Игра на двоих (СИ)

— Привет, Цинна.

Выбираю длинное шелковое платье изумрудного оттенка с широкой юбкой и открытыми плечами. Подумав минуту и пробежавшись рассеянным взглядом по ряду разноцветных вешалок, вытаскиваю бархатное темно-синее для Джоанны, которую должны выписать из больницы как раз накануне торжества.

Я надеваю платье и встаю перед зеркалом, но по непонятной даже мне самой причине боюсь открыть глаза. Неделю назад меня отправили жить в новый отсек на уровень ниже того, где я жила раньше. Там больше нет мест, а я вызвалась приглядывать за Хеймитчем, так что нас поселили отдельно от остальных беженцев, друг напротив друга. Зеркало в моей спальне снова целое, и это меня напрягает.

Вдруг моих обнаженных плеч касаются чьи-то руки. Чьи-то. Кого я обманываю? Мне прекрасно известно, что так может прикасаться только один человек. Но вот парадокс: я ждала бесконечно долго, чтобы оказаться в его объятиях, а теперь сбегаю, чуть только замечаю, что они распахиваются мне навстречу.

— Ты такая красивая, — шепчет Хеймитч, зарываясь лицом в мои распущенные волосы.

Теперь, когда за ним не ведется круглосуточное наблюдение со стороны врачей и охраны и мы порой можем остаться наедине, ментор старается стать ближе. Во всех смыслах. Задает все больше сложных вопросов — не о том, что происходит в мире, но что происходит со мной. Ловит меня за руку. Пытается поцеловать. Приходит по ночам и ложится рядом. А я? Я до смерти хочу и до дрожи боюсь этого сближения. Придумывая отговорку за отговоркой, я держу Хеймитча на расстоянии вытянутой руки, не желая, чтобы он увидел, как я из последних сил бьюсь в паутине собственных страхов. Иногда они кажутся выдуманными, но чаще, намного чаще — реальными. Я хочу, чтобы ментор все время был со мной, но в то же время мне все труднее держать себя в руках, когда он подходит слишком близко.

Я отстраняюсь. Снова.

— Эрика?

Ментор не должен ни о чем догадаться. Не должен знать, как сложно мне оставаться рядом с ним. Пусть помнит только о том, что без него мне еще сложнее.

— Почему ты больше не носишь ту подвеску с волчицей?

Сердце колотится как сумасшедшее, рука бессознательно тянется к шее.

— Потому что ты снял свою.

Мужчина грустно улыбается, а у меня сжимается сердце.

— Я не снимал. Сноу сорвал во время первой же пытки.

Хеймитч обнимает меня за талию и прижимает к себе. Прикрываю глаза, сжимаю руки в кулаки и перестаю дышать.

«Я поверила в твою смерть.»

Ладони ментора скользят вниз по моему животу. Чувствую тепло его рук даже сквозь холодную ткань платья. Но они, эти горячие ладони, больше не в силах согреть пустоту внутри меня.

«Я убила твоего ребенка.»

Его губы проводят дорожку поцелуев по шее, спускаясь по выступающей ключице к плечу. Каждое мимолетное прикосновение губ оставляет на коже пылающие следы.

«Я хотела жить дальше, без тебя и без нее.»

Хеймитч близко. Так близко, что может прочитать мои мысли. Страх сводит меня с ума, и я судорожно вырываюсь из рук ментора. Комната кажется такой маленькой и тесной для двоих. Хочется убежать, спрятаться, забиться в угол. Взвыть раненым зверем. Выругаться на всех неизвестных мне языках, потому что в родном уже не осталось слов, чтобы выразить мои чувства. Расплакаться так горько, как могут только дети и раскаявшиеся преступники. Я, скорее, отношусь ко вторым.

Я стою у зеркала, прижав руку к его гладкой поверхности. Прохладное стекло запотевает от моего прерывистого дыхания. Теперь мне не видно стоящего за моей спиной Хеймитча, но я и так знаю, что увижу в его глазах, стоит только обернуться. Боль. Прости, любимый. Я снова убиваю тебя, и на этот раз у меня нет лекарства, которое облегчило бы твои страдания.

— Нам пора идти.

У нас никогда не было тайн друг от друга. А теперь я вынуждена держать в секрете от ментора даже то, что у меня есть что-то, что он не должен знать. В наших разговорах появляется слишком много многоточий.

Наверное, именно из-за размолвки с ментором слезы, выступившие на моих глазах при виде стоящих у алтаря Финника и Энни, — не от радости. Я счастлива за этих двоих, за несчастных влюбленных из Дистрикта 4. Но, наблюдая за их сияющими лицами и чувствуя плечо стоящего рядом Хеймитча, не перестаю задавать себе один, самый главный вопрос. Настанет ли когда-нибудь наш день? Сможем ли мы с ментором преодолеть трудности, которые выпадают нам по вине Капитолия и по нашей собственной, и тоже обрести покой и счастье?

— С этого дня, в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, я, Энни Креста, буду любить и беречь тебя, Финник Одэйр.

— Я, Финник Одэйр, беру тебя, Энни Креста, в жены, начиная с этого дня. Вместе и врозь, мы всегда будем одним целым — одной жизнью, одной целью, одной судьбой.

Церемония получается скромной и красивой, и вряд ли в этой красоте есть заслуга Плутарха. После официальной части все происходящее в зале выходит из-под жесткого контроля Президента: начинаются танцы. Видевшие в своей жизни так мало хорошего и жаждущие веселья, люди моментально разбиваются на пары и становятся друг напротив друга. Ряды танцующих тянутся от алтаря (молодожены) и до самых дверей зала (местные жители). Хеймитч молчит, но я чувствую на себе его тяжелый взгляд. Он хочет пригласить меня на танец. Качаю головой: давай не будем.

— Детка, если ты вдруг забыла, я не кусаюсь, — разочарованно усмехается мужчина.

Ответить не успеваю: передо мной вырастает худощавая фигура Президента. Несмотря на собственные слова о том, что свадьба — отнюдь не праздник и не повод наряжаться, Койн облачилась в элегантный черный костюм и убрала волосы в аккуратный низкий пучок.

— Ты танцуешь?

Растерянная, я медлю с ответом так долго, что женщина, улыбнувшись, молча берет меня за руку и ведет в центр зала, где кружатся в танце Победители. Я не решаюсь оглянуться на Хеймитча.

— Ты очень красивая, — замечает Койн, делая первый шаг.

— Спасибо.

Кому-то слова Президента могут показаться странными, но я, знающая эту женщину лучше многих — если не всех — присутствующих, не вижу в них ничего особенного, никаких скрытых намеков, никакого подтекста. Ей нравится, как я выгляжу. Ей нравится, что я танцую с ней и все, кроме поглощенных друг другом молодоженов, на нас смотрят. Ей нравится ощущение, что я — ее. Это иллюзия, но Аль делает все, чтобы мечта стала реальностью. И я не уверена, что хочу ей в этом мешать. Мне спокойно, когда она рядом, а желание покоя идет первым в моем списке. Порой мне даже кажется, что первым и последним, что это единственное, чего я по-настоящему хочу.

После танца, который настолько незамысловат, что больше напоминает обмен любезностями и учтивое раскланивание, я собираюсь вернуться на свое место рядом с Хеймитчем. Но, вспомнив его выражение лица — «нам нужно поговорить», — не сопротивляюсь, когда смеющийся Лео хватает меня за руку и приглашает присоединиться к хороводу. Койн удовлетворенно кивает и уходит, чтобы остаток вечера наблюдать за праздником из диспетчерской, где уже ведется съемка нового ролика. А дальше у меня по списку Гейл, Китнисс, родители и кто-то еще: танцы сменяются так быстро, что я не запоминаю лиц партнеров. И все рады, и все улыбаются, и мне приходится делать то же, что и окружающие меня люди. Все хорошо. Жизнь продолжается.

Мы с Эвердин подходим к Финнику. При нашем появлении лицо парня озаряется широкой улыбкой. Впрочем, причина не в нас: сегодня он так реагирует на каждого. Все дело в крепко держащей его за руку Энни. Китнисс хочет пригласить на танец невесту, я — жениха.