Забытая жизнь (СИ)

— Ты похотливая сучка, — прохрипел он мне и, лизнув мочку уха, прикусил ее.

Он делал это специально, ему нужно было убедиться в том, что я до сих пор в его власти, что я его, с кем бы я ни была. Возможно, он так самоутверждался, а может, он просто хотел услышать от меня, что я не могу без него, что я нуждаюсь в нем как никогда. Но, думаю, что он хотел выбить у меня признание, но я существо хитрое, так что даже при таких обстоятельств не сдамся.

— Ты такой… — вскрикнула я от притока этих великолепных электронных импульсов.

— Очаровательный, умный? — усмехнулся Северус и, не убирая свои пальцы, поцеловал мое плечо.

Он был рядом, прикасался; губы мои раскрылись, глаза говорили, как долго я ждала его. Мои губы встретились с его губами, аж захватило дыхание.

Руки Северуса напряглись, я чувствовала это, он сильнее прижал меня к себе, слабый возглас радости вырвался с моим дыханием.

— …омерзительный, — процедила я ему прямо в губы.

— Черт побери тебя! — тихо выругался Северус и оторвал себя от меня.

Он исчез так же внезапно, как и появился, оставив флакон с зельем на тумбочке.

Когда дверь закрылась за ним, рука моя потянулась к флакону. «Почему я так себя вела? Совсем не так, как я чувствовала. Он все время так влиял на меня, побуждая говорить не то, что я думаю. Я должна была это знать и не терять контроль над собой. Но он все время издевается надо мной!

Прибыв к себе, я постаралась забыть все — и в этом помогли виски. Они прожгли знакомую дорожку по всему телу, притупляя боль.

Разум поднимался по спирали все выше и выше, быстро и легко вращаясь, кружась, выше, выше из черноты в сознание, но какой-то инстинкт заставлял его снова опускаться, скользя, сползая в темноту, прочь от невыносимой правды. Снова и снова шла борьба, утомляющая меня настолько, что я лежала в большой кровати измученная, недвижимая и бледная, словно мертвая.

«Я разбита, но я расквитаюсь с тобой, Том Реддл, — подумала я с горьким триумфом. — Я ударю тебя сильнее, чем ты ударил меня».

Затем неожиданный гнев вспыхнул во мне, делая нечувствительной к боли, заряжая энергией измученное тело и дух.

Я встала с кровати, налив себе еще огневиски.

— Я никогда не была так несчастна за всю свою жизнь. — Поднесла стакан с виски к губам.

Вдруг я увидела свое отражение в зеркале. Медленно я поставила стакан, посмотрела себе в глаза. Они расширились в шоке от увиденного. Я не смотрела на себя уже многие месяцы, и не могла поверить, что эта бледная, худая, со впавшими глазами женщина имеет что-то общее со мной.

— Что случилось, Анри? — спросила я отражение.

Моя рука автоматически потянулась к графину. Вдруг я отдернула ее и заметила, что рука дрожит.

— Боже мой! — прошептала я и уставилась на свое отражение. — Дура! — сказала я себе, закрыв глаза, и слезы покатились по щекам, но я вытерла их дрожащими пальцами.

Мне все сильнее хотелось выпить, я облизнула губы. Правая рука протянулась помимо моей воли, сжала горлышко сверкающего сосуда. Я посмотрела на свою руку, как будто она принадлежала незнакомке. Медленно, наблюдая за своими движениями в зеркале, я подняла графин и попятилась назад от пугающего отражения.

Затем глубоко вздохнула и метнула графин изо всех сил, и он разбился об огромное зеркало.

На мгновение я увидела свое лицо, разламывающееся на кусочки, увидела свою искаженную улыбку. Серебряное стекло разлетелось, и маленькие осколки упали под ноги. Верхний край зеркала наклонился вперед, и огромные острые куски рухнули, разбиваясь со звуком пушечного выстрела, на пол.

«О чем я думаю? Я, должно быть, сошла с ума. Только минуту назад я поняла, сколько боли причинила Северусу, и ненавидела себя. А сейчас нет времени для сожаления, пустая трата, я должна заняться построением свое мести. Я смогу, если пораскину мозгами».

Весь остаток ночи я методично перебирала в уме все возможности. Естественно, натыкаясь на безвыходные ситуации.

Внезапно вспомнила свою юность, дом, время перед войной. Воспоминания были каким-то безболезненными, отдаленными, и я понимала, что больше не была той Адрианной, которой сама позволила сбиться с пути.

— Нужно сосредоточиться на будущем, на реальности, на последствиях.

В висках у меня начало стучать, затем сильно колотиться, и страшно заболела голова, но я продолжала думать.

Конечно, я уже давно поняла, что никогда не любила Тома по-настоящему. Мне просто хотелось иметь тот идеал, что я себе выдумала и назвала это любовью.

— Из-за фальшивого чувства я потеряла больше десяти лет своей жизни и Северуса, человека, которого действительно любила… А так ли это? — я напрягла память, несмотря на боль: всегда было больно думать о Северусе, о своей ошибке, о том, что для меня он потерян навсегда.

Мне стало немного легче, когда я вспомнила, как он обращался со мной, и ненависть заглушила эту боль. И все же я сумела выбросить эти мысли из головы: так было проще всего.

Я плакала и смеялась: «Трусиха! Трусиха! Трусиха!»

Я не почувствовала порезы, которые маленькие осколки сделали на руках, шее и лице. Мой язык почувствовал соленое, я дотронулась рукой до струйки крови на щеке и посмотрела с удивлением на свои окрасившиеся пальцы.

Взглянув на место, где только что было мое отражение. Я резко засмеялась: «Хорошее избавление».

Однако в долгие дни вынужденного бездействия мысли постоянно возвращались к прошлому, и я не могла не думать о Северусе.

Любила ли я его?

«Наверно, — подумала я, — я все еще люблю его, иначе мое сердце не болело бы так при одном воспоминании о его язвительной ухмылке, его голосе».

— Но ведь я была так же околдована Томом, вспоминая первую встречу с ним.

Я была в штаб-квартире Ордена, когда утром пришел «Ежедневный пророк», я развернула его, посмотрела на первую полосу и ойкнула так, что напугала Молли.

Десять черно-белых фотографий, занявших всю первую полосу; на девяти — лица волшебников, на десятой — ведьма. Одни безмолвно скалились, другие нагло барабанили пальцами по рамкам своих фотографий. Под каждой значилось имя и преступление, за которое этот человек был посажен в Азкабан.

«Антонин Долохов, — гласила подпись под фотографией волшебника с длинной, бледной, искривленной физиономией, насмешливо смотревшего на меня. — Осужден за зверское убийство Гидеона и Фабиана Пруэттов».

«Август Руквуд, — значилось под изображением рябого мужчины с жирными волосами, который стоял со скучающим видом, прислонясь к краю фотографии. — Осужден за передачу секретных сведений Министерства магии Тому-Кого-Нельзя-Называть».

Но внимание мое было приковано к ведьме. Она бросилась мне в глаза, как я открыла газету. Длинные нечесаные волосы, когда-то они были густые и блестящие. Она смотрела на него из-под тяжелых век, на тонких губах играла надменная улыбка. Как и Сириус, она сохранила остатки былой красоты, хотя время или Азкабан сильно над ней поработали.

«Беллатриса Лестрейндж, осуждена за пытки, нанесшие непоправимый вред здоровью Фрэнка и Алисы Долгопупс».

Заголовок гласил:

«МАССОВЫЙ ПОБЕГ ИЗ АЗКАБАНА МИНИСТЕРСТВО ОПАСАЕТСЯ, ЧТО «ДУША ЗАГОВОРА» СТАРЫХ ПОЖИРАТЕЛЕЙ СМЕРТИ — БЛЭК

Вчера поздно вечером Министерство магии сообщило, что из Азкабана совершен массовый побег.

В ходе беседы с репортерами у себя в кабинете министр магии Корнелиус Фадж подтвердил, что несколько часов назад из камер строгого содержания совершили побег десять заключенных, о чем, ввиду особой опасности беглецов, он уже проинформировал премьер-министра маглов.

«К великому сожалению, повторилась ситуация, с которой мы столкнулись два с половиной года назад, когда из тюрьмы бежал убийца Блэк, — заявил вчера вечером Фадж. — И между этими происшествиями нельзя не усмотреть взаимосвязи. Побег подобного масштаба предполагает помощь извне, и следует помнить, что Блэк, первым в истории вырвавшийся из Азкабана, идеально подходит для роли такого помощника. Мы считаем весьма вероятным, что бежавшие преступники, в числе которых кузина Блэка Беллатриса Лестрейндж, группировались вокруг своего вожака Блэка. Тем не менее мы прилагаем все силы к задержанию преступников и просим волшебное сообщество проявлять бдительность и осторожность. Ни в коем случае нельзя приближаться к этим лицам»».