Больше, чем что-либо на свете (СИ)

– Да, конечно, прости, – смутилась Темань. – Присаживайся, угощайся...

Они выпили по чашке отвара с сырными лепёшечками, болтая о пустяках, а потом Леглит предложила пройтись по улице, загадочно пояснив, что говорить будет удобнее во время прогулки. Темань удивилась, но приглашение приняла.

– Так вот, что я хотела сказать тебе по поводу твоей книги, – молвила Леглит, когда они медленно шагали по брусчатке тротуара, постукивая каблуками и дыша прохладным осенним воздухом. – Это, несомненно, очень сильная вещь. Сильная и пронзительная. Но и в то же время вещь опасная... Прежде всего, для тебя самой, милая Темань. Да, страна, на первый взгляд, вымышленная, но всякий разумный читатель очень скоро догадывается, что это Длань, а в образе Государыни весьма узнаваемо проступают черты Дамрад. Боюсь, ты будешь иметь неприятности из-за этой книги, если попытаешься её издать.

– Пойми, я задыхаюсь! – пылая щеками на осеннем ветру, горячо высказывала Темань наболевшее. – Мне тесно в нынешних рамках... Да, «про любовь» писать безопасно, но эти книжки уже набили мне оскомину. Я бьюсь, как рыба в сетях, стараясь разнообразить сюжетные ходы, выписать яркие личности с неистовыми страстями и сильными поступками, но мне кажется, что я хожу по кругу. Пишу в конечном счёте одно и то же... Я устала, дорогая Леглит, меня тошнит от этого!.. И эти статейки о светской жизни, которые в «Столичном обозревателе» жадно выхватывают у меня с пылу-жару, едва я поставлю последнюю точку... Суета и возня праздных пустословов, щёголей и напыщенных глупцов. Кому интересна жизнь этих небокоптителей? Читать о том, как они собрались в огромном зале, о чём-то болтали, блистали нарядами, с кем-то ссорились, мирились, рожали детей, дрались в поединках – разве это не ведёт к размягчению мозгов? Пустопорожнее, суетное времяпрепровождение... Однако ж, это моя работа, и я делаю её за деньги, но это не то, к чему лежит моя душа.

– Твоя душа лежит к тому, чтобы ходить по лезвию клинка, подвергая себя опасности? – невесело усмехнулась женщина-зодчий. – Кто осмелится сказать слово против Дамрад – тот не кончит добром. Прошу тебя, Темань, нет, умоляю – будь осмотрительнее! Мне небезразлична твоя судьба... И меня бросает в дрожь при мысли о том, что власть может начать гонения на тебя!..

– Считай, что мне не даёт покоя «слава» моей матушки, – с горьковатым и колким, нервным смешком пошутила Темань. – Знаешь, что Владычица сказала мне в день её казни? Что не будет преследовать меня, так как не считает опасной. По её мнению, я слишком глупа для этого.

– И ты хочешь доказать ей, что ты не хуже своей родительницы? – покачала головой Леглит. – От всей души советую тебе: не вступай в противоборство с сильными мира сего. У меня леденеет сердце при мысли, что я могу тебя потерять...

При этих словах голос у женщины-зодчего дрогнул потаённым пылом и чувством, глубоко спрятанным за маской дружбы, и она сжала руку Темани с большим жаром, чем пристало другу.

– Отчего же ты боишься потерять меня? – Темань, пожав руку Леглит в ответ, заглянула глубоко в её глаза, стараясь выудить из мерцающего мрака её зрачков заветное признание.

Леглит сжала губы, меж её сдвинувшихся бровей проступила складочка. Выпустив руку Темани, она пробормотала глухо:

– Потому что ты дорога мне.

Темань затаила вздох: как и всегда при прямом вопросе о чувствах, Леглит опять съёжилась, закрылась, и такие нужные, такие тёплые и долгожданные слова всё же не сорвались с её уст. Рот её, в отличие от суровых губ Северги, был мягким, в нём не проступало железной воли и жестокости, но и чувственностью он не отличался – тонковат, пресноват да и, пожалуй, слабоват... Нет, Леглит, скорее всего, не была способна сломать кровать яростным напором неистовой страсти, но не это Темань в ней искала, не на это откликалось её истосковавшееся, голодное сердце. Ей просто хотелось, чтоб её любили. Её одну, единственную, только её. Больше, чем кого-либо на свете.

– А всё-таки почему мы разговариваем на улице? – Сердце накрыла прохладная пелена грусти, и Темань зябко закуталась в плащ.

– Стены имеют уши, – проронила Леглит.

– В каком смысле? – нахмурилась Темань.

– В прямом. Это я говорю тебе как строитель таких вот домов. – Навья-зодчий кивнула в сторону обнесённого кованой оградой особняка, мимо которого они проходили.

Серьёзный мрак её расширившихся зрачков отозвался в груди Темани тревожным ёканьем. А Леглит добавила:

– Будь осторожна в словах, даже если тебе кажется, что никто не слышит. Это только кажется.

И всё же вопреки её предостережениям, Темань отдала рукопись в издательство, с которым уже давно сотрудничала. Работы её принимали там без колебаний, даже правок особых не вносили: в текстах Темани исправлять было почти нечего, писала она изысканно и грамотно. Обычно её без задержек извещали о том, что книга принята к печати, а тут госпожа редактор после их встречи надолго замолкла. Темань уже собиралась было заглянуть к ней и полюбопытствовать, в чём загвоздка, когда вдруг пришёл вызов, а точнее, приглашение к Дамрад. Писала не Владычица собственноручно, а секретарь её канцелярии – по поручению Её Величества.

Темань вынула письмо из корзины для бумаг и развернула смятый листок: настолько её душу и разум захлестнул и сковал холодный обездвиживающий мрак ужаса, что после прочтения она тут же запамятовала назначенное время. Владычица ждала её в будущий вторник, в десять утра. Вот почему госпожа Аренвинд так долго не отвечала ей насчёт книги...

Северга была далеко, на длительном разведывательном задании. Одиночество и беспомощность леденили душу, не грел даже горячий отвар с половинкой чарки хлебной воды. Не на кого опереться, не у кого искать защиты... Леглит? Темань встрепенулась, чтобы отправить ей записку, но передумала и уронила голову на руки. В душе бушевала ненастная ночь. Никто не мог помочь, она была один на один с Дамрад.

Ей вспоминался тот приём у градоначальницы. Темань только что устроилась в отдел светской хроники «Столичного обозревателя», причём её взяли без каких-либо вопросов, едва увидев рекомендательное письмо от самой Владычицы. Собеседование оказалось таким коротким, что ей даже не пришлось подробно рассказывать о своём опыте работы и показывать написанные ею статьи, подборкой которых она, конечно, предусмотрительно запаслась для солидности... Слово Дамрад решило всё.

Темань знакомилась, общалась, очаровывала, развязывала языки гостей. Разумеется, она заблаговременно разузнала кое-что о персонах, приглашённых на приём, чтобы на месте не растеряться и сразу включиться в работу. На «светских сборищах», как именовала супруга такие собрания, Темань чувствовала себя как рыба в воде, а потому сперва всё шло как по маслу... Пока громовой голос не объявил о прибытии Её Величества.

Темань оказалась к этому не готова, в списке гостей Владычица не значилась. Впрочем, приглашение той и не требовалась, она была вольна явиться когда угодно и к кому угодно. И правом этим не преминула воспользоваться и сейчас. Охваченная ледяной обездвиженностью, Темань стояла как вкопанная, а Дамрад надвигалась на неё, сверкая пуговицами, брошью-звездой, голенищами сапогов... Санда держала матушку под руку – ревниво, собственнически, а та, проходя мимо Темани, вскинула подбородок и полоснула её морозящим лучом взора. Если б кто-то в этот миг толкнул Темань и крикнул ей: «Спасайся!» – она даже тогда не смогла бы сдвинуться с места, точно обратившись в ледяное изваяние.

Опомнилась она, лишь когда мертвящая бездна глаз Дамрад отпустила её на мгновение: взгляд Владычицы обратился на хозяйку дома, и она приветственно и любезно кивнула той. К оттаявшему телу Темани вернулась чувствительность, кровь заструилась, сердце забилось, грудь втянула воздух... А ноги сами собой понесли её наружу, в сумрачный сад, прочь от Дамрад.

Пробежав по колыхающемуся мостику, Темань очутилась на одной из площадок, устроенных на деревьях. Из-за скверной холодной погоды приём проходил в доме, и в саду никого не было. Прислонившись спиной к шершавому толстому стволу, Темань головокружительно поплыла в многоглазой, наводящей дурноту круговерти огней; окна дома уютно светились, там звучала музыка и разговоры, соблазнительно сверкали стройные ряды бокалов с горячительными напитками... Влить бы в себя несколько чарок, чтоб этот тянущий, тоскливый ужас ушёл за пелену тёплого, искрящегося хмеля, чтоб стало всё равно – плевать на всех и вся. И на неё, на Дамрад, тоже. Увы, живительная влага была недосягаема, Темани оставалось только судорожно глотать промозглый ветер, утопая взором то в ненастном небе, то в глубине сада под площадкой.