Наречённая (СИ)

— Открой глаза и оглянись. Мы все прокляты. Но проклятый — не значит мертвый. А ты живешь так, как будто давно умерла. — Заметила Кетрин и попала в самую точку!

— Ты считаешь, что так хорошо меня знаешь? — шумно вдохнула воздух Кэролайн от возмущения.

— Вопрос не в том, знаю ли я тебя, подружка. Вопрос в том, знаешь ли ты себя сама? — Почему бы тебе не перейти с дружеских отношений с Люсьеном на более решительные? Ведь он явно не хочет оставаться твоим другом, Кэролайн?

— Он да, но я не смогу дать ему больше, чем дружба, — печально ответила блондинка. — Хотела бы, но не могу.

Кэролайн часто в последнее время вспоминала этот разговор с Кетрин. Дать Люсьену больше, чем дружба, — это означало потерять хорошего друга, а она не может раскидываться близкими ей людьми.

Сегодня в больнице она услышала при помощи сверхслуха, как в коридоре психотерапевт даёт совет пациентке:

— Попробуйте завести дневник, мисс Реверс. Записывайте в него всё, что наболело. Общайтесь с ним, как с другом, когда Вам одиноко. Изливайте душу ему.

Кэролайн думала об этом весь оставшийся день. В конечном итоге, она пошла в магазин и приобрела толстую тетрадь в кожаном переплёте со шнурками. Теперь эта тетрадь лежала на одинокой кровати, а Кэролайн изредка бросала на неё раздражённые взгляды.

Ну что ж… дневник так дневник. Она села в позе лотоса на кровать и схватила тетрадь. Убрав прядь волос за ушко, блондинка начала выводить буквы красивым почерком:

«Здравствуй, дорогой дневник!

Я бы хотела написать тебе всю боль и отчаяние, которые я испытываю последние пять лет. Не то чтобы я не жила эти годы. Нет, я жила и продолжаю жить. Но мне сложно это делать без него. Я понимаю, что он предал меня и совсем забыл. Но что делать мне? Не было и дня, чтобы я не думала о нём. За что мне такая боль? Я знаю, что должна и обязана его ненавидеть, но сердцу ведь не прикажешь. И я, как всегда, обычно улыбаюсь всем, а боль изнутри съедает и ломает рёбра.

Скоро Рождество, и ко мне опять никто не приедет. Конечно, Люсьен будет звать меня на вечеринку, но это не для меня. Все эти напыщенные индюки и индюшки вызывают у меня раздражение, и только. Уж лучше пойти в бар и напиться, чем с ними.

Ребекка с Бонни, буквально каждое Рождество, зовут меня отметить с ними праздник в Новом Орлеане. Ты не представляешь, дорогой дневник, как я хотела бы туда поехать и увидеть его хоть одним глазком, но я боюсь холодности и безразличия, равнодушия и официальности. Я тысячу раз представляла такую встречу, и мне даже пару раз снилось такое выражение надменного лица Клауса. А пару раз я даже порывалась позвонить ему и поздравить его в рождественскую ночь, но так и не решалась, смотря на его номер в телефоне, возможно, который он давно уже сменил.

Наверное, я потихоньку схожу с ума и уже ничего не важно для меня, кроме него. Это болезнь? Или на самом деле проклятие? Я знаю, что у него своя жизнь там, без меня. У него всё хорошо и он стал королём Нового Орлеана. А я что? Кем стала я?»

Горькие слёзы обожгли глаза и потекли дорожками на бледные щёки. Она кинула ручку о стену, и та упала на пол, сломавшись. Затем Кэролайн со злостью вырвала страницы из тетради и отправила скомканные листки бумаги вслед за ручкой. Теперь смятые и не нужные они валялись на полу, совсем как она сейчас на кровати.

— Мне не стало легче! — крикнула она в пустоту. — Всё с каждым днём только хуже и хуже! Будь ты проклят, Клаус!

Звонок прервал её страдания, и она, на ходу вытирая слёзы, поспешила открыть дверь.

— Неважно выглядишь, — Кетрин состроила недовольную гримасу и, отодвинув её, прошла в квартиру, кидая на ходу накидку из норки на кровать. — Бледная, потерянная… — Пирс открыла холодильник и достала пакетик с кровью: — На вот, подкрепись, ты нужна мне сегодня.

— Зачем? — спросила Кэролайн, только сейчас обратив внимание на внешний вид подруги. Сказать, что она выглядела великолепно — это мало сказать. Что только любовь не делает с женщинами. В случае с Кетрин, преображала, делала счастливой, она будто бы светилась вся изнутри. Мало того, на ней было прекрасное вечернее платье красного цвета, которое как вторая кожа обтягивало шикарную фигуру брюнетки. Колье из бриллиантов, а это были именно они, сверкало на свету при каждом её движении.

— Ты пойдёшь со мной на выставку картин одного не очень известного художника. — Кетрин решительно распахнула шкаф и начала подбирать ей платье.

— У меня были другие планы, — возмутилась Кэролайн.

— Ну да, конечно… знаю я твои планы, рыдать в подушку. — Кетрин достала светлое платье и внимательно осмотрела со всех сторон. — Вот это сойдёт, по магазинам ходить некогда. — У Кэролайн сложилось впечатление, что Пирс разговаривает сама с собой, а она так, для мебели.

— Я берегла это платье для особого случая, Кэтрин!

— Ты что, ещё тут? — наконец обратила на неё внимание подруга. — А ну марш в ванную и приводи себя в порядок. Считай, что такой случай настал.

— Я не понимаю, если ты говоришь, что художник неизвестный, то к чему так наряжаться? — удивлялась Кэролайн.

— Художник, может быть, он и неизвестный, а вот личность ещё как известная. Все деньги от продажи картин он пожертвует на лечение онкобольных.

— Ах да… Люсьен что-то мне говорил сегодня про своего друга, которому он устраивает выставку, но я отказалась идти.

— Почему? — удивлённо воскликнула Пирс.

— Там будет всё его общество, а от них меня тошнит, если честно.

— Так! Тебе нужно развеяться. Ты уже похожа на сушёный гриб, подруга. Давай поторапливайся, Элайджа уже ждёт нас там.

***

Буквально через час они стояли у входа в огромную студию, принадлежавшую Люсьену. Дворецкий принял у них накидки и провёл вовнутрь. Студия была светлой и состояла из нескольких выставочных залов. Где-то издалека играла тихая музыка. Официанты разносили напитки и закуски. Некоторые гости ходили и рассматривали картины, развешанные на стенах, а некоторые уже стояли и о чём-то тихо спорили. На этой выставке была создана приятная фоновая атмосфера.

— Кэролайн? — к ним подошёл Люсьен. — Не ожидал тебя тут увидеть, ты выглядишь божественно, впрочем, как всегда! — он учтиво поцеловал ей руку, при этом шутливо стреляя глазами. — Дамы, позвольте вам предложить по бокалу шампанского.

— Хватит из себя корчить джентльмена, Люсьен, — улыбнулась другу Кэролайн, принимая бокал.

— Ты случайно не видел Элайджу? — Кетрин внимательно всматривалась в толпу.

— Он в аукционном зале.

— Пойду поищу его, не скучайте. — Схватив предложенный бокал, Пирс стала пробираться сквозь толпу.

— Тебе очень идёт это платье, Кэр, — Люсьен медленным взглядом скользил по фигуре блондинки.

Конечно, идёт! Она несколько недель выбирала его, собираясь в Новый Орлеан на Рождество в прошлом году, но так и не решилась поехать туда, и платье пылилось уже как год в шкафу. Оно своего рода было священным для неё. Бежевое, с открытой спиной и обшитое стразами, доходило до колен и как никогда подчеркивало фигуру. Туфли на высокой шпильке только подчеркивали и без того стройные ножки. Высокая прическа, которую наспех ей наколдовала Кетрин, и больше ничего лишнего в образе, только разве что золотая цепочка с кулоном в виде слезы, которую ей подарил Клаус пять лет назад и которую она почти никогда не снимала.

— Ну… так ты будешь показывать картины своего друга? Может быть, и я подберу какой-нибудь пейзаж в свою квартирку, — прервала неловкое молчание Кэролайн.

— Пойдём, конечно, я познакомлю тебя с его работами.

Проходя через выставочные залы, Кэролайн чувствовала себя и зрителем, и участником одновременно. Ей настолько понравились картины этого художника, что она даже читала описания к ним.

— А мне совершенно не нравится его стиль. И что ты только нашла в них, Кэр? — спросил Люсьен.

— В них есть что-то такое… родное, что ли, — задумчиво проговорила она, внимательно рассматривая очередную картину. — Или знакомое…