Взгляд Волка (СИ)

Не спеша, она направляется ниже, оставляя поцелуи на его животе и бёдрах, но упорно обходя самую нетерпеливую его часть, которая уже давно напряжена. Георгий стонет и чуть приподнимает голову.

- Ладушка, - его голос звучит хрипло, выдавая его нетерпение, - боюсь я уже …

- Тсс, ещё немного, - тонкий пальчик прижался к его губам, она улыбается, смотрит на него с нежностью, и Леший тонет в зелёном озере её глаз.

Изящные Машины пальцы пробегаются по внутренней стороне его бёдер и опускаются на изнывающую плоть, вызывая его хриплый стон.

- Ладушка! Ты решила меня свести с ума? – потемневшие глаза стали почти чёрными, где-то в их глубине танцуют огненные блики.

Георгий и правда сгорает изнутри, точно готовый к извержению вулкан. И Маша смиряется. Оседлав его бёдра, впускает в себя, мягко обволакивает своей нежностью и начинает двигаться в чувственном танце.

Он приходит в себя от её поцелуя. Едва приоткрыв глаза, встречается с мягким любимым взглядом. Охватив ладонями его лицо, Маша целует его нежно, точно боится причинить боль, и Георгий сжимает её в своих руках, борясь со своим привычным страхом, что без неё он потеряет себя. Ладушка, маленькая, хрупкая, как цветок ландыша – его свежий источник жизни.

***

Они лежали, не размыкая объятий, расслабленные, насытившиеся горячими ласками.

- А дед не приходил? – вдруг вспомнила Маша и с тревогой посмотрела на Георгия.

- Нет, наверное… Когда я проснулся, мы были одни, - он чмокнул её обнажённое плечо и осторожно намотал на палец упругий локон. – Ты правда считаешь, что у старика роман?

- Не знаю… - неуверенно отвечала Маша. – Ну, а как ещё можно объяснить его отлучки?

- А ты не пробовала его спросить прямо? – он нахмурился.

- Нет, мне как-то неудобно… - указательным пальцем она провела между его бровей: - Не хмурься! Что тебя тревожит?

- С чего ты взяла? – он засмеялся, обнажая белые ровные зубы.

- Вижу и всё. Чувствую. Ты напряжённый.

- Конечно, когда твои пальчики щекотят меня, - он растянулся в улыбке и вдруг серьёзно спросил: - А ты помнишь родителей?

- Нет… А почему ты спрашиваешь? – она внимательно посмотрела на него, в её голосе явственно послышалось недоумение.

- Так… Я тоже хочу всё о тебе знать, - его лучистый взгляд, открытый и ласковый, заставил её печально улыбнуться.

- Мне самой странно…- призналась Маша. - Они разбились, когда мне было тринадцать, но я даже их лиц не помню… Только по фото. Дед говорит – это от стресса. Словно выпал кусок в несколько лет. А вот всё, что касается дедушки, помню до мелочей.

- Что именно? – вновь спросил Георгий.

- Как он меня маленькую кормил кашей, - Маша улыбнулась своим воспоминаниям, - я капризничала, не любила манку, а дед начинал обманом, всякими историями заставлять меня раскрыть рот. Знаешь, даже в школу в первый класс меня дедушка повёл… Странно, да?

- Ну почему же? – он попытался улыбнуться и погладил её по голове. – Наверное, родители были заняты…

- Да, он говорит, что тогда они оба были в командировке, - Маша погрустнела. – Но у меня ощущение, что я вообще родителей не знала… В моей жизни был только дед…

Она замолчала, думая о своём, и прищурившись, опять заметила:

- И всё-таки тебя что-то тревожит.

- Нет, всё хорошо. Просто мне нужно сегодня сбегать до Никольской просеки. Я там давно не был, - нарочито бодро ответил он.

- Ну вот, - она капризно надула губы.

- Ну, Ладушка, мне правда надо, это же моя работа, - чмокнув Машу в нос, быстро встал с кровати и принялся натягивать джинсы, потом пошутил: - Если ты будешь так меня сверлить своими глазищами, я не смогу одеться и останусь с тобой, но потеряю работу.

- Я буду этому только рада, - смеясь она показала ему язык и поманила руками.

- Искусительница! – тоже засмеялся Георгий, наклонился к ней, нежно скользнул по щеке и виску, сдвигая волосы с уха, поцеловал.

- А можно я с тобой? – вдруг придумала она, едва он прервал затянувшийся поцелуй.

- Нет! – строго отрезал он. - Я иду пешком на лыжах. Для тебя это тяжело.

- Да я же прекрасно себя чувствую, - заканючила Маша.

- Нет, сиди дома, жди меня. Если вернусь засветло, вечером поедем ко мне, я катастрофически не помещаюсь на твоей кровати. И не вздумай ослушаться! – угрожающе сдвинув брови, погрозил пальцем.

***

Обнажённый, с трудом преодолевая сугробы, он двигался по лесу. Если пойдёт, как он задумал, то вскоре всё решится – род Войта исчезнет, и тогда свершив свою месть, он сможет открыто принять смерть, избавиться от страданий.

Остановившись, вспомнил тот день. По меркам вечности, это было словно вчера, а по меркам людей - давно, двадцать или чуть больше лет назад. Тогда он посмотрел в глаза смерти. Он искал новое тело, старое уже отслужило свой срок и даже сила девы, на которую он напал, ненадолго продлила агонию. Увы, он был слишком слаб, чтобы принять смерть. Да, это было бы наилучшим выходом для него, но его час не пришёл – он не истребил род Войта, не отомстил им за свои вечные мытарства. И поэтому он решил жить!

Выйдя на дорогу увидел их. Мужчина и женщина, молодые и красивые. Им оставались считанные минуты. При взгляде на мужчину он облегчённо вздохнул – вот и выход… Но когда его взгляд упал на женщину, он замер – давняя боль пронзила с новой силой. Краса! Его зеленоглазая ведьма с рыжей гривой лежала перед ним. Смерть ещё не овладела ею, хотя и наложила снежную бледность на эти дивные черты. Как же она прекрасна! Неужели она опять умрёт?! Опять, как тогда, когда он сам лишил её жизни… Впрочем, о чём это он?! Провёл ладонью по лицу, отгоняя наваждение. Конечно, это не она! Но… его душа плакала. Впервые за много веков. И эта нестерпимая боль…

Он упал на колени и склонился к ней, приподнял её голову. Затуманенные зелёные глаза, взглянули на него с мольбой, испачканные кровью губы прошептали что-то. Склонился ближе к её лицу.

- Спаси…- выдохнула женщина и обмякла в его руках.

И вдруг, сам не отдавая себе отчёта, он припал к её губам и с силой вдохнул в них новую жизнь. Женщина пошевелилась и застонала, тогда он подарил ей поцелуй. Как когда-то целовал свою Красаву – жадно, неистово, до боли кусая её губы, на миг возвращаясь в своё далёкое прошлое, и давая ей возможность остаться.

Рука опустилась на ствол дерева, ладонь скользнула по шероховатой мёрзлой коре. На мгновение он вернулся в настоящее, воспалёнными глазами огляделся вокруг, словно не понимал, где он оказался, и опять устало прислонился к толстому стволу. Тихо. Он давно привык к этой тишине. Летом лес оживал, а зимой точно погружался в глубокий сон. Конечно, и в зимнюю стужу здесь тоже текла жизнь, но всё-таки она была укрытой от посторонних глаз. И это ему нравилось – ничто не нарушало его уединения.

Если бы он тогда знал, чем обернётся его слабость! Если бы только мог представить, сколько новой боли ему принесёт это минутное помутнение! Но всё-таки став Упырём, он остался немного человеком, слабым созданием, которое всё ещё способно было проявить милосердие. Впрочем, разве можно считать милосердным поступок, обрекающий чью-то душу на страдания? Забавно… Всего лишь на один миг он забылся и вот… Вместо того, чтобы отпустить душу умирающей красавицы, своей жалостью он запер её в оковах нового тела – тела рыжей волчицы. Укус оборотня мог спасти жизнь, но спасённая душа навеки оказывалась в шкуре зверя.

И с тех она покорно шла за ним, слушаясь, как своего хозяина. Он создал её. Даже внешне они оказались похожи, волчица лишь уступала ему в размерах, но значительно превосходила в злобе: не проходило и дня, чтобы она не возвращалась к нему, принося запах свежей крови, и всё чаще он осознавал, что кровь человеческая. Упырь понимал, что это нормально: ярость новообращённого волка растёт день ото дня, и вскоре он и сам не смог бы сдерживать порождённого им монстра.

Упырь опять мысленно вернулся в тот день. Потеряв голову от поцелуя, он даже не заметил, как раненый мужчина пришёл в себя и, превозмогая нестерпимую боль, из последних сил кинулся на обнажённого незнакомца, который целовал его умирающую жену. Была ли то ревность или он принял Упыря за разбойника, решившего надругаться над беспомощной женщиной - теперь это уже не имело значения. Реакция волка была молниеносной, он с трудом сдержался, чтобы не растерзать бедолагу на клочки. Остановив себя вовремя, склонился над истекающим кровью уже полумёртвым мужчиной, запрокинув голову, издал протяжный тоскливый вой, от которого, казалось, вздрогнули вековые ели, и совершил переход – вошёл в новое тело. Через мгновение тело дёрнулось, и раненый встал на ноги. Однако тогда он не рассчитал своих сил: новое тело пострадало в аварии, да и он сам порядком истерзал мужчину. Последнее, что он запомнил из того дня – как падает у дороги.