Судьба изменчива, как ветер (СИ)

- Почему ты винишь себя, Наст? Ты же говорил, что в лазарете был, когда обстрел начался?

- Да, был. Только я не всю правду вам сказал, молодой хозяин. Покаяться теперь хочу, сил больше нет молчать…

- Покаяться? – насторожился Тефан. – Но в чем? В те страшные дни всякое могло случиться, и даже если ты намерено оставил дядюшку, спасаясь сам, я не могу тебя винить.

- Я не себя спасал, Антония, - едва слышно пролепетал Наст, опуская голову. - Он в ногу ранен был, ходить не мог. Сгорел бы заживо, кабы не я. Я вытащил его из пекла, были мы уже на площади, а тут злодеи прорвались. Я потерял сознание от ран и ничего не помню. Не спас Антония, и Его Светлость потерял... - Наст безнадежно махнул рукой и умоляюще взглянул на графа. – Простите, очень вас прошу…

Он жалобно всхлипнул, помолчал, потом заговорил опять, волнуясь и перескакивая с одного на другое.

- О чём это говорю? Такое не прощается, да я и сам себе простить не могу! Нет ночи, чтобы я о князе Марлине не вспоминал! Он вырастил меня, безродного сироту, работой чёрной не морил, а я не уберег его в страшную пору! Верно говорят, что от любви этой проклятой одни беды, вот разум у меня и помутился! И зачем только я его встретил?

- Да погоди ты причитать! - Тефан сочувственно коснулся руки Наста. – Я вовсе не виню тебя ни в чем. Дядя был не один, с князем Ядвигом и Дореном. Может они и живы, мы ж не знаем ничего. Сам говорил, в Матаре много людей осталось, так что надежда есть! О ком ты говорил? Этот Антоний - кто тебе?

- Никто, Ваше Сиятельство. Он мне не пара - из господ, да и годами моложе. Он ранен был, коленка перебита, а лекарей не хватало, вот я и лечил его, как умел, в лазарете кое-чего подглядел и перенял. Рана плохая у него, и в лазарете лекарь ногу отпилил бы, не раздумывая, но тут мне приходилось делать, что умел. Мне было очень жаль его, Антония, совсем молоденький, такой красивый, да если бы ещё и без ноги остался... Я рану промывал, перебинтовывал, лекарством мазал, а лекарю все было некогда его смотреть, и раненые прибывали, потом и вовсе началось всё это! Обстрел, пожар, сражение...

- Ты полюбил его?

- Да, полюбил, да только это и неважно все. Одно дело, неровня мы, а другое, самое главное - я всё равно его ни разу больше не увижу, не знаю, жив ли он или сгорел в пожаре? Всё сердце у меня изболелось, и по нему, и князю Марлину! Измучился я, извелся совсем!

- Поэтому ты и лезешь под вражеские пули? Смерти ищешь? Не отпирайся, мне командир всё рассказал! Он даже зарекся брать тебя с собой в рейды! Сегодня ты ходил с отрядом в последний раз!

- Последний раз? – побелевшими губами переспросил Наст. – Но как же так? А кто же раненых перевязывать будет?

- Поль справится. Флат у него за санитара и новый мальчик Фил. Мало двоих будет, ещё кого-нибудь научит.

- Но, молодой хозяин…

- И слушать ничего не буду. Пока сердцем не успокоишься, никуда не пойдешь! Работы тебе и здесь достаточно, лазарет наш, к сожалению, никогда не пустует. Что же касается дяди Марлина, повторяю ещё раз - я тебя не виню! У каждого человека своя судьба, и то, что он в Матаре остался, значит для чего-то это нужно было. Ну, все, иди сюда, сядь рядом. – Тефан обнял его, поцеловал в висок, так бережно и ласково, словно отец иль старший брат. – А любовь не нужно проклинать, милый, на ней мир держится. И верить надо, верить в лучшее. Ты же не видел его мертвым, своего Антония? Иди, немного отдохни, Поль всех перевязал, тебе не обязательно сейчас туда идти.

- Так вы правда не сердитесь, Ваше Сиятельство?

- Нет, не сержусь. Ты ведь и Аликса спас. Разве забыл?

- Нет, не забыл, – вздохнул Наст, – такое не забывается. А вон и наши вернулись, слышите, кони ржут… Ой, карета, настоящая! Кого это там командир высаживает?

Они вышли на крыльцо, и Тефан замер в удивлении. Лихой партизанский командир князь Эйден, словно простой кучер, отворил дверку кареты и подставил локоть находившемуся внутри пассажиру.

«Может, раненый кто? Или…»

Из кареты, опираясь на протянутую руку вышел стройный изящный блондин, томно улыбнулся, и вдруг упал - прямо в объятия князя.

Илай подхватил омегу на руки и понес в дом.

***

- Этот человек очень подозрителен, отец.

- Почему ты так думаешь, Аликс?

- Потому что он притворяется. Лежит, вроде в обмороке, а сам подглядывает сквозь ресницы.

Тефан с сыном стояли в дальнем углу гостиной. Около лежащего на диване омеги хлопотали Наст и Теа.

- Может, у него просто глаза закатились, вот и кажется, что он подглядывает? С чего бы ему притворяться? Он у карейцев был в плену.

- Вот именно, в плену! А ты посмотри на него - он чистый и совсем не изможденный, даже причесанный, и хорошо одет.

- Может, враги заботились об этом юноше, хотели обменять на кого-то из своих. Я слышал, на войне так делают.

Аликс пожевал нижнюю губу, размышляя. Совсем как Альберт в минуты сомнений…

- И все таки мы с Ленаром и Нанси будем следить за ним! – непреклонным тоном объявил он. – Посмотрим, что за знатный человек, и для чего он объявился здесь.

- Ну, что ж, - задумчиво рассматривая неожиданного гостя, согласно кивнул Тефан, - это не помешает. Но будьте осторожны, мало ли чего.

- Ты тоже чувствуешь к нему недоверие, отец?

- Скажем мягче, сомнение. Он появился у нас внезапно, и мы ничего не знаем о нем. Почему он был у карейцев? Куда они везли его в такой карете? И… ты, бесспорно, прав, он выглядит совсем не пленником, ухоженный и чистый, хоть и пытается выглядеть обессилевшим.

«И слишком уж явно пытается обольстить Илая…»