Забытая жизнь (СИ)

— Он дает уроки Поттеру, — ответил Северус. — Дамблдор говорил, что эти уроки ведут к чему-то, связанному с пророчеством.

— Для него ещё хоть что-то свято… А мы с тобой уже ни во что не верим. Раньше — да. Но всё давно высохло, как высохнет вот это… — заявила я, показав на стакан с огневиски.

— Что ты имеешь виду, Анри?

— Нашу веру, Северус… Вера в святую душу и что в нас есть ещё что-нибудь человеческое.

— Ты так считаешь?

— Да, то есть и да, и нет… — замялась я.

— Почему ты так уверена в этом?

— Стала старше…

— Старше? — удивился Северус. — Тебе нужно повзрослеть, Анри!

— Я уже повзрослела, теперь просто старею, — процедила я.

— А сколько тебе должно быть лет, чтобы ты могла отличить белое от черного? Сейчас тебе тридцать два? Тебе потребовалось тридцать два года, чтобы признать это?

— Это бестактно, — отрезала я. — Скажи, а мы сможем когда-нибудь, — начала я, — вот так же сидеть и просто общаться?

— Думаю, когда рухнет стена непонимания, — встав с кресла и подойдя к окну, ответил Северус.

— Я думала, остались только руины.

— Руины способствуют возрождению, Анри, — тихо сказал Северус.

Я посмотрела вокруг, представила, как из полного хаоса этому месту удалось возродиться, и я успокоилась. Может, это не моя жизнь хаотична, это сам мир таков. И главная ловушка — привязаться к чему-либо в нем. Развалины — дар, руины — путь к преображению. Мы всегда должны быть готовы к бесконечным волнам перемен.

— Зачем ты все это делаешь, Северус? — внезапно спросила я.

— О, Святой Годрик! Сегодня день глупых вопросов, а мне об этом никто не сообщил!

— Почему ты в это во все вязался, — уточнила я. — Шпионишь, оберегаешь этого мальчишку.

— Ты и правду хочешь это знать?

— Я хочу понять, — отрезала я. — Неужели все эти годы ты любишь ее?

— Любовь здесь не при чем, — спокойно ответил Северус, глядя куда-то вдаль, где виднелся горизонт. — Я виноват в ее смерти, мне всей жизни не хватит, чтобы искупить свою вину перед ней.

— Вот что заставляет тебя презирать самого себя, — произнесла я с какой-то досадой.

— Да, это трусость. Или вечная боязнь провала, страх, который заточил нас в камеру из кирпича, но и в башню из необратимых трагедий и несбывшихся надежд. Только тогда начинаешь ценить возможность вернуться назад, чтобы, встретившись с прошлым, лучше понять себя. Освобождение из темницы не означает освобождение от своей натуры. Из этой темницы убежать невозможно.

— Ты рассуждаешь, как покойник, Северус.

— Я рассуждаю, как человек, которого все достало! И он не понимает, зачем ему это все было нужно!

— Ну, извини, бедненький! — съерничала я. — Все мы хотим казаться сильными, хотя на самом деле состоим из слабостей.

— Твой отец всегда говорит, что нас определяет наше прошлое.

— Я сказала бы, что нас определяет наш выбор.

— Может, ты и права, но иногда в нашей жизни нет выбора.

— Как же ты с этим живешь? — прошептала я.

— Ты хочешь знать, раскаиваюсь ли я? Не проходит и дня, чтобы я не сожалел об этом. Не потому, что я здесь, и не потому, что я должен. Я вспоминаю себя в прошлом, когда я был глупым мальчишкой, который совершил ужасное преступление. Я хочу поговорить с ним, объяснить, что к чему, хочу вправить ему мозги, но не могу. Этого парня давно нет, остался только этот мужчина, и я должен с этим жить. Исправился ли я? Да это пустое слово.

У каждого человека есть свой чулан со страхами. Одни стараются дверь в этот чулан никогда не открывать, другие пытаются скрыть от всех свои страхи, запирая их на все замки, а некоторым повезло, у них нет чулана со страхами.

— Я себя чувствую… живым мертвецом… — продолжил Северус. — Помню, у меня была бутылка местного дерьма. Я тогда не чувствовал боли. И после того, как я… Отнял столько жизней, вот была одна, которую я мог спасти, но не спас… Потом, позже, я понял… Если б спас ее, я, может быть, спас бы то, что осталось от моей души…

Я встала и подошла к нему, так близко, что чувствовалось, как Северус дышит. Подняв свои глаза, я посмотрела на него.

— Брось! Ты уже пытался завязать с Упивающими и жить нормальной жизнью. А в результате сидишь с ворчливым старикашкой в школе, набитой детьми. Нормальные люди так себя не ведут! Ты дал клятву, а значит будешь делать то, что нужно в данный момент. А если будешь предаваться унынию, кто-нибудь подкрадется

и снесет твою дурную башку!

— Это звучит, как угроза, Анри, — прохрипел Северус.

— Это пока предупреждения, — усмехнулась я. — Ты мне не веришь?

Я сделала шаг к нему, Северус обнял меня за талию и притянул к себе. Откинувшись назад, я смотрела ему в глаза.

— Как же не верить, когда ты хлопаешь своими длинными ресницами, — Северус приподнял мой подбородок.

— Главное — твои глаза и то, что я в них вижу.

— И что же ты видишь?

— Я вижу спокойствие, — мягко ответил он и слегка прикоснулся своими губами моих губ. — Ты опять начала пить Животворящий эликсир.

Я обняла его за шею. Наши губы слились в страстном поцелуе.

Мы сами себе ставим рамки приличия, рамки бытия, рамки, в которых мы живем, и выход за их пределы нас не только пугает, шокирует, а порой и убивает, но почему так, почему мы не можем наслаждаться своей жизнью сполна, так как нам этого в действительности хотелось бы? Ответ будет один — страх. Страх за все: что кто-то осудит, кто-то узнает, не так подумает, не то скажет, страх, страх, но как мы любим оправдывать себя, защищать, прикрываться моралью приличия, законами, чем угодно, но ответ останется один, это только страх. Он нас защищает, но он нас и убивает, найти грань, дозу этого чувства, порой невозможно, соблазн перейти черту, так легче, а потом снова искать оправдание.

— Без него я сейчас не проживу и дня, — прошептала я, отстраняясь и закусив нижнюю губу.

Северус на мгновение замер, потом, покачав головой, усмехнулся:

— Если будешь вести себя так, то я не смогу долго сопротивляться твоим чарам.

Не буду скрывать, что его признания мне нравились, я ликовала своей маленькой победой. Обхватив его одной рукой за шею, второй я провела по его щеке, сливаясь время от времени с ним в легком поцелуе.

— Северус…

Я поглядела в его лицо, в эти темные глаза. В них не было силы, не было притяжения, но была темнота, проглатывающая мир; и все кажется черным, но остается на западе тень синевы, густая и яркая, как чернила. У красоты есть собственная сила магии.

— М-м-м…

— Помрешь раньше меня — сама убью!

— Безумная, — прошептал он своим бархатным голосом и сильнее обнял меня.

— Кхе-кхе, ничего себе вечерок выдался, — раздался голос Альбуса, мы даже не заметили, как он появился. — Очень рад, что вы не убили друг друга.

— Где ты был? — спросила я, отстраняясь от Северуса.

— Я предпочел бы пока не говорить об этом, — сказал Альбус. — Но в свое время я тебе расскажу.

— Расскажешь? — в изумлении повторила я.

— Думаю, что да, — ответил он, доставая из-за пазухи флакон с серебристыми воспоминаниями.

— Отец, — заговорила я после короткой паузы, — ты в курсе о несчастном случае с ученицей? Насчет Драко Малфоя?

— Да, — ответил Альбус и, подойдя к Омуту памяти, поставил флакон на полочку.

— Я смотрю, у вас тут хватало событий, пока меня не было, — сказал Альбус. — Насколько я понял, несчастный случай с Кэти произошел у тебя на глазах.

— Да, отец. Как она?

— Все еще в тяжелом состоянии, хотя ей, можно сказать, повезло. По-видимому, она совсем чуть-чуть задела ожерелье, контакт произошел на очень маленьком участке кожи: у нее в перчатке была крошечная дырочка. Если бы она надела ожерелье или хотя бы взяла его в руки без перчаток, наступила бы смерть — скорее всего мгновенная.

— К твоему счастью, Северус сумел остановить распространение проклятия…

— Я приму меры для тщательного расследования в связи со всеми, кто мог иметь отношение к происшествию с Кэти, — сказал Альбус.