Песня ветра. За Семью Преградами (СИ)

Бродя с Радой под сводами криптомерий в те дни, когда занятий у Держащей Щит не было, Лиара закрывала глаза и чувствовала. Она помнила, как была ребенком, пусть и не самым счастливым, не самым спокойным ребенком на свете. Она помнила запах леса, что казался ей таинственным, полным загадок, волшебным. Помнила, как утопают босые ступни в мягкой влажной от росы траве, как пахнет теплая земля под солнцем, как сладко на языке от спелой ягодки земляники. Она помнила дворцы, сияющие солнечными лучами в бесконечных гранях хрусталя, что строили ее фантазии вместо несуразных кособоких домиков из палок и листьев, что рождались под ее пальцами. Она помнила, как проплывающие над ее головой облака превращались в диковинных рыб и крылатых коней, в огнедышащих драконов и ветви цветов, во все самое невиданное, самое странное, что только может придумать ребенок. Она помнила ощущение мира: таинственность, дрожащая важность, густая насыщенность каждого мига бытия, значимость каждого мгновения. Ведь в этом мире все было волшебно. Ведь он и сам был волшебным. Разве не так?

И сейчас они с Радой как будто заново открывали для себя это волшебство. Сердце в груди Лиары замирало, и она молча смотрела огромными глазами на тихие закаты, полные осеннего холодка и пылающего огнем неба, полные глубоких синих теней, что отбрасывали деревья, полные шуршащих листьев под ногами и пара дыхания, и туманов, и чьего-то странного зовущего взгляда. Кто-то смотрел на нее отовсюду, из каждого листочка, каждой травинки, каждого соцветия и лужи, в которой отражалось небо. Кто-то любопытно и молчаливо глядел и тянул к ней руки, словно сам больше всего на свете хотел, чтобы Лиара наконец-то уже разглядела его вплотную.

- Вы почувствуете, - мягко звучал в полном густой тишины помещении голос Эрис. – Это так просто, гораздо проще, чем вы думаете. Стоит вам только захотеть этого, стоит сделать лишь крохотный шажок навстречу, и дорога сама ляжет вам под ноги. Весь мир развернется к вам, будто бутон цветка к солнцу, он осыплет вас щедростью с ног до головы, все само сложится, чтобы вы шли. Вы почувствуете, как сильно все окружающее хочет этого, хочет, чтобы вы шагнули ему навстречу. Ведь мир создан для человека ровно в той же степени, сколько и человек для мира. Мы отличаемся от него лишь своей искаженностью – возможностью размышлять и строить теории, которая чаще всего и является причиной всех наших бед. Стоит лишь на миг отбросить все это и взглянуть, взглянуть по-настоящему, и весь мир будет помогать вам, лишь бы вы вернулись туда, ради чего были созданы.

- Туда, ради чего созданы? – заморгала сидящая подле Рады Иштум. – Разве причина и цель совпадают, Держащая Щит? Как такое может быть?

- В семени одновременно заложено все: и росток, и дерево, и даже пень, на котором прорастут мхи и цветы. Ведь если бы это не было там заложено, разве оно смогло бы появиться? – Эрис улыбалась. Глаза ее загадочно мерцали, почти как звезды на небосводе за окном. С каждым днем дни становились все короче, вечера – все длиннее. – Мир представляет собой ежесекундное постоянное развертывание всех его потенциальных возможностей, и природа демонстрирует это нам во всей полноте. Каждое живое существо стремится максимально реализовать заложенный в него потенциал. Цветы испускают аромат, привлекая пчел, чтобы те опылили соцветия и позволили им разрастись. То же самое с деревьями, что тянутся к солнцу, чтобы впитать как можно больше его лучей, разрастись как можно шире, дать сильное потомство. Животные сражаются друг с другом на смерть, чтобы оставить свое потомство в мире, чтобы защитить его и расширить свой ареал обитания. То же самое и с нами. Разница лишь в том, что помимо животных потребностей выжить, хорошо питаться, отвоевать место под солнцем и оставить потомство, у нас есть и потребности более высокого порядка: потребность обучаться и получать информацию, потребность завоевать славу и почет, потребность чувствовать свое единение с другими разумными существами, занять среди них подобающее нам место. Есть и потребность гораздо более глубокая, которая и не дает нам дышать свободно. Что-то глубоко внутри нас, что гложет и гложет, ни на миг не ослабляя хватки. Смутное предчувствие, что мы рождены для судьбы более великой, чем дарована нам. Ощущение некоей тайны, вопроса, стремления к чему-то, чему мы даже не можем дать названия. – Эрис обвела глазами собравшихся. – Именно это ощущение по-настоящему и отличает нас от животных. Мы предчувствуем то, как мы были созданы, то, чем мы однажды станем. Человек – единственное существо, способное ощутить эту связь с первоначальным замыслом самого себя, с целью, которой он в итоге должен добиться. Мы вечные странники на звездном пути между «вчера» и «завтра», которые на самом деле составляют лишь одно бесконечное «сейчас». И для того, чтобы стать целью нашего долгого пути в это туманное «завтра», нам нужно лишь захотеть этого прямо сейчас. Потому что все здесь, все уже здесь, как дерево в семечке.

- Но ведь семечку нужно время, чтобы превратиться в дерево! – нахмурила брови Рада, глядя на Держащую Щит. – Много времени.

- Да, потому что семечко лишь слепо подчиняется законам мира, в котором оно существует, - ответила ей Держащая Щит. – Семечко – почти бессознательная материя, которая развивается медленно и трудно, не обладает сознанием в должной мере, чтобы ускорить собственный прогресс. Больше того, семечку нужны условия, в которых его прорастание осуществится: тепло, вода, земля. Человек отличается от него тем, что обладает волей, духом, стремлением. Он уже не зависит от внешних обстоятельств, он в состоянии некоторым образом даже влиять на внешние обстоятельства, изменяя их в свою пользу. Именно поэтому в отличие от семечка он может сам содействовать собственному росту и совершить то, ради чего растительной природе понадобятся тысячелетия, за несколько мгновений. В этом человек и вправду подобен Богине, потому что Богиня открывает Свои глаза в его груди, чтобы однажды слиться с ним воедино.

Время в Роще текло странно. Порой Лиаре казалось, что оно и вовсе не движется, порой, что летит стремительнее выпущенной из лука стрелы. Дни проходили в тренировках, вечера – в беседах или молчаливом взгляде, которым она окидывала окружающий себя мир. Сейчас, после бесед с Эрис, все становилось иным, все виделось ей иным. Лиара всю свою жизнь сливалась сознанием с природой, растворялась в ней, чувствовала великий ритм, но никогда еще – так полно, так глубоко, всей собой. Словно ее первым неуклюжим шагам и опытам Эрис придала уверенности и силы, новый смысл, казавшийся таким простым, но не видимый ранее.

- Весь вопрос в угле зрения, - тихо говорила Держащая Щит. – Вы можете смотреть так, - ее ладонь встала на ребро с креном вправо, - и мир будет видеться вам одним. А можете смотреть так, - ладонь ушла в крен влево, - и он станет совершенно другим. Лишь угол зрения отличает то, что вы называете правдой, от того, что зовете ложью. Разница только в том, какую позицию вы занимаете в данный момент.

Лиара училась, схватывая каждое слово, вслушиваясь в каждую ноту голоса Держащей Щит. Иногда ей хватало всего четверти часа вечерней «беседы», чтобы чувствовать себя наполненной буквально до предела, когда уже просто невозможно было вместить ни каплей больше. Иногда она ощущала лютый голод и после недели занятий, страстно желая услышать еще хоть слово, еще хоть один ответ на вопрос, что мучили и терзали ее, даже не сформировываясь в слова при этом. Казалось, в груди ее разгорается и разгорается белое пламя, в которое Эрис только подкидывала дрова, загадочно улыбаясь своими темными глазами. И чем больше дров она кидала, чем больше говорила, тем сильнее Лиаре хотелось еще.

Шли недели, крепли ее крылья, ее золотые крылья, сотканные из нитей солнечного света, казавшихся Лиаре прочнее стали. Ее тело тоже стало гораздо сильнее, гораздо выносливее, чем было. Теперь уже четырехчасовая тренировка переносилась более-менее легко, и она даже не падала замертво после обеда без возможности шевельнуть хотя бы пальцем. Да и на вечернюю тренировку шла с некоторой долей бодрости, быстро исчезавшей, но все-таки изначально имевшей место. Теперь ей было уже не так стыдно и неловко в присутствии Рады, состоявшей, кажется, из одних только мышц и сухожилий.