Неприкаянные души (ЛП)

Она поставила сумку на маленький столик у двери и расстегнула пальто, а стоило начать его снимать – мистер Магнуссон приблизился. И сразу несколько мыслей заполнило сознание. Во-первых, хозяин дома пах накрахмаленным бельем. Во-вторых, золотой слиток, который соединял края его воротника под узлом шейного платка, был украшен маленькими морскими компасами. И в-третьих… он что, заглянул в ее декольте? Определенно.

Эта догадка как-то странно подействовала на желудок Аиды. Она полагала, что привлекательна, по крайней мере, теперь. Вот в детстве ее дразнили из-за большого количества веснушек. Да и сейчас подавляющее большинство мужчин смотрели на нее с легким интересом, а затем обращали внимание на дам с безупречной кожей. Но иногда встречались представители сильного пола, которым нравились веснушки.

Может, Уинтер один из таких.

Считал ли он ее просто несущественной диковинкой или кем-то большим? Возможно, он вообще на любую грудь внимание обращает. Аида подняла пальто между ними.

– И как вам вид сверху?

– Не так четко, как вы видели меня той ночью.

– Если честно, не думаю, будто что-то может быть четче того зрелища.

Уинтер забрал пальто.

– Но вы определенно не возражали.

– Не возражала.

Вообще-то Аида хотела задать вопрос, но в итоге подтвердила замечание бутлегера. Тот, кажется, удивился не меньше нее, однако промолчал. Разумеется, он знал, какое прекрасное у него тело, возможно, слышал об этом постоянно. Уинтер повесил пальто и, не касаясь, простер руку за спиной гостьи, провожая ее дальше в кабинет.

Они обошли шкафы посреди комнаты и столкнулись нос к носу с головой дракона, а точнее, с шеей и головой. В стеклянной витрине стояла деревянная фигурка ростом с Аиду. Статуя с открытым ртом и острыми зубами.

– Это Драке [9], – сказал Уинтер, сунув руки в карманы. – С носа ладьи викингов XII века.

– Значит, вы родом из Скандинавии?

– Из Швеции. Мои родители эмигрировали в Америку, когда мама была беременна мной.

– Тяжелое путешествие для женщины в положении.

Он чуть наморщил лоб. От тоски или, может, чувства вины.

– Она настояла на переезде, чтобы дать мне лучшую жизнь. Мои брат и сестра родились уже здесь.

Аида обошла дракона, глядя на него через стекло. Грубая работа, да и дерево уже потрескалось и расщепилось.

– Разве ему не место в музее?

– Возможно. Если понадобятся деньги, я могу его продать. Драке стоит дороже всего чертова дома. Одна из первых вещей, которые перевез сюда отец после того, как получил первую прибыль от бутлегерства. Мой дядя – археолог. Сейчас они с моим младшим братом на раскопках в Каире.

– Правда? Как волнующе! Надеюсь, он не откроет какую-нибудь проклятую гробницу.

– Мой брат может вляпаться куда угодно, но всегда выберется.

Аида рассмеялась.

Уинтер плавно приблизился, положил ладонь на крышку стеклянной витрины над ее головой и забарабанил пальцами по поверхности. Высокий рост позволял устанавливать негласное господство, если человек понимал эту силу – а Уинтер понимал. Он возвышался над гостьей так, что той пришлось поднять голову и чуть отклониться, чтобы посмотреть ему в глаза. Бутлегер заговорил низким, почти расслабленным голосом, словно делился сплетнями, тем самым завлекая ее в свою паутину:

– Дядя Якоб нашел фигуру дракона несколько лет назад. Вообще-то, даже три: одну он отдал властям, вторую оставил себе, а Драке подарил моему отцу.

– Тяга к преступлению – это у вас семейное.

Уинтер фыркнул:

– Дядя обожает переправлять артефакты с черного рынка, а у отца всегда были лодки. Вот поэтому он и занялся бутлегерством.

– Бо говорил, что ваш отец был рыбаком.

– В основном промышлял крабами и лососем. Я продал бо́льшую часть рыбацких лодок и купил специальные суда для перевозки контрабанды и парочку больших новых моторных катеров, которые ходят до Канады. Но я оставил краболовы.

– Вы все еще ловите крабов?

– Я на них неплохо зарабатываю, к тому же это законное прикрытие для доставок выпивки.

Аида отошла от Уинтера, чтобы полюбоваться видом из многочисленных окон.

– О, какая красота. Могу поспорить, в ясную погоду отсюда город как на ладони.

Низкий голос хозяина дома раздался ближе, чем она ожидала. Он указал поверх ее плеча:

– Отсюда видно Рыбацкую пристань и остров Алькатрас. Если бы не туман над заливом, то мы бы различили северную границу Президио, где собираются построить висячий мост от Золотых ворот до округа Марин. Вы о нем слышали?

– Нет.

– Он будет самым длинным в мире, если, конечно, соберут средства, чтобы соорудить эту проклятую штуковину.

– Впечатляет.

Они минуту смотрели на крыши, пока Уинтер снова не заговорил:

– Велма сообщила, что ваш контракт с «Гри-гри» истекает в июле. Что вы делаете? Просто переезжаете с места на место, работая в клубах?

– Иногда в театрах, но «тихие» бары лучше платят. Я работала в шести таких за последние пару лет на всем Восточном побережье. Впервые с детства приехала на Западное. Вообще-то я родом из этих мест: мои родители погибли в Великом пожаре.

– Мне жаль.

– Мне было лишь семь, так что я мало что помню. Наша квартира не пострадала от землетрясения, но взорвалась газовая труба, и дом рухнул. Пытаясь бежать, мы разделились. Кто-то из соседей вытащил меня, но родители не выбрались. По сей день у меня боязнь огня.

– Понятно. Мне было девять, когда это произошло, но я все еще вижу сны о горящем городе.

Боже, она тоже.

– А что случилось с вами после пожара?

– Меня поместили во временный лагерь, а потом в приют. Я сменила три семьи, пока через полгода не попала к Лейнам. Они переехали на Восточное побережье, взяв меня с собой. – Аида выглянула из окна. – У меня почти не осталось воспоминаний о жизни до землетрясения, так что я даже представить не могла, как здесь красиво. Жаль. Если мне тут понравится, я же не захочу уезжать.

– И как вам живется с постоянными переездами? Вы путешествуете с кем-то?

– Нет, одна.

На его лбу появились две морщинки.

– Одинокой женщине небезопасно ездить по стране.

«Эх, если бы мне давали пенни каждый раз, когда сообщают что-то подобное».

– Я отлично справляюсь.

– Но вам же одиноко.

Иногда ей действительно было ужасно одиноко. Но Аида делала все, чтобы выжить, и не стеснялась, а гордилась своей независимостью. «Если надеяться только на себя, то не так много поводов для разочарования», – повторял Сэм. По привычке она дотронулась до кулона, висящего у сердца.

– Я живу настоящим, а не прошлым или будущим, – пояснила Аида. Еще одна мантра Сэма. – Но если вам так важно, я предпочитаю проводить частные сеансы, а не работать на сцене. Денег больше, а усилий меньше. Однако нужно время набрать клиентов…

Ее рассуждения прервал громкий звонок.

– Подождите минутку, – извинился Уинтер и пошел ответить по телефону.

Аида почувствовала облегчение, что допрос о выборе ремесла прерван. В общем-то, Магнуссона это не касается. Она уже и так сказала больше, чем следует. Дурная привычка не следить за языком.

Пока Уинтер тихо разговаривал по телефону, Аида отошла от окон и осмотрелась, разглядывая корешки книг на полках, судя по названиям, в основном по коммерции и рыбалке. Тут ее взгляд остановился на паре альбомов на столе у лампы. Для газетных вырезок? Фотографий?

Кожаный переплет скрипнул, когда Аида открыла верхний. Не фотографии, а открытки, прикрепленные к страницам клейкими уголками. Почтовые открытки из Каира, Франции – Эйфелева башня, Триумфальная Арка, Лувр. Две французские горничные в одних только фартуках. Девушка, падающая с велосипеда, так, что юбка задралась и показались спущенные чулки. Женщина на диване, раздвинув ноги, читает французский перевод «Улисса»…

Боже праведный!

Множество эротических открыток. Аида глянула в сторону Уинтера. Тот молча слушал собеседника, расхаживая взад-вперед возле камина. Замер, поправил подсвечник, двинулся дальше. Черный провод полз позади, словно змея.