Письмо Потомкам

– Много вы понимаете. Без году неделя тут, а уже…

Я виновато склонилась перед ней, понимая её гнев. Но дала себе слово, что, если две эти помощницы прежде не загрызут меня, льринни я выскажу всё, что думаю о ней. А сейчас, отдавшись во власть опытных рук Саршэ и Шимы, я замолчала и стала мысленно вспоминать мотив Узора…

У меня была хорошая память.

Даже слишком.

***

Я не знала даже, что делали со мной геммы. Не было ни одного зеркала или даже отражения, чтобы я могла видеть изменения в своем облике. Единственно, кожа стала необычно гладкой и светящейся изнутри. А волосы выросли раза в три по длине. Тёмно-каштановый цвет их от природы решено было насытить кроваво-красными прядями, чему я ревниво сопротивлялась.

– А это что такое? Снимите немедленно! – прорычала недовольная блондинка, пытаясь сдёрнуть с плеч бронзовые обручи. Я еле остановила ей. Обручи были моими, привезённые ещё из Империи. Даже в монастыре я их снимала лишь на ночь, в своих покоях. И то не всегда.

– Не надо… – протянула я, вцепившись в руки гемм. – там… там шрамы и рубцы, я никому их не открываю. Это все, что осталось от меня прежней. И я не дам это изменить.

Саршэ в ужасе отдёрнула тонкие пальцы от браслетов. Отвращение явно читалось на её милом утончённом лице.

На гарами – высшем языке гемми, самом витиеватом и насыщенном образами, доступной лишь немногим из гемм, она пробормотала Шиме:

– Не могли другую выбрать, как раньше. Заказали бы танец дому Лерива, и всё. Неужели эта некрасивая женщина сможет?

Я печально помотала головой, понимая её слова, и ответила ей на гарами:

– Ваше умение владеть высшим языком выдает возраст, Саршэ. Вам не менее двухсот пятидесяти лет, я права?

Шима прыснула от смеха, глядя на вытянувшееся лицо напарницы, и ближайшие часа мы втроём кружили среди изысканных и напыщенных многослойных фраз гарами, словно терпеливые фехтовальщицы.

Было безумно тяжело, я мало знала гарами, поэтому приходилось отшучиваться цитатами и афоризмами, которые помнила наизусть. Пару раз я жутко сбивалась и краснела, потому что гарами был не аналитическим языком, а синтетическим и агллютинативным, то есть слова как бы склеивались между собой, обрастали кучей суффиксов и префиксов и несли только одно значение. Но малая толика уважения моих мучительниц была завоёвана.

***

Эвалон начался по приезду сорока старейшин. Их и прочих гостей разместили, как и было принято, на свежем воздухе. Неспешно установили палатки, накрыли столы и подготовили серебристую площадку танцев.

Я знала лишь то, что этого всего я не увижу. Как и первые семь Узоров. Равно как и остальные танцовщицы, прибывшие в закрытых паланкинах по подземным ходам Дома.

Всё, что я знала – ровно в девять за мной придут, укутают в одеяния, расписанные именами старейшин, и отведут на место. Ровно в девять минут девятого я начну вышивать Восьмой Золотой Узор своей душой, своими эмоциями.

И после него меня либо признают, либо… Но о втором варианте не хотелось и думать.

А до этого две тысячи гемм будут наблюдать за каждым движением. Остальной народ гемм собирается семьями так же на воздухе около огромных парящих в воздухе экранов и будут присутствовать своим почтением на празднике. На расстоянии, но всей душой. За эти два дня время остановится для всех. И для всех праздник будет одинаков.

Меня трясло, ритуальные движения приветствия ускользали, мелодия уходила прочь.

За эти два дня присутствие двух девушек успокоило меня, кошмары ушли в прошлое. Но сейчас я боялась не их.

Я боялась за Рионн. Вдруг…

– Не беспокойтесь, госпожа Ульрианна. Мы в вас поверили. – Поклонилась в почтении Шима, протягивая красное одеяние.

На мне ритуальные одеяния, расшитые неведомой мастерицей драконами и фениксами. При каждом движении рисунки оживают и змеятся вокруг меня золотистой радугой. Я поправила украшения из жидкого металла, постоянно меняющего узор, и прогнулась в спине. Назад себя. Подняла правую ногу, сделала ею короткий взмах и перевернулась. Шёлковые шальвары аккуратно облепили ноги, перетекая в новое. На ногах изящные сандалии, перевитые узором в тон. Волосы лишь украсили непонятными стразами, оставив их распущенными.

Я была кровью.

Человеческая кровь на празднике Эвалон. Весьма символично.

Царство Святейшей распахнуло для меня свои объятия.

В дверь постучали. Девушки неторопливо завернули меня в священные имена, так назывались расшитые одеяния, каждая поцеловала запястье на прощанье. Я буду скучать по ним. Двухсотлетний лед в их душах немного оттаял. А значит, у меня есть шансы проявить себя на Эвалоне.

Меня вывели впервые за пределы покоев за эти два дня.

На гравитационной ладье меня везли к месту. Ладья нежно скользила, рассекая воздух, величественно, как и подобает всему, что связано с этим праздником.

Я окинула взглядом народ. Красивейшие создания, бывшие когда-то людьми, утончённые и изящные. Непохожие друг на друга, и в то же время, единые во всем. Золотоглазые геммы пристально наблюдали за мной, я видела негодование в лицах многих. Бокалы едва не лопались, но все соблюдали тишину и вежливость.

Выбор старейшин не обсуждаем.

Осторожно, чтобы не запутаться, шагнула на серебристую гладь площадки, которая ещё хранила тепло моих предшественниц. И которая примет первое тепло человека в этом году. А может быть, впервые за годы? Я не знала, когда в последний раз Столп вышивал Узор.

Я вдыхаю воздух почти бесшумно, но в тоже время как в последний раз. Если что, меня беззвучно убьют. У меня нет Ррипа и защиты Империи, нет обещания Святейшей. Столпы – часть мира гемм.

Замерев, я стою и смотрю на Рионн. Я не знаю, с чего мне начать и потому смотрю на нее в поисках защиты и ободрения. В конце-концов, это она выставила меня на убой.

Она стоит рядом, чтобы представить меня миру гемм. Госпожа настолько прекрасна, что я чувствую себя неловко, глядя на её совершенство. Поверьте, трудно не думать об этом, когда оно вот – перед твоими глазами. Её льдистая красота, отточенная и хищная, облечена в еле видимые потоки воздуха. Ткань из переливающегося металла скользит по ней, словно ветер. Плотная, словно утреннего небо, еле выкрашенное в голубой цвет. И конечно же, первый раз я вижу её волосы убранными. Чёрная смоль закована в нежное серебро узоров и цветов.

– Не волнуйся, – шепчет она мне губами.

– Рионн, вы сволочь и мерзкое существо, – шепчу я в ответ на гарами. Госпожа продолжает мило улыбаться и вежливо кланяется гостям.

– Напомни мне потом как следует тебе… ответить. – Шипит сквозь зубы она, но мы обе знаем. Это всего лишь разрядка обстановки.

Я не слышу речи Рионн для благородных старейшин. Я смотрю на её детей, я боюсь распахнуть имена. Мне неловко, ведь я даже собственного отражения не видела.

– Мы слышали, она очень некрасива… Абсолютно лысая! И совершенно юная, чуть больше тридцати лет. Надеемся, что это всё окажется неправдой, – прикрываясь веерами, шепчут гости.

– Вы правы. После семи восхитительных танцев вряд ли эта женщина сможет удивить… И зачем только выбрали? Она лишь несколько месяцев заменяет Того, кто ушел. И да, мы согласны, она слишком молода как человек и как Столп.

– Собственная танцовщица дома не у всех есть… Это в порядке вещей, заказать. Хотя у льринни шерн Альяринн наверняка есть на примете новые Столпы лучшего воспитания.

По краям площадки я вижу сорок кубов с печатями каждого из старейшин. Несколько экранов парят надо мной, сотни таких же экранов по всему Шим’Таа разбросаны и передают каждый мой жест.

И каждый смотрит на меня.

Каждый ждёт.

Каждый боится, что ему причинят боль неумелым танцем.

И я наливаюсь силой.

Гордостью.

Что этот народ доверил мне своё самое драгоценное и сокровенное. Что геммы удостоили меня этой чести. И я должна быть благодарной, отбросив ненужную шелуху страха и отчаяния. Переживать за каждый мой шаг, за каждое биение сердца – так я точно совершу ошибку и не одну.