Спасите, мафия! (СИ)

Манюня же пошла в отличие от Ленки в отца: высокая, метр восемьдесят, грудь третьего размера (ну, тут уж папаня ни при чем, полагаю), волосы черные, до плеч, с косой челкой, глаза черные, губы пухлые, ярко-алые, кожа светлая, на щеках пожизненный румянец, нос немного картошкой, косая сажень в плечах. Короче, внешность эдакой донской казачки, что неудивительно: батя-то у нас шкафоподобный был. Про себя могу сказать следующее, раз уж о внешности речь пошла: рост средний, метр семьдесят, волосы черные, длинные, глаза черные, блеклые, губы тонкие, нос прямой, острый, кожа бледная, как у Ленки, на груди природа отдохнула — еле-еле первый. Я очень на мать похожа, разве что у нее черты лица мягкие были, ровные, а у меня — заостренные, и красивой меня назовет только слепой, которому мою харизму обследовать тактильно не дадут. Но мне на это откровенно начхать, в отличие от того, что готовить на обед! Маня любит русскую кухню, Ленка — французскую, а я — японскую. Жуть, короче. А приготовлю-ка я борщ и вареники! «Ни нашим, ни вашим», как говорится!

Я поскреблась на кухню нашего большого двухэтажного дома, располагавшуюся внизу, и начала лепить вареники. Кухня у нас просторная, светлая, больше напоминает столовую — на ней роту разместить можно, хотя это я утрирую. У правой стены — мойка, плита, стиральная машина и шкаф, у левой — полки, холодильник и еще один шкаф, а в центре — круглый стол нехилых размеров, окруженный восемью стульями. Просто раньше здесь обедали мы с сестрами, родители и семья Ларионовых, вот и набегало восемь рыл. Правда, вчера Анну в больницу с пиелонефритом упекли, а с утра уехал в город и Димка: он состоит в отряде поисковиков, которые копают землю-матушку в поисках эха войны — гильз, снарядов и скелетов. Вот и сейчас у них очередной слет, благо на дворе лето, первое июля, понедельник. Что-то меня на конкретику пробило… Поедут они перепахивать лесочек недалеко от нашей фермы — километрах так в пятидесяти, хех. И будет он у нас лешим, ну, или водяным: как в прошлый раз в болото свалится, его вытащат, и пойдет он народ пугать, грибников да отдыхающих…

Я сварила борщ, налепила вареников и хотела было отправить их в кастрюлю, как вдруг услышала во дворе жуткий грохот, как от взрыва, и узрела в окне белую вспышку. Что за на фиг?! Нас марсиане атакуют, или метеорит во двор ляпнулся? Что за дебош природы?

Я вырубила плиту и ломанулась на улицу через длиннющий коридор, ибо кухня расположена в дальнем конце левого крыла, а дверь — в центре, в холле, от которого и идут в противоположных направлениях два длиннючих коридора с темной деревянной обшивкой стен и бордовым паласом на полу. Проскакав до двери и вырвавшись на свободу, я чуть не рухнула на землю. Передо мной в воздухе висело существо, напоминавшее гуся, но в одежде. Причем белый пушистый гусь в белой же хламиде и черной беретке двоился. Что я пила? Что курила? Да вроде ничего, я вообще веду здоровый образ жизни. А может, это какая-то химическая атака? Зарин? Уран? Да нет, не то… Глюк, свали, я не в затяг!

— О, наконец! — прокрякал гусь на чисто русском. Мама, мой мозг плавится… — Ты Катерина, да? Вот, получай посылку.

Стою и тупо пялюсь на говорящего пушистого гуся. Хотя как можно быть пушистым, если он весь в перьях? Ответ — они топорщатся!

— Ну, что же ты? — возмутилась копия моего глюка. — Забери посылку, распишись.

— Уйди, глюк. Я не в затяг… — пробормотала я, помахала рукой гусикам, вяло так, пребывая в трансе, и поскреблась куда подальше — домой, то бишь.

— Стоять! — возмутился один из глюказоидов, и они подлетели ко мне, зависнув перед моим носом. Кстати, эти певчие птички крыльями не машут: они тупо висят в воздухе! А может, и не тупо — магия глюков, однако!

— Спаси меня, галоперидол! — пробормотала я и пошла вперед, игноря мираж моего воспаленного разума.

— Мы не глюки! — возмутился первый гусь. Или он второй? Или он один, но у меня в глазах двоится? А глюки могут двоиться, что, правда? Мать моя Орочимару, сдайте мой мозг Кабуто на опыты! Я здесь сейчас от инфаркта скончаюсь. Хотя нет, не скончаюсь, я живучая.

— Да постой ты! — возмутился второй гусь. — Мы братья Гу-Со-Сины! Мы пришли передать тебе посылку!

В «Играх разума», помнится, глюков велели игнорировать. В игнор вас, в игнор, плоды больной фантазии анимешницы! О, стоп! Гу-Со-Сины, говоришь? Ну ясно. Я перечитала мангу. Это ж братья-шинигами из мира мертвых, он же мир Мейфу. Бугага, я гений! Шизанутый гений, ага… Я вчера до часа ночи «Потомков тьмы» читала, вот мне и привиделись персонажи оттуда. Но с фига ли? Я ж в здравом уме и трезвой памяти вчера была…

— Брат, она нас игнорирует! — спасибо, Кэп! Глюк, не жалуйся на больного брату — не поможет… — Что делать?

— Не знаю, может, посылку вручить?

— Да она их напугает таким поведением!

«Их»? Кого это «их»?! Я остановилась и возмущенно воззрилась на гусиков. Спокуха, Катюха, спокуха! Твоя жизнь и так непруха… Спросить, что ль, что они ввиду имеют? А как же игнор и советы американского синематографа? Не, спрошу. А то вдруг еще глюки появятся?

— Слышь, результат нехватки трифтазина в моем укуренном разуме, — пробормотала я, воззрившись на одну из иллюзий реальности, — ты о ком вещаешь? Что за «их»?

— О, наконец-то! — обрадовался первый гусь в хламиде. — Мы должны доставить тебе посылку!

— Вы глюк, — уперто заявила я.

— Нет же! Мы реальны! — возмутился его брат-близнец. — Ну, потрогай крылышко!

Он протянул мне левое крыло, но я лишь пожала плечами:

— Тактильный глюк, не более того.

— Ты считаешь, что с ума сошла? — тяжко вдохнул Гу-Со-Син номер раз, а его брат с тоской-печалью на моське убрал крылышко.

— Нет, перетрудилась, — нахмурилась я. Чего я перед этими птицами вещими оправдываюсь?! На сковородку их и в духовку, хорошая закуска будет… Фе, как жестоко! Хотя птицу я любила, до того как вегетарианкой стала. Но не говорящую же!!!

— Сама-то веришь? — фыркнул более холеричный первоптиц.

— А не пофиг? — поморщилась я. Чего я перед своим воображением оправдываюсь?

— Так, всё, мне это надоело! — прокрякал гусь номер два и потер крыльями виски. Ой, какой кавайка… Прям милашка! Так бы и затискала, не будь он галлюцинацией!

Сама не заметив как, я разулыбалась, умилившись картине «раздосадованный гусь-шинигами, укуренно соображающий, как заставить человека поверить, что он не глюк, хотя он глюк». Заметив мою умиленную лыбу во все тридцать два зуба, его брат заявил:

— Вот видишь, мы тебе не неприятны! Ну попробуй нам поверить! Ты ведь нас знаешь, читала о нас!

— Вот ты и доказал, что ты глюк, бугага! — возликовала я. — Откуда шинигами знать, что его в манге нарисовали?

— Мы всё о смертных знаем! — возмутился всё еще трущий виски Гу-Со-Син и помахал ножко-лапками, обутыми в черные остроносые башмачки, в воздухе. — Мы знаем и про эти картинки, и про то, что ты говорила на могиле родителей в день похорон!

Я замерла. Что за на фиг?! С чего эта пернатая галлюцинация в такие личные вещи лезет?!

— Помнишь, ты сказала…

— Помолчал бы ты, — процедила я, хмурясь и зло на него глядя. Гу-Со-Син замолчал, а его братик подлетел к нему и заявил:

— Это важно! Ты просила помощи — ее тебе оказали! Твои родители заключили контракт с Графом, хранителем Дома Тысячи Свечей, Книги Судеб и свечей жизни смертных всех миров. Ты же знаешь, он любит… театрализованные постановки, и он согласился на контракт! Он переместит свечи из одного участка в другой, и смертные, которых ты хочешь увидеть, окажутся здесь, в этом мире!

— Да мои предки бы в жизнь о таком не попросили! — фыркнула я, и гусики переглянулись. Ой, что-то здесь нечисто, ой, нечисто!

— Их на это надоумили, — утек с линии атаки первый гусь лапчатый. — Они сами бы не догадались, но им посоветовали так поступить. Не спрашивай, кто — не имеем права ответить.

Я нахмурилась. С чего это я вообще с ними веду беседу, как с реальными? Бред какой! Да и мои предки в жизни бы контракт такой не заключили…