Something in her eyes Something in your smile Something in my heart (СИ)

- Расти, я хочу кое-что тебе сказать.

Я отставил кружку и повернулся к ней, своим видом показывая, что весь обратился в слух.

– Ты хороший парень и с тобой всегда можно весело поболтать, но я Тома люблю и никогда его на тебя не променяю.

- Это я давно знал, вот только не понял, что ты нашла в этом придурке.

- Он не придурок. И если бы ты его не доставал…

- Хочешь, открою один секрет, – я пригубил вина, смакуя на языке теплоту и пряный вкус напитка. – Мне нравится доставать Риддла – это, все равно, что таскать змею за хвост. В детстве я обожал эту забаву.

Девушка насупилась.

– И к тому же, твой парень отнюдь не невинная овечка. Знаешь, как-то я из-за него чуть не вылетел из школы. Хочешь, расскажу?

Еще бы она не хотела, да и какая нормальная девушка откажется послушать истории о прошлом своего возлюбленного. Вот и глаза Олисы горели любопытством, она кивнула, а меня не нужно просить дважды.

- Честное слово, чуть не выгнали, – произнес я, как бывалый рассказчик, который собрался удариться в воспоминания. – Хорошо помню, как сижу я на уроке заклинаний. Дело было на третьем курсе, и заклинания нам преподавал МакГрегор, мерзкий старикан. Ему только слово не так скажи, и он сразу начинает честерить всех, на чем свет стоит. Вот сижу я на уроке, и, высунув от усердия язык, конспектирую способы снятия порчи.

Собственный рассказ, как всегда, полностью захватил меня. И вот я уже вскочил со стула и принялся расхаживать по кухне, бурно жестикулируя:

- Тут у меня за спиной возникает МакГрегор – была у него дурацкая привычка ходить по классу и заглядывать в конспекты. Я без задней мысли протягиваю ему свою тетрадь.

Теперь мой голос падает до торжественно шепота, а потом вовсе замолкает. Олиса вертит в руках чашку, но я не спешу продолжать, и моя загадочная улыбка лишь подогревает ее нетерпение. До того, как с языка срывается закономерный вопрос, я продолжаю свой рассказ.

- Лицо профессора медленно, но верно наливается гневом, и я, не понимая причину, вежливо спрашиваю, в чем дело? От моего вопроса МакГрегор чуть ли не взвивается под потолок, будто его гиппогриф клюнул. Он вытаскивает меня из-за парты, хватает за ухо и на глазах у всего класса тащит к двери. Я упираюсь, но не долго – хватка у старика железная, так и без уха остаться недолго.

Я гримасничаю, пытаясь передать, как перекосило лицо разъяренного профессора, изображаю растерянное недоумение, когда речь заходит про мои злоключения. Олиса же смотрит, не отрываясь, и помимо воли сдавленно хихикает.

- Вот МакГрегор влетает в кабинет директора, дверь он открывает с ноги, потому что в одной руке у него мои конспекты, а в другой я сам. Конспектами он размахивает, как боевым знаменем, а меня держит крепко, как законный трофей.

Профессор с порога начинает речь о падении нравственности, разложении устоев и учеников, для которых уже нет никаких авторитетов. И при этом яростно тычет в меня пальцем, спасибо хоть ухо отпустил. А я слушаю и растираю горящее ухо, и чем больше слушаю, тем меньше понимаю, какое отношение вся эта речь имеет ко мне.

Я скорчил обиженную рожицу, которой невозможно было не посочувствовать.

– Но вот наступает момент истины – мои жалкие попытки оправдаться окончательно вывели МакГрегора из себя. Он, издав взбешенный рык, сует мне под нос мои же конспекты, а там черным по белому изложено, что наш профессор чокнутый кретин, троллий сын и et cetera . Все очень занимательно изложено, и, что самое обидное, каждое слово – чистая правда. Я, конечно, мог такое написать, но вот отдать это с наглым видом душке-профессору, у которого нрав, что пороховая бочка – это самоубийству подобно. Но напрасно я доказывал всем, что я не самоубийца и не идиот. Меня заклеймили ниспровергателем устоев, отпетым хулиганом и наказали полугодом отработок. У МакГрегора.

Я посмотрел на Олису, ища сочувствия, и получил его. Девушки никогда еще не оставались равнодушными к моим россказням.

- А знаешь, из-за чего заварилась вся эта каша? Из-за какой-то несчастной банки слизняков! Шутки ради я опрокинул ее в сумку Ридла, а он в отместку заколдовал мое перо. Месть вполне в его стиле – наш Том никогда не будет открыто выяснять отношения, наоборот, он предпочитает все делать исподтишка, чужими руками или при помощи своей любимой темной магии!

Всего лишь одно недоброе слово о ее ненаглядном Томми, как взгляд Олисы из восхищенно-заинтересованного стал холодно-осуждающим. Но тут ничего не поделаешь, такова любовь - вечно переворачивает мир с ног на голову.

– Иногда, собирая для профессора слизь соплохвостов или в очередной раз отвечая у доски домашние задание, - с третьего курса и до самого выпуска список смертников профессора МакГрегора начинался с моей фамилии, - я спрашивал себя, а стоило ли оно того? – Я замолчал, будто этот вопрос мучил меня по сей день. – А потом вспоминаю лицо Риддла, когда он увидел отвратных слизней на своих драгоценных книжках: непередаваемую смесь неверия, злобы и отвращения, с которой он вытаскивал их из сумки, боясь применить магию, чтобы его книженции не рассыпались в прах. И понимаю, да оно того стоило. Сбить с Риддла спесь – это удовольствие стоило любых отработок.

Я с ностальгией вспомнил школьные деньки. Правда, в этой истории симпатии Олисы явно оказались не на моей стороне, но ничего не поделаешь. Рано или поздно она поймет, с кем связалась.

- Но ты бы мог не доставать Тома. Хотя бы ради меня, - попросила девушка. Это были лишь слова, а не заклятие, но я, будто под действием чар, тут же пообещал отстать от ее драгоценного Тома на веки вечные. Эта малость окончательно вернула Олисе хорошее настроение. Она перестала нервно вертеть кружку и уже не так пристально смотрела в окно.

А дождь все не кончался…

- Вижу, на территории Беггет-Биглей ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Не бойся, они тебя не съедят, – подбодрил я ее.

- Не уверена. Я сейчас хочу побыстрее попасть домой. Но зонтик остался на улице, а дождь слишком сильный.

- Вот, вот, – подтвердил я. – Не понимаю людей, которые забивают себе голову всяким бредом про семейную вражду и фамильные проклятия, – стоило мне упомянуть про проклятия, Олиса смертельно побледнела и опять стиснула кружку, будто хотела ее раздавить.

- Кто рассказал тебе о проклятии? – Произнесла она внезапно севшим голосом.

- Да так, один пострел сболтнул. Прости, не стоило мне повторять всякую чушь

- Том знает?

- Постой о чем знает? О проклятии? Так получается это правда, и ты действительно проклята?! – Сказать, что новость меня огорошила, значит, ничего не сказать, я рухнул на стул и во все глаза уставился на Олису. Она кивнула, подтверждая мои опасения.

- Уже пятьсот лет все девушки, которые рождаются в нашей семье, прокляты, – торопливо заговорила она, будто оправдываясь, и заискивающие нотки в ее голосе неприятно резали слух.

- Умирают молодыми, страшной смертью, – я тупо повторил слова Джейми.

- Не всегда страшной. Просто умирают вскоре после 18-летия. Обычно. Кто-то раньше, кто-то позже. Одна из моих прабабок почти дожила до девятнадцати.

- А сколько… - я чуть не ляпнул «тебе осталось». Но вовремя прикусил язык. Олиса не заслуживала такой прямолинейности. Я бы, наверно, долго мучился, подбирая приличную формулировку, но она избавила меня от страданий

- Восемнадцать мне исполнится в октябре.

Я совершенно растерялся и не знал, что сказать. Вот передо мной сидит девушка, и она знает, что умрет через полгода. Боится ли она? Может ли спать по ночам, с каким чувством заканчивает очередной день? И как бы вел себя я на ее месте? Нашел бы силы бороться или мучительное ожидание свело бы меня с ума? Да, я не из пугливых, но меня пробирала дрожь, стоило только представить, что когда-нибудь придется задать эти вопросы себе.

- И как это? Какого это знать, что ты должна умереть?

Олиса прикусила губу, будто ее ударили. Я знал, мои расспросы причиняют ей боль, но жестокое любопытство подстегивало меня лезть ей в душу. Она не обязана была отвечать. На самом деле, я бы не удивился, если бы сейчас она встала и ушла, выплеснув вино мне в лицо. Но, похоже, Олисе самой хотелось выговориться, а моя грубость стала скальпелем, который вскрыл давний нарыв.