Игра Канарейки (СИ)

– Я могу составить вам компанию в этом уголке спокойствия среди пошлости и разврата?

Эльфка не смогла сдержаться и не приподнять одну бровь. Её веселила ситуация, особенно сильно – когда она представляла атамана на месте Витольда. Канарейка перевела взгляд на Шани. Ей, похоже, тоже было весело – медичка пыталась прикрыть рукой улыбку.

– Нет, не можешь, – грубо и полупьяно сказал какой-то неопрятный и незнакомый Канарейке кмет. Она удивлённо посмотрела на него. За его спиной появился ещё один крепкий мужчина с подозрительно блестящими глазами и румяный бородатый краснолюд.

– Кто вы? – Витольд высказал застрявший в горле вопрос.

– Её братья, – икнул кмет. Все взгляды сошлись на краснолюде.

– Двоюродные, – буркнул тот.

– Все? – захохотал Витольд.

– Все. – Второй кмет схватил Канарейку за локоть и потащил в сторону. Она не хотела привлекать лишнего внимания, поэтому не стала упираться в землю ногами и пытаться вырвать руку, покорно волочилась за кметом.

Витольд зашагал вслед за компанией, резко дёрнул кмета, державшего эльфку, и грубо бросил:

– Эй, решим всё по-мужски?

Кмет с блестящими глазками развернулся, зло посмотрел на Витольда и легонько толкнул Канарейку в сторону. На лице фон Эверека-младшего появилась хищная улыбка, он засучил рукава кунтуша. В глазах обоих мужчин читалось желание бессмысленной и жестокой драки.

Канарейка попыталась смыться, но краснолюд дёрнул её за руку и потащил к толпе, собравшейся вокруг соперников. Пьяные и полупьяные гости кричали и размахивали кулаками в воздухе, воодушевлённые единственным по-настоящему весёлым событием этой свадьбы. Даже краснолюд, следивший за Канарейкой, поддался чувствам, протяжно завыл и отвлёкся на драку. Эльфка аккуратно растолкала кметов, пытаясь выбраться наружу. Вдруг она почувствовала, что кто-то схватил её за руку, дёрнулась и потянулась к кинжалу. Сильная рука вытащила её из толпы.

– Даже будучи простой женой торговца, устраиваешь вокруг ажиотаж?

– Ольгерд, – выдохнула Канарейка.

Атаман взглянул на толпу, улыбнулся одними губами и быстро зашагал в сторону, чтобы не быть замеченным Витольдом.

Эльфка догнала его.

– Ты точно не хочешь с ним поговорить?

Ольгерд замер на месте, не поворачиваясь к Канарейке лицом, сказал не своим голосом:

– О чём я могу говорить с ведьмаком?

Канарейка схватила его за край куртки, когда он собрался идти дальше.

– Не с ведьмаком. С братом.

Ольгерд обернулся к ней. На его лице была жуткая смесь гнева и скорби.

– Я только что видел здесь того, кого не должно быть. Того, из-за кого всё это случилось.

Атаман выдохнул, стал с прежним безразличием наблюдать за расходящейся после драки толпой.

– Ольгерд… – У Канарейки в горле застрял ком, отчего-то защипало в носу. Эмоции вдруг взяли над нею верх, она вспомнила скоя’таэля с изуродованным ненавистью и багровым шрамом лицом. Когда-то одним движением руки он отнял у неё слишком многое. Его тоже не должно было быть.

– Ты видел убийцу своего брата?

Ольгерд посмотрел на Канарейку холодно.

– Интересно, почему бы я ответил на этот вопрос тебе?

Эльфка нахмурилась, скрестила руки на груди.

– Я же не спросила ничего личного или секретного. Да или нет.

Ольгерд покачал головой:

– Ты спросила то, о чём я не хочу вспоминать. Певице стоило бы меня понять.

Атаман сказал это спокойно и почти тепло, глядя Канарейке в глаза.

Он не сказал «убийца».

А ещё вчера, например, не упустил бы возможность лишний раз выказать эльфке презрение к её профессии.

За Ольгердом Канарейка зашагала в корчму. Они сели за стол, пышная румяная официантка принесла пиво в двух больших глиняных чарках.

– Что это были за «братья»? – спросила эльфка, осторожно принюхиваясь к напитку.

Атаман вовсе не стал трогать откровенно дешёвое пойло, только взглянул на него с презрением.

– Я дал им на троих сто крон, – небрежно сказал Ольгерд.

– О, так «Кабаны» теперь не бездомные погорельцы? Скоро перестанете доводить до нервного срыва беднягу Бьорна?

– Деньги есть, скоро уйдём. – Атаман ухмыльнулся. – Мы дворянские дети, не всё же нам по корчмам околачиваться.

«Дворянские дети», да. Канарейка сжала кулаки. Совершенно очевидно, что никто не собирается брать её с собой. Да и зачем? С самого начала её привели к Ольгерду, чтобы она разобралась с офирским принцем. Когда проблема была решена, их втречу в «Алхимии» можно было назвать закономерной. В Оксенфурте вообще было всего несколько таверн, а расквартировывают всякую шпану и сброд только там. Когда свадьба закончится, все её дела с Ольгердом можно будет считать законченными, а долги – отданными. И всё? Денег и заказов нет, нужно что-то решать и куда-то идти.

Если торговец зеркалами её отпустит.

На сцену забралась худенькая женщина в разноцветной нелепой одежде. Кто-то протянул ей лютню, бард поправила перо на лиловой шапочке и провела рукой по струнам. Канарейку чуть наизнанку не вывернуло. Ольгерд повернулся к сцене на мгновение, но почти сразу предпочёл созерцание чарки с пивом.

– Ужас какой, – сквозь зубы проговорила Канарейка.

– Ну да. Слышала, говорят, сейчас в Оксенфурт приехала одна певица… – Негромко и медленно проговорил Ольгерд, ухмыляясь. – Не могу только припомнить, как же её зовут, вроде, какая-то пташка.

Эльфка прыснула и беззвучно рассмеялась.

– Весело? – улыбнулся атаман. А глаза его снова ничего не выражали. Канарейку это не пугало и не расстраивало – она-то никогда не видела своих глаз, когда улыбалась кому-то. Ей как-то сказали, что если у эльфа нет гордости народа Aen Seidhe в глазах, то к ста годам у него ничего не останется. Какое-то время Канарейка верила этим словам – этой самой гордости у неё не было, а если бы была, то к ста годам только она и осталась бы. Сейчас же Канарейка думала, что это не имеет значения.

– А я слышал, что поёт очень даже неплохо.

– Неплохо? – Эльфка картинно скрестила руки на груди и сделала вид, будто страшно оскорблена. Нормальный, почти человеческий разговор с атаманом, да будь это даже простой обмен колкостями, доставлял ей удовольствие. И не только потому, что это был именно Ольгерд фон Эверек. Но и потому что она уже давно не сидела с кем-то за столом вот так, не притрагиваясь к дешёвому пиву и слушая бесталанную певицу. Канарейка находила в этом какую-то особенную прелесть.

Они сидели так ещё некоторое время, иногда коротко говорили о чём-то, но всё больше молчали, расслабленно смотрели по сторонам. Довольно быстро стемнело, луна заглянула в окно, в лёгкие ворвался свежий ночной воздух. Из венка Канарейки на стол упало несколько лепестков.

Через боковую дверь в корчму, громко хохоча, вошёл Витольд. За ним шагала явно несколько уставшая от навязчивого спутника Шани.

Ольгерд обернулся на них, проводил взглядом до стола. По привычке поправил шляпу.

Канарейка отвела взгляд, посмотрела на всё ещё завывающую на сцене певицу. Эльфку вдруг как будто ударили – среди прочих музыкантов с венками на голове почти на краю сцены с флейтой в руках сидел Гюнтер О’Дим. Ольгерд взглянул на Канарейку, проследил за её взглядом. И тут же напрягся, на его шее проступила жилка.

Господин Зеркало встал, протянул флейту какому-то щуплому кмету, спрыгнул со сцены, глядя прямо на атамана и эльфку. Канарейка посмотрела на остальных музыкантов и посетителей – никто, кроме неё и Ольгерда, этого не заметил. Гюнтер направился к столу, за которым сидели Витольд и Шани. Атаман дёрнулся, собираясь встать, но снова осел на лавку, провёл широкой ладонью по лицу. Канарейка тоже напряглась.

– Позволите мне присесть? – сладко спросил Гюнтер, подойдя к столу. Шани взглянула на Витольда. Тот улыбнулся, приветственно развёл руки и свистнул девку, чтобы она принесла пиво.

– Меня зовут Гюнтер О’Дим, – представился Господин Зеркало и сел на лавку. По спине Шани пробежала дрожь, хотя в целом мужчина показался ей приятным.