Исход земной цивилизации: Анклав (СИ)

Часть воды лилась на нее, но по краям рассеивателя поднималась вверх, и Мин Чжи, нажав на рычаг еврокрана, выключила воду и вышла из душевой кабины, обернувшись в полотенце.

Ривка спала мертвым сном, непередаваемый аромат перегара не перебивал даже свежий морской бриз из открытого настежь окна. Мин Чжи взяла телефон и, включив фонарик, подошла ближе, ничего не понимая. Ривка смахивала на не первой свежести труп и пришлось даже проверить, дышит ли она. Дыхание ее было тяжелым, и Мин Чжи вдруг заметила, как мечутся из стороны в сторону ее глаза под веками, словно ей снится нечто ужасное. Обратив внимание на прикроватный столик, Мин Чжи чуть не ахнула: вода в стакане медленно закипала, пузырясь.

Не в силах поверить своим глазам, она метнулась в гостиную к своей дорожной сумке и выудила оттуда устройство, с виду напоминающее обычный сотовый телефон с сенсорным экраном. Вернувшись к Ривке, она взяла ее волос с подушки, вложила в выдвинувшийся сэмплер, защелкнула его, направила прибор на Ривку и посмотрела в видоискатель, удивившись еще больше - в инфракрасном свете вокруг подруги стало явственно заметным некое сияние. Набрав команду, запустившую поисковую программу, Мин Чжи вернулась в гостиную и, присев на диван, стала нервно постукивать пальцами по подлокотнику, ожидая окончания завершения процессов программы. На дисплее одна за другой загорались фамилии знакомых и незнакомых ей людей из базы данных по божественной крови. Кланы канцлера египетской крови, кланов, берущих начало у первых индийских царей, еврейские кланы от царя Давида, а также аккадские и шумерские, и только дойдя до последнего клана подсчет на миг прекратился. Открылось новое окно, в котором смена имен замедлилась для проведения особо тщательной проверки каждой персоны. Мин Чжи замерла на месте, не поверив своим глазам, ведь она и раньше применяла к Ривке это устройство, но оно ничего не показывало, и министр был очень недоволен. Теперь, когда сила вспыхнула в ней по непонятным причинам - наверное, из-за потрясения, связанного с прекращением отношений с этим земным человеком - сомнений более не осталось.

“Совпадение 97,8%” - гласило сообщение, и Мин Чжи задержала дыхание, глядя на одно-единственное имя, высветившееся на экране.

***

Вместо того, чтобы насладиться выходными в компании семьи и Мин Чжи, Ривка сидела дома перед телевизором, отправив подругу на шоппинг на улице Дизенгофф, сославшись на сильное похмелье, хотя в действительности его почти не было. Погода стояла непляжная, поздний октябрь уже поливал Тель-Авив дождями, хотя дневная температура не опускалась ниже двадцати пяти. Мин Чжи с пониманием отнеслась к такой неумелой лжи про похмелье и как-то легко оставила Ривку в одиночестве, правильно распознав это ее желание.

Неужели Бен и впрямь решил исчезнуть из ее жизни? Их разговор под дождем оказался довольно кратким, Бен признался, что любит ее, и более оставаться подле нее в качестве друга не может, а Ривка только молчаливо слушала, чувствуя, что у нее из груди вырывают здоровенный кусок. Будь она человеком, смогла бы она стать ему спутницей жизни? Конечно, уверенности не было, но Бен был именно тем, что ей нужно, да и пора было уже нагуляться им обоим. Но в последние месяцы жизнь Ривки кардинально изменилась, и она не знала, вспоминая слова Мин Чжи, сможет ли жить с пониманием, что Бен состарится намного раньше, а она к тому времени вряд ли постареет внешне и на год. Сможет ли она, даже признавшись ему в своей особенности, ведь браки между людьми и анкийцами не запрещались, наблюдать за тем как вырастут и постареют ее дети, ибо вырождение анкийской силы при смешении с людьми приведет именно к этому. Так стоит ли бросить Нью-Бабили ради нескольких лет туманного счастья? Мин Чжи была права касательно каждого пункта, озвученного во время их пьяного разговора в баре Knock-Knock, а Ривка могла подписаться под каждым ее словом.

Мать звонила сегодня уже сто раз и требовала объяснений касательно ее поведения и того, почему Ариэль не берет трубку, но она уже прекрасно понимала, что Бен и Ариэль исчезнут из их жизни из-за дурного характера дочери. А Ривка то и дело поглядывала на ключи от машины, висевшие на крючке возле двери, стараясь убить в себе желание сорваться и поехать к нему, чтобы ответить на его чувства. Но любила ли она его на самом деле? Или в ней, как в случае с Алом, преобладало дурацкое чувство собственничества? Когда она позволила себе раскиснуть?

***

Ривка сидела в учебном корпусе - в кабинете для занятий с иллюзорными окнами с видом на Эйфелеву башню - и готовилась к последним экзаменам. В вечернее время за час до отбоя здесь уже никого не было, и она могла хоть немного насладиться одиночеством.

Александр, зайдя туда с единственной целью - помочь, вдруг заметил, как она изменилась за два с лишним месяца, проведенные в академии, и дело было даже не во внешности - волосы ее отросли ниже лопаток, а мышцы подтянулись - налицо была усиленная работа над собой, хотя она больше не враждовала с фараонами. Она стала собранной и строгой, но практически перестала улыбаться. Ривка вскочила со стула по привычке и отдала честь старшему по званию, а он присел напротив и, пододвинув стул, посмотрел на нее, наблюдающую за ним в молчании.

- Вольно, Ребекка, присядьте, - попросил он, и она подчинилась; на столе перед ней лежали записи химических и физических задач, она так и не оставила привычки конспектировать на бумаге. - Скажу прямо, меня прислал к вам Роберт Бишоп, и я немного удивлен, почему вы сразу не пришли ко мне. Это какая-то глупая гордость? Разве я не ваш декан?

Они уже давно превратились в профессора и курсантку, он больше никогда не просил подвезти его в Тель-Авив, никогда более не писал ей странных забавных сообщений, впрочем, как и она. Александр был приветлив и дружелюбен, но не более того.

- Все в порядке, я на стадии решения своих проблем.

- Да, инсценировка собственной смерти, конечно, радикально изменит ваше положение и вас никто не будет искать, - сказал Александр. - Однако вы же понимаете, что это не самый лучший выход из ситуации. Все, что вы сможете потом - это наблюдать со стороны за близкими без возможности прикоснуться. Плохая идея.

Она обратила на него сосредоточенный взгляд, вместо былой дерзости в нем была какая-то необъяснимая решительность.

- Поверить в то, что я разбилась в автокатастрофе сможет каждый. Все именно этого и боятся, - она откинулась на стуле, переведя взгляд на Эйфелеву башню. - Мне больно, оттого что я постоянно лгу.

- И вы готовы пойти на еще большую ложь, чтобы стереть себя из жизни родных? Вы хотите им такой участи, как боль от потери единственного ребенка? - он внимательно наблюдал за ней, пытаясь понять, прав ли был Бишоп, говоря о развивающейся депрессии.

Куратор Бишоп частенько выступал для курсантов в качестве психолога, и он с удивлением выслушал Ривку, считающую, что, возможно, ей стоит прибегнуть к таким радикальным методам, и понял о назревающих проблемах. Бишоп не смог пройти мимо, доведя свои подозрения до декана Лахму.

- Мне кажется, я знаю что вы сейчас скажете, профессор, - она вновь обратила к нему сощуренный взгляд. - Что лучше остаться на Земле в Тильмуне или Сиппуре, тогда не придется так далеко уезжать, но поверьте, выбери я эти специализации, я бы так же думала о инсценировке смерти.

- По вашим же глазам вижу, что вы сами считаете это глупостью. В вашем распоряжении уж точно есть пара десятков лет, прежде чем вам придется исчезнуть из жизни близких. Так что же вас так сильно тревожит?

- Еще я подумываю над тем, чтобы вернуться к семье и прожить эти двадцать лет с ними. Вы знаете, что я не из этого мира, профессор, мне трудно с ним свыкнуться, потому что я принадлежала другому. Получив сведения об анкийцах, я думаю, у меня теперь есть право выбора, я же не вечный солдат или пленница этого нового для меня мира?

- Вас разрывает в разные стороны, Ребекка, - поразмыслив, ответил Александр. - Сначала вы хотели инсценировать собственную смерть, чтобы семья вас забыла, а теперь мечтаете вернуться. Конечно, вас никто не держит здесь. После окончания обязательной подготовительной академии все мы вправе избрать свой путь. Хотя мало кто не мечтает попасть на Лахму или в Бад-Тибира. Я вижу, как вам мешают вернуться к семье амбиции. Даже по нашим меркам двадцать лет жизни это немало и, зная теперь слишком много, вы всякий раз будете смотреть в ночное небо, мечтая о звездах. Я прав?