Антиутопия (ЛП)

Вселенная не смогла бы возникнуть из столь многообразных и несочетаемых составляющих, не будь в мире некой Силы, которая свела их все в одно. И она же удержала вместе, сплела в нечто единое, не дав всем этим разрозненным и противоречивым элементам уничтожить и разорвать на части гармонию целого, сумев примирить их между собой. Такой устоявшийся порядок вещей не мог бы продолжать существовать, не мог бы развиваться в пространстве и времени, действуя столь разнообразно, и принимать столь многочисленные формы, не будь единой незыблемой Силы, которая управляла бы всеми этими процессами. И эту Силу, отвечающую за все, что меняется в мире, и за все, что остается неизменным, я называю понятным нам именем - Бог.

Боэций (480-575 гг.)

— Теперь ты моя мама? — спрашивает мальчик, когда мы пересекаем границу Юты и Невады, где до сих пор стоит табличка со словами «Добро пожаловать». Здесь, в пустыне, нас нагнали было несколько машин, но, увидев за рулем Малдера, водители резко сбросили скорость и остались позади. Они держались на безопасной дистанции, а мы мчались на всех парах, выжимая из «хамви» все возможное.

Его мама? А ведь так оно, пожалуй, и есть. Я всегда хотела сына, точнее, сына от Малдера. Маленького мальчика с такими же, как у него, зелеными глазами. Кто бы знал, как все повернется…

— Вот здорово! Малдер тоже целыми днями только о тебе и думает.

— Пожалуйста, не надо слушать мои мысли без разрешения. Это неприлично.

Мальчик явно смущен и немедленно прерывает это занятие. В отличие от Малдера.

— Ладно, как скажешь. Просто интересно. Малдер так долго пытался тебя купить, и мне было ужасно любопытно, какая ты.

Я замечаю, что Малдер бросает на Малыша предупреждающий взгляд. У моего бывшего напарника на щеке красуется здоровенный синяк: видимо, Гибсону все-таки удалось зацепить его разок.

— Не надо, Малдер, пусть говорит. Все в самом деле так и было?

Малдер кивает, не отводя взгляда от дороги.

— Они не хотели тебя отпускать, что бы я ни предлагал. Я пытался добиться своего много лет. Но с таким количеством охраны увести тебя силой было невозможно. Не мог же я в одиночку сражаться со всей колонией.

Интересно, «много лет» — это сколько? Меня не хотели отпускать из колонии «451», или Скиннер тоже дал ему от ворот поворот? Продолжал со мной спать, для надежности заперев в бункере, чтобы я все это время понятия не имела, что Малдер хочет меня вернуть? Мне вспоминается тот деревянный ящик, который принес с собой Малдер. Тот, что стоял у его ног на крыльце моего дома.

— И на что же ты меня в итоге обменял, Малдер?

— На голову одного человека, — бойко отвечает мне голосок с заднего сиденья, но докончить фразу не успевает, поскольку Малдер немедля затыкает ему рот свирепым взглядом и последним оставшимся яблоком.

Проходит еще несколько часов, и Малдер поворачивает на юг. Теперь мы едем вдоль береговой линии. Калифорния. Обед проходит в молчании — точнее, в беззвучной перепалке между Малдером и мальчишкой. Надо бы его наконец уже как-нибудь назвать.

— Хочу быть Барни (2). Я о нем столько слышал, — говорит мальчик с набитым ртом.

Господи. Человечество почти полностью уничтожила ядерная война и нашествие инопланетян, но Барни воистину неистребим. Надеюсь, у меня есть право голоса?

— Джон Доу. Малдер думает, что это хорошее имя.

Пусть будет Джон. Сойдет.

А ну-ка выметайся из моей головы, Джон.

***

Точно так, как не знаешь ты, откуда стало дыханье

И кости откуда в беременной утробе,

Так не знаешь ты дел бога, создающего всё.

Екклесиаст, 11:5

***

Малдер искал меня. Малдер меня искал.

Благодаря этим словам я обрела надежду на несколько недель. Но недели превратились в месяцы, а он так и не появился.

Время от времени ко мне приходили люди, обитавшие снаружи, и просили помочь выторговать что-нибудь у лидера колонии. Я каждый раз допрашивала их всех с пристрастием: не встречали ли они высокого темноволосого мужчину по имени Малдер? Который искал меня? И неизменно получала в ответ одно и то же: качание головой и пустой взгляд. Не иначе как взамен на возможность посетить врача все визитеры клятвенно обещали не отвечать ни на какие подозрительные вопросы.

А может, они ни о каком Малдере понятия не имели, и это давала о себе знать моя паранойя.

А может, Скиннер лгал.

Ему это было не впервой.

Потом снаружи привели молоденькую шлюху: наверное, кто-то из сторожей пожалел ее и впустил внутрь. Я видела, как она тайком всовывала моему помощнику, а точнее — охраннику — свои украшения. Платила за какие-то услуги.

Она хотела сделать аборт.

Нет. Вариант оставить ребенка она даже не рассматривала.

Я не могла спросить ее о Малдере в присутствии охранника, который стоял и ухмылялся во весь рот, надеясь, что потеха только начинается, и я вот-вот заставлю девчонку раздеться, чтобы осмотреть.

Отказ привел женщину в полное отчаяние, и мне стало ее до боли жаль. Я смотрела на стоящую передо мной хрупкую миниатюрную фигурку и думала о том, что вполне могла бы и сама оказаться на ее месте, сложись все несколько иначе. Она слишком нежная, чтобы выжить в этом новом мире, а под грязью скрывалось красивое, с тонкими чертами лицо, но так будет недолго.

Если бы не Малдер и не Скиннер, эта участь не миновала бы и меня.

Когда охранник повернулся к нам спиной, я взяла со стола половину украшений, которыми расплатилась женщина, и всучила ей. По-хорошему, ей следовало вернуть и остальные, но об этом глупо было даже мечтать. Я и так сделала все, что могла, пользуясь тем, что этот придурок, к счастью, толком не умел считать.

— Возвращайтесь в срок, я приму ребенка, — сказала я женщине.

По ее красноречивому взгляду я поняла, что она вряд ли вернется.

Но, как ни странно, она все-таки действительно объявилась несколько месяцев спустя. Роды уже начались, у женщины открылось кровотечение. Через пять часов у нее родилась здоровая девочка с каштановыми волосами и красивыми зелеными глазами на сморщенном покрасневшем личике. Все прошло отлично.

Не успела я даже обмыть ребенка, как его мать уже пыталась встать и одеться. Я велела ей лечь: по крайней мере одну ночь она вполне могла провести внутри, в тепле. Нет, она заявила, что уходит. А перед этим что-то вложила мне в руку и сказала, что это для меня, за помощь. И ушла. Одна, без младенца.

Я попыталась догнать ее, но меня остановил охранник. Если она не станет кормить ребенка, он умрет. Кому захочется возиться с отпрыском шлюхи и поить его из бутылочки козьим молоком? А других кормящих матерей в колонии не было.

Я могла бы оставить ее себе.

Да, вполне могла бы. Красивую маленькую девочку с глазами, как у Малдера.

И тогда я разжала руку, чтобы посмотреть на подарок. Наверняка какой-нибудь безвкусный браслет. Но нет, вместо этого я увидела простые мужские часы с разбитым стеклом. В Прошлом такие продавались на каждом углу.

И Малдер тогда носил точно такие же.

Я торопливо перевернула их, чтобы проверить, нет ли сзади надписи — какой именно, я сама не знала. Откуда мне знать, что могло быть выгравировано на часах Малдера? Ничего, пусто. Я попыталась вспомнить, не такие ли я видела на нем в последний раз. Он ведь постоянно их ломал и разбивал. На нем вообще были часы тогда, в бункере?

Охранник, заметил, что я что-то верчу в руках, и отобрал их у меня, равнодушно бросив, что плата предназначалась для колонии, а затем засунул в карман. Нет, возразила я, это подарок лично для меня, колонии уже заплатили! Но он их все равно не вернул.

Тогда я попыталась отобрать часы у этого осла силой.

У меня почти получилось, Малдер. Я ведь когда-то была федеральным агентом. Мне даже удалось несколько раз врезать ему, а младенец тем временем жалобно орал во всю мочь. Но у него было оружие. А у меня - нет. Мне просто не хватило физической силы. Не говоря уж о том, что он мог потом черти что наговорить обо мне в отместку.