Больше, чем что-либо на свете (СИ)

– Темань... Зачем ты стоишь тут в одиночестве и холоде, прекрасная моя? – раздалось вдруг.

Меньше всего на свете она желала услышать здесь этот голос, то хлёстко рассекавший нутро, как клинок, то ядовито-сладким ручейком втекавший в душу. Губы Дамрад изгибались изящной улыбкой, но глаза мерцали холодно, твёрдые, как бриллианты на броши-звезде. Владычице прислуживала неприметная тень, которая в полупоклоне поставила на столик поднос с закусками и искрящимися бокалами, после чего, не разгибая спины, бесшумно и стремительно удалилась – Темань даже лица разглядеть не успела. Да и не до того ей было: её нутро обратилось в трясущийся студень.

А Дамрад, взяв оба бокала длинными пальцами, обтянутыми белым шёлком перчаток, протянула один Темани. Та, не чуя под собой ног, взяла.

– Мне это мерещится, или ты намеренно избегаешь меня, несравненная Темань? – Взор Владычицы пронизывал, как этот неуютный ветер, только воздух холодил тело, а взгляд – сердце. – Ты, конечно, можешь отрицать, но у меня складывается такое впечатление уже давно, с того самого раза, когда ты не приехала на смотрины жениха для Рамут. Ты ведь была приглашена вместе со своей супругой, но сказалась нездоровой... Прости, но я осмелилась в эту отговорку не поверить. Вот и сейчас ты убежала, даже не позволив мне толком с тобою поздороваться... Скажи мне, Темань, почему ты лишаешь меня счастья говорить с тобою и смотреть в твои дивные очи? За что мне такая немилость от тебя?

Темань вжалась в ствол, еле держа бокал в помертвевших, деревянных пальцах. Близость Дамрад покалывала её ледяными иголочками, взгляд дышал зимней стужей, а голос вползал в душу опасной змеёй. Слова для ответа не находились, рассыпались чёрными ошмётками на полпути. Сил не было даже выдумать какую-нибудь мало-мальски пристойную ложь, губы не размыкались.

– Ты боишься меня? – Дыхание Дамрад прохладно коснулось щеки Темани, тонкий запах благовоний смешивался с хмельным духом напитка в бокалах. – Зря... Причинить зло прекрасной женщине – немыслимо для меня.

Темань открыла глаза: изнутри пружинисто толкнулось нечто похожее на дерзость в смеси с обречённым отчаянием на краю пропасти.

– Даже если эта женщина – дочь казнённой тобою преступницы? – сорвались в стылую бездну слова с губ.

Дамрад несколько мгновений помолчала, смакуя золотую игристую влагу из своего бокала, в глубине которого мерцали отблески праздничных огней.

– Прошлое – в прошлом, – молвила она наконец. – Ты не имела отношения к этому делу, никак не участвовала в нём – ни мыслью, ни словом, ни поступком. Ты чиста и ни в чём противозаконном не замешана. У меня нет причин тебя преследовать, а у тебя – опасаться гонений. Выпьем за это.

Владычица подняла бокал и осушила до дна. Темань не посмела не последовать её примеру, но вино застревало в горле, она давилась и задыхалась. А Дамрад, поставив пустой бокал на столик, коснулась тыльной стороной пальцев её холодной щеки.

– Поверь, мне не доставляет удовольствия твой страх. Я хочу видеть твою дивную улыбку, которую мне – вот несправедливость! – ещё ни разу не довелось лицезреть. Ты не улыбалась мне никогда, обворожительная моя... Никогда не дарила мне этого чуда. Улыбнись же!

Даже если бы на кону стояла жизнь Темани, она сейчас не смогла бы выдавить и жалкого подобия улыбки: лицо словно судорогой свело, и получалась лишь какая-то горькая гримаса.

– Я не могу, государыня, – пробормотала она.

– Почему же? – Обтянутые белым шёлком пальцы Дамрад взяли Темань за подбородок, повернули её лицо.

– Улыбка растёт из сердца, – ответила Темань. – А моё сердце сейчас подобно бесплодной пустыне...

– Печально, что у прекраснейшей из женщин моего государства не найдётся для меня хотя бы самой маленькой улыбки, – вздохнула Дамрад.

Она стояла совсем вплотную, почти прижимая Темань к дереву и скользя руками по её плечам. Взгляд Владычицы почти осязаемо блуждал по ней – точно сосулькой по коже, пальцы потянулись к узлу шейного платка и развязали его, отодвинули крахмальное кружево воротничка. Обомлевшая Темань даже не успела воспротивиться и уже в следующий миг ощутила на своей обнажённой шее горячее и жадное прикосновение настойчивых уст Дамрад. Из стиснутого горла вырвался только жалкий писк. А Дамрад вдруг спросила, нахмурившись:

– Кстати, откуда это? Кто посмел нанести эти увечья?

Её пальцы скользили по шрамам. Нутро Темани опалило стыдом, и она поспешно попыталась прикрыть рубцы воротничком, но Дамрад не позволила. Отведя в стороны руки золотоволосой навьи, она принялась покрывать шрамы быстрыми поцелуями. Темань вздрагивала от прикосновений её губ, точно от ожогов, но оттолкнуть Владычицу прочь не решалась – а кто бы в этом государстве посмел сделать это? Всякий, кто осмеливался поднять руку на государыню или иным образом оскорбить её действием, подлежал немедленному уничтожению. Правительница Длани издала столько законов, ограждавших её собственную персону, что подданные и дышать боялись в её сторону.

– Не надо... прошу, Владычица, отпусти, – только и смогла Темань прохрипеть, извиваясь в объятиях Дамрад.

– Скажи мне, кто сделал с тобою это? – требовала та, сжимая её с силой тяжёлых плотницких тисков. – Кто бы это ни был, он заслуживает самой страшной казни!

– Государыня, никто... никто не виноват, я сама это сделала! – Отчаяние поднялось в груди Темани ураганом, и удушье накрыло её чёрным колпаком...

Очнулась она на руках у Дамрад: мягко, но быстро ступая по ковровой дорожке, та несла её куда-то вдоль коридора, мимо бесконечных дверей и картин в золочёных рамах. Тело было во власти слабости и обморочного онемения, и попытка вырваться вышла совсем жалкой. В ответ на её вялое барахтанье Дамрад только поцеловала Темань в висок.

– Всё, моя дорогая, всё хорошо... Не волнуйся.

Широкая кровать под бархатным балдахином приняла Темань в объятия многослойных перин. Дамрад была сама заботливость: разув Темань и расстегнув ей пуговицы для облегчения дыхания, она напоила её водой и смочила виски.

– Тебе лучше, драгоценная моя?

У Темани вырвался лишь стон, и Дамрад с нежным состраданием прильнула губами её похолодевшему, покрытому испариной лбу.

– Ну-ну, – проговорила она, присаживаясь рядом и согревая руку Темань в своих ладонях. – Прости, что спросила тебя об этих шрамах... Этим я, должно быть, всколыхнула в твоей душе не самые приятные воспоминания. Говоришь, ты сделала это сама? То есть, покушалась на собственную жизнь?.. У такого поступка должна быть очень и очень веская причина. Впрочем, если тебе тяжело, можешь не говорить об этом, я сама всё разузнаю и накажу виновника.

Судорога страха вскинула Темань на постели, вырвав из лап обморочной слабости. Если Дамрад начнёт раскапывать эту давнюю историю, она может обвинить в случившемся Севергу. Ведь из-за расставания с нею Темань не хотела жить тогда... Лучше самой взойти на эшафот, чем допустить хоть малейший повод для гонений на супругу. День казни матушки поднялся над нею серым куполом затянутого тучами неба. «А ведь стоит мне только захотеть – и ты будешь моей, изумительная Темань! Мне ничего не стоит отправить на плаху кого угодно, в том числе и твою доблестную супругу... Её голова упадёт с плеч, а ты упадёшь в мои объятия». Только бы Дамрад ничего не сделала с Севергой – вот чего вечно боялась Темань, и именно это заставило её вздрогнуть всем телом и встрепенуться.

– Нет... Не надо, государыня, никто в этом не виноват, а точнее, всему виной лишь моя слабость и малодушие, – пробормотала она. – В этой истории нет ни правых, ни виновных. Это позорная страница моей жизни, и она давно перевёрнута. Не стоит ворошить прошлое.

– Как скажешь, милая Темань. – По-прежнему не выпуская её руки из своих, Дамрад склонилась и прильнула губами к её пальцам. – Смею лишь выразить обеспокоенность... Твоя жизнь бесценна, и мне не хотелось бы, чтобы она вновь подвергалась покушениям.

– Полно, Владычица, жизнь мимолётна, хрупка и не стоит и ломанного гроша... Сегодня мы живы и радуемся, а завтра – голова с плеч, – горько покривила губы Темань.