между прочим, люди придумали, а не гномы. Но мы будем в коробке. А ты увидишь лишь спецэффекты, стеснительная ты наша.

— Какие еще… — в «спецэффектах» мерещилось что-то совсем неприличное, но задать вопрос она не успела — гном скрылся в коробке.

— А подглядывать все равно не буду! — крикнула Варвара и, отойдя на несколько шагов от «брачного ложа», устроилась на пеньке поудобнее. Уходить далеко и оставлять их вдвоем в темном холодном лесу, таких маленьких, она все-таки не решалась.

Что-то неуловимо приятное проскользнуло в его словах, если не принимать во внимание дурацкую просьбу за ними подглядывать и какие-то «спецэффекты», а также излишний пафос «Главнокомандующего Великой Армии». Что же? Что могло ее зацепить в выражениях типа «во имя спасения мира», будто содранных с заголовков передовиц? Вот когда Танька говорила о спасении Земли от Конца Света перед тем, как научить Варвару летать, все звучало прекрасно, а из «Главнокомандующего» слова вылетели словно реплики персонажа комиксов — неужели такое могло ее взволновать?

Над головой послышался грохот — и по небу рассыпались искры. «Кто-то рядом пускает салют», — решила Варвара, и тут же ее осенило: «Настоящие бои еще не наступили!» Именно эта фраза так необъяснимо обрадовала ее: ведь если гномам предстоит воевать с инопланетянами, значит, им с Танькой тоже дел хватит!