Птица счастья

Кортни подумала, что ее никто и никогда в жизни так не целовал. Джерет поднял голову. Заглянув в его потемневшие глаза, девушка почувствовала мгновенную слабость в коленях.

— Я, Малыш, наверно, ошибся в тебе, так же, как и ты во мне. — Голос Джерета был низким и хрипловатым. Наклонившись, он снова легонько провел по ее губам.

И на этот раз Кортни решилась ответить на поцелуй. Впервые за долгое время горячая волна захлестнула все ее существо, кровь забурлила. Приподняв голову, Кортни посмотрела на Джерета сквозь длинные светлые ресницы. Он погладил ее по затылку, широким жестом притянул ближе к себе, вглядываясь в черты лица. Кортни задыхалась, опаленная огнем страсти. Губы ее приоткрылись. Как странно: человек, так сильно досаждавший ей утром, неожиданно стал близким и желанным. Она прильнула к Джерету всем телом, заметив в глубине его глаз удивление и какое-то другое, неведомое ей чувство.

— Вот это да! — прошептал он и жадно припал к ее губам, приоткрывшимся в ожидании, нежно проникая в глубины рта. Этот поцелуй отбросил все условности, разделявшие этих двоих, помогая перейти к новым отношениям.

Больше никогда она не назовет Джерета Кэлхоуна отвратительным, подумала Кортни. Это неправда. Теперь она точно знает и ни в чем не сомневается. Пораженная бурей, бушевавшей внутри, девушка трепетала в сильных объятиях. Слабый стон сразу привел ее в чувство: его нога! Ему нельзя наступать на ногу! Нельзя вставать с постели! Постель... И Джерет... Голова у нее закружилась, и Кортни поняла, что падает, летит куда-то ввысь, в Страну Чудес, в страну необычайных ощущений. Что же это за чудесная страна, двери которой были так долго закрыты для нее? Ведь ничего подобного с ней раньше не происходило, да и не могло произойти, а сейчас кажется таким простым и естественным. Ей доставляло удовольствие даже вдыхать запах его одежды. Обнимая Джерета за плечи, пальцами Кортни гладила твердые мускулы. Сильной рукой он еще ближе привлек девушку к себе, и Кортни полностью отдалась во власть охватившего ее чувства, совсем не замечая, как колется давно не бритый подбородок.

Через минуту Джерет поднял голову. Он казался ошеломленным тем, что произошло с ними. Кортни также была поражена переменой в себе.

— Кто так крепко завязал тебя в узел, Малыш? — тихо спросил Джерет. — Каким был твой бывший муж?

— Дело вовсе не в нем. Просто я не принадлежу к числу раскованных женщин, — напуганная столь откровенными вопросами, Кортни быстро соображала, как бы перевести разговор: — Вам не следовало вставать, — пролепетала она, подняв лицо и заглянув ему в глаза.

— А тебе не следовало так целоваться, — прошептал он в ответ.

— Это было ни с чем не сравнимо. — Сквозь густые темные ресницы, скрывшие выражение его глаз, Джерет не отрываясь смотрел на ее губы.

— Вам лучше лечь, — повторила Кортни, но в мыслях у нее пронеслось совсем другое. Она поняла, что этот самодовольный, внешне раздражительный и грубый человек, оказывается, на самом деле очень чувствителен и тянется к любви так же, как нежная маргаритка нуждается в солнечном тепле.

— Да, пожалуй. Эта нога иначе доведет меня до смерти.

— Давайте я помогу вам дойти до постели.

— Да уж, помогите, — ответил Джерет таким откровенным тоном, что заставил ее задрожать, вновь притянул к себе и крепко обнял.

— Ты вся дрожишь? — удивился он.

— Нет, — не согласилась девушка, прижавшись к нему. Она и сама не могла определить, дрожит или нет.

— Да ведь тебя всю трясет, — пробормотал Джерет, с каждым словом губы его приближались и, наконец, снова дотронулись до ее приоткрытого рта.

Этот поцелуй вызвал заново только что пережитые ощущения: волны горячей радости проникали до самых глубин души и сердца. Где-то там, внизу живота, Кортни почувствовала жар, медовой сладостью разливавшийся по всему телу, проникавший по венам в каждый уголок. Услышав, как дрогнуло и напряглось в кольце ее рук тело мужчины, она загорелась от желания.

Внезапно, словно избавляясь от чар, Кортни вырвалась из ласковых объятий и, ошеломленная, в смятении взглянула прямо в глаза Джерету. Он опешил: словно с небес его резко опустили на землю. Девушка прерывисто дышала, грудь ее высоко поднималась и стремительно опускалась вниз. Пытаясь справиться с растерянностью и преодолевая неловкость, она быстро произнесла:

— Я должна приготовить что-нибудь на обед.

— Помогите мне сначала дойти до кровати, — вновь попросил Джерет, и голос его, глухой и напряженный, выдал бушующий у него внутри ураган.

— Мне кажется...

— Я не буду больше целовать вас.

Кортни вздрогнула. Что принесет ей такое обещание — облегчение или разочарование? В глубине сердца она понимала, что быть в его объятиях так желанно и естественно для нее, как если бы уже много раз эти руки прикасались к ней, а дрогнувший голос и глубокий взгляд потемневших глаз говорили о желании.

Но вновь, остановленная непонятным страхом, она заглушила в себе чувственные порывы. Еще раньше, до этого невероятного поцелуя, прикосновения Джерета Кэлхоуна были для нее настоящим испытанием, приводя в волнение и замешательство. Но сейчас жар, исходивший от него, опалял Кортни, словно она приблизилась к раскаленному вулкану, вызывая в ней бурю ответных чувств, которые хотя и были еще невидимы, но уже стремительно рвались наружу.

Кортни взяла себя в руки, успокоила дыхание и, обхватив Джерета за пояс, повела к кровати.

— А как это вы сами перешли всю комнату? — спросила она.

— Да как-то ухитрился. — Его губы почти касались затылка Кортни. — Малыш, а как это вы умудрились заиметь сына? Это я совсем не могу понять. Нет, что-то, конечно, могу. Но не до конца. Правда, целовались вы чертовски здорово. Даже больше, чем здорово.

— Мистер Кэлхоун, может, вы прекратите обсуждать поцелуи?

— Ох, Малыш, а все-таки вы — ханжа.

— А вы... вы грязный, распущенный, толстокожий дурак! — отпарировала Кортни, желая как-то защитить себя. Но голос выдал се: в нем не было злости, а легкомысленность тона смягчила оскорбления.

Джерет ухмыльнулся:

— Грязный, толстокожий... Вы способная ученица, Малыш. Пообщаетесь со мной дольше — научитесь ругаться как сапожник.

Его смех не был злым и также разрядил обстановку. Кортни на ум пришла расхожая фраза, что «тот, кто лает, не кусает». Очевидно, Джерет способен только «лаять». И толстокожий он только на словах. В его поцелуях не было жесткой требовательности, только нежность и ласка.

Наконец они добрались до кровати. Глубоко вздохнув, раненый опустился на нее и поморщился от боли:

— Черт! Как же ноет!

— Мне так жаль вас, — проговорила Кортни, увидев, что Джерет закрыл глаза и поморщился. — Сколько времени прошло с тех пор, когда вы принимали болеутоляющие таблетки?

— Час. Подожду еще немного, потом выпью еще одну. — Он притянул девушку к себе, но задел больную ногу и выругался.

— О дорогой, я не могу видеть, как ты страдаешь, — вырвалось у нее.

— Обними меня, Малыш, — тихо попросил Джерет. Кортни ласково обняла раненого, и он прижался головой к ее груди. Словно успокаивая, она поглаживала его по спине, ощущая сквозь одежду горячее дыхание.

— Как ты сладко пахнешь, какая ты мягкая, — приглушенно урчал его голос.

Вдруг ее глаза широко распахнулись — тон голоса подсказал ей, что ничего у Джерета не болит. Она резко вскочила на ноги, и тот едва не свалился с кровати. Взмахнув руками, он выругался и сел.

— Но ведь у вас ничего не болит, — возмущенно воскликнула Кортни.

— Действительно. — Джерет пытался выглядеть виноватым. Признание в его глазах выглядело так трогательно, что Кортни едва сдержала улыбку. Она взяла со стола бутылку с пивом и протянула больному. Джерет лукаво посмотрел на нее, показывая, чтобы Кортни подошла поближе.

— Что вам подать на обед? Сыр с пивом или перец к пиву?

— О мой обвинитель! Тебе бы сейчас с бубном стоять на углу улицы и читать богоугодные лекции.