Судьба изменчива, как ветер (СИ)

- Я рад за вас обоих, Теа. Наконец-то ты нашел своё счастье.

- Да, - улыбнулся Теа, усаживаясь рядом на теплую лежанку, - я и мечтать о таком не мог. А знаешь, он ведь из дворян, мой Карлос, у него на родине был дом и сад, своя земля. Теперь-то все пропало, ну да мне это совсем неважно. Он ласковый со мной, и обращается так уважительно, словно я тоже знатный человек, а не простой слуга... Тефи, а ты-то как? - вдруг оборвал он сам себя, - я все болтаю про себя, а про тебя и не спрошу. Ты похудел и побледнел, какой-то серый весь. Тебе побольше надо отдыхать, а то совсем лишишься сил.

- Со мной все хорошо, я не устал.

- Тефи, а где же тот омега, Вилан? Он тоже здесь на Выселках? Но я его не видел в лазарете...

- Его убили, Теа, а перед уходом в мир иной он обвинил меня в убийстве.

- Вот негодяй! А что же командир, поверил в эту клевету?

- Он… Слышишь, кони ржут, подъехал кто-то. Неужто снова раненых привезли? У нас и размещать их больше негде, вот разве что чулан занять? Ты посиди здесь, я пойду узнаю, сколько человек нам привезли да топчаны велю поставить...

Дверь распахнулась, в комнату вбежал взволнованный Исидор.

- Ваше Сиятельство, господин Тефан, - захлёбываясь словами, возбуждённо заговорил лакей, - собирайтесь в дорогу, меня командир за вами послали. Князь Марлин домой вернулся, едва живой лежит, желает попрощаться!

- Едва живой, - дрожащими губами повторил Тефан, - но как… откуда… кто его привез? Он болен? Ранен? Отвечай быстрей!

- Хозяина злодеи привезли, карейцы. Да вы бы собирались, господин, зря время не вели. Я по дороге вам все расскажу, но только вот рассказчик из меня и вовсе никакой…

***

С ними обращались вежливо, хоть и довольно прохладно. По утрам приходил усталый хмурый лекарь, разматывал на воспалённой ране Ольгера слипшиеся повязки, морщился и сердито цокал языком, всем видом выказывая крайнее неодобрение состоянием пациента, потом смазывал рану какой-то подозрительной зелёной мазью, перебинтовывал чистой тряпицей и уходил. Все попытки вызвать его на разговор, узнать, как идет лечение и есть ли надежда сохранить ногу, ни к чему не приводили. Лекарь на вопросы не отвечал, ни в какое общение с пленниками не вступал, так что Марлин не знал, а есть ли у него вообще голос?

Кроме лекаря, их посещал еще омега из местных, ни разу не назвавший князю своего имени. Он появлялся сразу же за молчаливым лекарем, приносил простую, но вполне сносную пищу и помогал Марлину с туалетом.

- Скажи мне, милый, что на воле? – спрашивал омегу князь.

- Все то ж, господин, - нехотя отвечал юноша. – Дождик идет, карейцы суетятся, а наших никого на улицах нема, то ли безвылазно сидят в подвалах, то ли все примерли...

- Не знаешь, для чего нас держат здесь?

- Не знаю, господин. Мне велено ходить за вами да еду носить. Поели, так давайте миски, мне пора, еще и в лазарете мыть полы.

Омега уходил, и Марлин оставался наедине с раненым сыном. Состояние его, вначале внушавшее серьёзные опасения, теперь улучшилось. Князь ласково гладил Ольгера по щекам, поправлял одеяло, а потом долго сидел возле и смотрел на него, думая о своём…

Утро, когда сын открыл глаза, полностью придя в сознание, стало для Марлина одним из самых радостных в жизни, несмотря на плен и неопределённое положение.

- Где мы, отец? – спросил солдат, глядя в склонившееся над ним родное лицо.

- Тихо, мой милый, мы по-прежнему в плену, так что не стоит давать врагам лишний козырь, выказывая перед ними наше родство. Карейцам что-то нужно от меня, поэтому нас и перевели в лучшие условия.

Князь оказался прав. В один из дней в комнату к пленникам вместо лекаря вошли два офицера и с ними зловещего вида громадный альфа в кожаном фартуке. По указанию офицеров мужик грубо схватил Ольгера за руки и поволок за собой.

- Куда вы уводите его, господа? – встревожено вскричал князь, но ответа не получил. Визитеры даже не взглянули в его сторону и молча ушли, оставив сходить с ума от беспокойства за сына и неизвестности.

Вернулся Ольгер нескоро, закованный в тяжёлые ножные кандалы. Обычно спокойное лицо солдата сделалось упрямым и ожесточённым.

- О, небеса, что они сделали с тобой? – бросился к сыну князь. – Зачем это железо? Ты ведь ещё не окреп от раны!

- Не беспокойтесь за меня … господин, - ответил солдат, бережно прижимая к себе хрупкие плечи отца, наклонился ниже и зашептал ему на ухо. – Пока они, хм... работали надо мной, я кое-что узнал. Они говорили громко и без опасения, полагая, что я не понимаю их. У меня же с детства выявилась способность к чужим языкам, я быстро запоминаю иноземную речь, и хотя говорю неважно, но понимаю почти всё.

- Совсем как твой отец. Он тоже имел этот талант к языкам…

- Да, слышал, - кивнул Ольгер. – Так вот, те офицеры говорили, что завтра нас повезут в какую-то деревню, ставшую базовой стоянкой сильного партизанского отряда.

- Партизанского отряда? – удивлённо переспросил Марлин. – Зачем же нас везти туда? Какое мы имеем отношение к партизанам?

- Не знаю. Пришел ещё какой-то человек и офицеры ушли. А с кузнецом я говорить не стал. Да он, похоже, из простых, и ничего не понимает по-карейски…

***

Наутро их куда-то долго везли в закрытой карете. Погода была нехорошая, по крыше временами стучали крупные капли дождя, потом дождь утихал, но ветер не прекращался, и в щели внизу старой повозки немилосердно дуло. Ноги у князя застыли и ужасно болели, экипаж трясло, но Марлин стойко сносил все тяготы пути, ведущего их с сыном к неизвестной опасности.

Наконец, карета остановилась, и дверка открылась.