Спасите, мафия! (СИ)

— Хорошооо… Ох, хорошо…

— А то! — хмыкнул я, продолжая лечебную процедуру, отлично спасающую от болей в спине. Сделав компресс, я начал растирать спину парня веником, слегка прижатым к его бренной тушке рукой, и он вообще впал в нирвану. Подлечив таким макаром мышцы трудоголика, я снова отходил его веничком — на этот раз нагнетая воздух погорячее и распарив парня так, что он покраснел, как маков цвет. Завершив сие благое начинание, я скомандовал:

— Ать-два! Поворот!

— Куда? — не понял отпаривший мозги парнишка.

— Пузом кверху, — хохотнул я.

— А может, не надо? — резко застеснялся он.

— Тьфу! Барышня на выданье! — возмутился я, начав вымачивать веники в кипяточке. — Чего я там не видел у тебя? Вертись, говорю!

— Ладно, — сдался на волю опытного банщика Рёхей и соизволил перевернуться.

Операция была повторена, ясное дело, куда более мягко и осторожно, и в результате трудяга наш целиком превратился в вареного рака. Закончив, я шваркнул веники обратно в кипяток, уселся на лавку напротив полатей и скомандовал:

— Так, Рёхей, на полатях не залеживайся — тепловой удар схватишь.

— Агааа, — протянул довольный жизнью и явно не желавший соскребаться с лежанки парень.

— Кому сказал! — возмутился я, подумав, что они с сыном моим, Димкой, до безобразия в этот момент похожи были. Того тоже как веничком отстегаешь — с полатей не сгонишь. — Освобождай места товарищам!

— Ладно, — нехотя ответил он и встал, а точнее, перетек на пол и буквально рухнул на скамейку, не став даже в полотенце оборачиваться и вытянув ноги. — Хорошооо.

— Вот, молодец, — похвалил я его. — «Кто следующий?» — кричит заведующий!

Желающих не нашлось: два оставшихся участника процедуры переглянулись, и курилка поморщился.

— Ну? — ухмыльнулся я. — Чего, стесняетесь, да?

— Парни, идите. Вы не представляете, что теряете, — растекаясь по лавке бульоном из работника, поддержал меня Рёхей.

— Ладно, — вдруг обретя решительность, тряхнул головой с прилипшими ко лбу седыми прядями Хаято. — Джудайме, если это будет слишком, Вы не пойдете.

— Ну… Может быть, — почесав кончик носа, уклонился от ответа Тсуна, явно заинтригованный реакцией боксера. Ну, всё. Держись, куряка!

Хаято заполз на полати, швырнул полотенце на лавку и улегся задом кверху. Хе-хе, отличная картина! Вот сейчас-то мы твою бледную филейную часть и познакомим с веничками и словами «уважение к старшим»!.. Я стряхнул воду с веников и начал парить истеричного парнишку. Сделав ему «компресс», я таки, что называется, «дорвался». Подняв веник над головой, я с ухмылкой стеганул Хаято по заднице березовыми прутиками с зелеными листочками. Послышался вопль и итальяно-японский мат (хотя, может, и не мат, кто ж его знает?), Тсуна удивленно на меня воззрился, а Рёхей заржал. Да, вот так — я немного мстителен. Что поделать?

— Уважение к боссу — это хорошо, — продолжая стегать парня с применением особо горячего воздуха из-под потолка баньки, начал читать лекцию я. — Но седины и возраст тоже уважать надо. Вкупе с гостеприимством. О вас заботятся, вам помогают, а вы хамите без продыху. Что ж вы за люди-то такие? Бессовестные! Нет, к боссу твоему это не относится, парень. Это я о тебе, хамоватом, да о дружках твоих, у которых из ушей нахальство прет. А ведь вас здесь как родных приняли, в семью пустили. А вы своей же семье хамите. Нехорошо.

Моя речь сопровождалась воплями пострадавшего, попытками встать и слинять на лавку и обещаниями меня убить, заключавшимися в русских словах: «Где мой динамит?! Чёрт! Я его подорву!» О чем он вообще, какой динамит? Ну да ладно, в бане пиротехнике не место, а вот веникам — самое оно! Последний раз смачно стеганув по пятой точке паренька, я скомандовал:

— Вертись, больше измываться не буду. Вы ж дети еще совсем. А мозги через задницу вправлять — самое оно.

В ответ мне донеслось нечто непереводимое (а может, и переводимое), итальяно-японское, и парень сел на полатях, сверля меня злым взглядом.

— Месть не красит человека, — изрек он мудрую мысль.

— А это не только месть, — хмыкнул я. — Это попытка на будущее мозги вправить. Чтоб не зазнавался. Судьба штука хитрая — сейчас ты на коне, а завтра конь тебя копытами топчет.

Не знаю уж, как он меня обозвал, но с полатей слез и уселся на лавку, завернувшись в полотенце и потирая ляжки. Ну вот, зато завтра он у меня человеком будет! Нет, это я не о том, что он хамить перестанет — просто у него на ногах мышцы дико напряженные были, а я ему их пропарил на «ура»! Я посидел еще чуток на лавке и спросил у их босса:

— Ну что, рискнешь?

— Нет! — возмутился побитый жизнью, вениками и мной куряка. — Джудайме, не стоит…

— Всё нормально, — с улыбочкой перебил его Тсуна и кивнул. — Переживу. Да и мне интересно.

— Ладно, — поморщился Хаято, а Рёхей на меня как-то подозрительно-напряжено покосился. Да ладно, не собираюсь я его боссу устраивать сеанс порки… Тсуна заполз на полати и был одарен знатным массажем, без применения экстренных мер воспитания.

Кстати, что интересно, все три парня были очень спортивными, подтянутыми и явно много дрались — ладно, мышцы хорошо развиты были, так у них еще и шрамов до чёртовой бабушки было. Особенно у Рёхея. Интересно, где они и с кем так дрались, что столько шрамов заработали?..

Тсуне процедура явно понравилась, и когда я его пропарил, парни получили от меня наказ: «Можно мыться — таз в зубы, и вперед».

— Таз? — опешил всё тот же Тсуна.

— А ты здесь видишь душ? — фыркнул я.

— Может, мы лучше до душа дойдем? — засомневался парень.

— Волков бояться — за грибами не ходить, — хмыкнул я. — Таз в руки, горячей воды из краника налил, холодной из бачка разбавил — и вперед.

— Ладно, — сдался Тсуна и потащил свой худосочный суповой набор, обернутый в полотенце, к печи. Хаято ломанулся следом, а Рёхей, почесав тыковку, спросил у меня:

— А зачем Вы Гокудеру так?..

— Да потому что он никого не уважает, кроме босса вашего! — возмутился я, скрещивая руки на груди. — Ни меня, ни сестер, его приютивших, ни рабочих — никого! Ладно еще я, ладно парни, а девчата что ему плохого сделали, что он их «глупыми женщинами» зовет? Умный других дураками не называет! И вообще, уважение-то к хозяевам должно быть!

— Они и сами могут высказать свои претензии, — огрызнулся куряка, наливая в алый тазик кипяточку.

— С их характерами? Ни в жизнь, — хмыкнул я. — Манька выскажет всё, да. Ленка тупо тебя пропесочит, если совсем достанешь, но в девяноста процентах случаев просто промолчит. А Катька сделает вид, что всё хорошо, и тебе же еще пирогов напечет за твое хамство.

— Ну и зря, — вынес странный вердикт Хаято и, разбавив кипяток холодной водой, уселся обратно на лавку.

Тсуна с Рёхеем тоже себя одарили, и парни начали неуклюже намываться, соизволив-таки снять полотенца и стараясь друг на друга не смотреть, и только Рёхею, кажется, на такое голопопое положение вещей было начхать — он не смущался. Наконец они вымылись, сполоснулись и были мною одарены тазиками с прохладной водой. Рёхей с ором: «Экстрим!» — вылил содержимое на себя и встряхнулся, как барбос, Хаято, что-то бубня не по-нашенски, тоже ливанул на себя воду. А Тсуна, почесав кончик носа, спросил у трудяги:

— Рёхей, я не привык к такому, закалки никакой. Как думаешь, можно?

— После того, как пропарились, да, — явно со знанием дела ответил вытиравшийся трудоголик.

— Ладно, — печально, но с любопытным блеском в глазах кивнул их босс и таки облился прохладной водой. Ему это явно понравилось, потому как, поежившись и встряхнувшись, парень блаженно разулыбался и заявил: — Бодрит!

— Еще бы, — ухмыльнулся я и, дождавшись, пока они вытрутся, выпроводил чистеньких, свеженьких и разомлевших гостей недорогих в предбанник. Рёхей, зевая и потягиваясь, быстро оделся и заявил мне:

— Мне экстремально понравилось! Я видел, что вы с работниками каждые выходные баню топите. Можно с вами в другой раз?